Акрам Айлисли - Каменные сны

Одним словом, констатация доктора Фарзани, что больной сейчас далеко, была точна. И прав был доктор, когда говорил, что сейчас только от самого больного зависит, будет ли он дальше жить или нет: захочет — вернется, не захочет — останется там…

Больной же пока не хотел возвращаться. Сказочно-прекрасная погоня за лисенком продолжалась. И единственным желанием мальчика было поймать его, прижать к груди, расцеловать, погладить это прекрасное создание по голове, по хвосту. Пока этот лисенок, живой и здоровый, скакал по залитым светом заборам и мог укрываться среди зеленой листвы, и артист наш Садай Садыглы был жив.

В последний день года Мунаввер ханум, придя на работу, первым делом стала снимать повязки с больного. Она радостно сообщила врачу, что вывихи на двух пальцах, левом локте и запястье полностью пришли в норму. Потом Мунаввер ханум и Азада ханум сообща как следует протерли тело артиста спиртом. Теперь из физических проблем оставался только упакованный в гипс перелом правой ноги. Что же касается сознания больного, то здесь особых перемен не наблюдалось: пока невозможно было понять, реагирует ли он на разговоры окружающих.

Азада ханум заранее планировала устроить в палате новогоднее застолье. Она намеревалась пригласить и отца из Мардакян, чтобы провести этот вечер вместе. Потому что и доктору Фарзани, и Мунаввер ханум тоже не с кем было встречать Новый год.

Однако доктор Абасалиев, хоть и обещал днем, что к вечеру приедет в город, позже передумал. Задолго до наступления вечера он позвонил и сказал: «В такой день боюсь оставлять дачу без присмотра. Превратили страну в бандитский притон.

Я уже и на мардакянцев полагаться не могу».

Впервые в жизни Азада ханум встречала Новый год без отца. Мунаввер ханум, жившая неподалеку от больницы, встретила Новый год вместе с Азадой ханум, а потом ушла домой. Доктор Фарзани на несколько минут заглянул в палату перед уходом Мунаввер ханум, а потом засел в своем кабинете ждать звонка от дочери из Москвы. Азада ханум осталась с мужем наедине и, желая пробудить его, говорила ему слова, которые долгие годы скрывала в самых дальних уголках сердца: теперь этими словами она, как ребенка, ласкала мужа. Но и в эту ночь Садай Садыглы не произнес ни слова. Говорили только глаза артиста. Глаза эти порой, казалось, то смеялись, то плакали. Но чаще они были устремлены в какую-то бесконечную даль — словно смотрели прямо в лицо Всевышнему.

На десятый день после того, как Садай Садыглы попал в больницу, ранним утром доктор Абасалиев неожиданно распахнул дверь и вошел в палату. Когда старый психиатр возник на пороге в свитере, надетом под плотную куртку, и с портфелем в руке, доктор Фарзани, только что окончивший утренний осмотр, мыл руки в дальнем конце палаты. Мунаввер ханум приготовила для доктора завтрак и раскладывала его на круглом столике. Азада ханум стояла у окна и, глядя на двор, думала об отце, которого не смогла навестить на прошлой неделе. А больной по-прежнему лежал, улыбаясь, как мальчик четырех-пяти лет, однако с отсветом тоски в глазах… День был ясным и солнечным, несмотря на сильный ветер. Посторонний человек, заглянувший снаружи, решил бы, что сейчас заливающему палату солнечному свету больше всех радовался именно больной.

Доктор Абасалиев, еще не сняв куртки, бросился к зятю, расцеловал его. Потом подошел, крепко пожал руку доктору Фарзани, фамильярно погладил седые волосы Мунаввер ханум. И только после этого снял куртку, бросил ее на один из стульев, поцеловал в лоб дочку и сел в кресло рядом с кроватью.

Доктор Фазани был изумлен: то ли его поражали подвижность и молодцеватость немолодого знакомого, то ли он задумался над тем, насколько психически здоров сам профессор, позволяющий себе столь экспрессивно вести себя в присутствии тяжелобольного. Впрочем, профессор Абасалиев не дал доктору сказать ни слова и не попытался понять смысл тайной тревоги в глазах дочери. Дрожащими от волнения руками великий патриот Айлиса открыл лежавший на коленях портфель, достал из кипы исписанных листов одну страницу и, размахивая ею, как знаменем, с невиданным воодушевлением заговорил:

— Я принес тебе прекрасный Айлис трехсотсорокалетней давности, юноша.

И не думай, что это сказки. Все, написанное здесь, стопроцентная истина. Я тебе когда-то рассказывал, что один айлисский купец вел дневник. Я видел его у Мирзы Вагаба еще до того, как турки разрушили Айлис. А после Отечественной войны мой друг из Еревана прислал мне русский перевод этого дневника. Я уж забыл, куда спрятал его, долго искал. И вот недавно нашел среди старых книг. По-русски он называется «Дневник Закария Акулисского»[33]. Только мне кажется, что должно быть не Акулис, а Агулис. Потому что во многих старых книгах это слово писалось не через «к», а через «г». Может, позже русские переделали «г» на «к». А в Айлисе, сам знаешь, этого человека до сих пор помнят как Зекерийе Айлисли. И Мирза Вагаб всегда именно так произносил это имя. И мой покойный отец многое знал об этом купце. — Доктор Абасалиев перевел взгляд с больного на Фарзани. — Его, Фарид, настолько уважали в Айлисе, что даже мусульмане называют своих детей в его честь! — Он снова повернулся к зятю: — Юноша, ты где-нибудь в других местах видел, чтобы мусульмане давали своим сыновьям имя Закерийе? А в Айлисе ты чаще меня встречал Зекерийе. Помнишь, когда мы были там, он поехал и купил себе патефон. У него была всего одна пластинка — Хана Шушинского. С утра до ночи тот все пел «Кто будет ласкать тебя, дорогая, кто будет ласкать тебя, дорогая»? — Увидев, что доктор Фарзани собирается покинуть палату, профессор на минуту прервался. — Ты куда? Садись, послушай! — И когда хирург сел на место, продолжил: — Он написал в дневнике, что родился в 1630 году. Посмотри, этот айлисский армянин с немецкой точностью указал все, вплоть до дня и часа своего рождения: «…в воскресный день, в день святого Геворга, во второй половине дня»[34]. — Он вытащил из портфеля еще один лист. — А вот как он начал торговать: 5 марта 1647 года в возрасте семнадцати лет он с тюком шелка выехал из Айлиса. «Сегодня я, Закарий, выезжаю из Айлиса. Да поможет мне Святой Дух! Если где-нибудь я увижу что-то любопытное, буду записывать это в свою тетрадь. И если кто-то узрит ложь в моих писаниях, да просветит его разум Дух Святой».

Заметь, он говорит не «даст ему разум», а «просветит его разум». Насколько благороден был этот человек! Теперь обрати внимание на маршрут его путешествия: Ереван, Карс, Арзрум, Токат, Бурса, Измир, а потом — Стамбул. Причем у него везде написано не «Стамбул», а «Стамбол». Его первое путешествие длилось десять месяцев, в конце декабря он возвращается в Айлис. И где только после этого он не побывал: В Греции, Венеции, Испании, Португалии, Германии, Польше, Голландии…

Азада ханум налила отцу горячего чая взамен остывшего.

— Выпей хотя бы стакан чая, — сказала она. — Никуда не убежит твой армянский купец.

— Я уже пил чай. Ты же знаешь, я пью чай один раз в день, — сердито ответил дочке доктор Абасалиев и тем же сердитым тоном продолжил: — Ты знаешь, сколько бед принесли Айлису эти шахи, ханы, султаны!.. Вот, слушай, я почитаю: «Год 1653, 10 июля, Айлис. Сегодня в Айлис прибыл наместник шаха Аббаса — Ага Лятиф. Он записал на бумаге имена шестнадцати малолетних мальчиков и девочек, но никого не взял с собой. На этот раз Бог помиловал нас».

А сколько несчастий обрушил на Айлис преемник шаха Аббаса — шах Сулейман! «По приказу Сафикули-хана сегодня в Айлис из Еревана прибыл некто по имени Гагайыз-бек. Он привел с собой тридцать всадников. По приказу шаха они должны были собрать с жителей Айлиса 1000 туменов. Не было пределов взяточничеству, гнету, насилию. Они подвергли пыткам более ста человек, повесили тридцать пять человек. Но и после всех этих страданий народ смог собрать всего 350 туменов».

Доктор Абасалиев не только перевел с русского дневник армянского купца, родившегося 340 лет назад в Айлисе и объездившего весь мир, но, казалось, выучил этот текст наизусть. Необыкновенная память этого человека, которому было уже за восемьдесят, поразила доктора Фарзани. Он внимательно следил за коллегой и со все большим интересом слушал его.

— «Сегодня в Айлис прибыл Хосров-ага и объявил народу о том, что его назначили правителем Гохтана[35]. Он привез много людей из Мегри, Шорута, Леграма… — так раньше назывался Неграм. — …Как они издевались над айлисским меликом[36] Ованесом. Посадили беднягу на осла и под звуки зурны стали возить повсюду. Потом отняли у него сто туменов и отпустили». — Доктор Абасалиев некоторое время перебирал бумажки в своем портфеле. — Подумать только, юноша, — сказал он. — Ты представляешь, 22 июля 1669 года в Айлисе выпал снег! А в 1677 году с 3 июня до конца августа не пролилось ни капли дождя. А в мае 1680 года разразился такой ливень, что смыло все дома у реки. А потом случилась такая засуха, что нигде от Нахичевани до Тебриза даже для питья воды не было. В 1667 году в Айлисе больше двухсот детей погибли от оспы. В 1679 году в Ереване было такое сильное землетрясение, что потрескались стены домов и церквей даже в Айлисе. Закарий Агулисский перечисляет все церкви в Айлисе. Вангская церковь — это церковь Святого Фомы. Ты это знаешь. Вурагырд — это искаженная форма слова Вардакерт. А Вурагырдская церковь, где мы с тобой гуляли, — это церковь Святого Христофора. А церковь, которую мы называем Каменной церковью — это церковь Святого Ованеса, она, кажется, была построена при Закарии Агулисском. Или ремонтировалась и в тот период опять открылась, 5 ноября 1665 года. Так написано в дневнике. — Доктор Абасалиев некоторое время снова копался в своих бумагах. — «Год 1668. 4 января. Сегодня в Айлисе произошло землетрясение». «Год 1668. 26 февраля. Сегодня над Айлисом на западной половине неба появилась комета. Она предвещает нам несчастья за грехи наши». «Год 1668.