Ирина Богатырёва - Движение без остановок

— Он сказал мне, что вы хорошие люди. Он сказал: «Возьми их и вези до города, потому что они хорошие люди». А что бог скажет, то я и делаю.

Он говорил, что не надо ничего желать и ни к чему стремиться. Если бог захочет, всё будет.

— Бог обещал мне, что воскресит моего отца и мужа сестры. Вы откуда сами, не из Тюмени? А, ну и до вас дойдет весть, когда господь совершит это чудо.

В Тюмени были ночью. Он высадил нас на въезде в город. С нашей стороны дороги росли деревья. С другой светилась бензозаправка. Мы перешли дорогу.

Было пусто и светло. Наши шаги по бетонной площадке звучали громко, чётко, с эхом из-под купола заправки. Из магазина вышел пьяненький мужичонка в майке, тренировочных штанах и шлёпанцах. Мы признали в нём дальнобойщика, он признал в нас странников и, обрадованный, двинулся к нам.

— Вы куда? Так нам по пути! Поехали с нами. Мы вон там стоим, три фуры, у нас уже есть один такой же, как вы, из Владика в Питер парнишка едет, ну и вы тоже будете, места-то хватит, а вместе веселее.

— А вы куда едете?

— Мы до самой Москвы.

— И когда доехать планируете?

— Мы полные, с грузом. Пока через Урал переберёмся, в Челябе пока, так к пятнице и будем. — В его словах чувствовалась гордость за тяжёлую свою, тихоходную машину.

— Хорошо, мы сейчас, только воды наберём и придём, — сказала я.

— Да пошли, у нас там всё есть, сейчас вот пельмешек сварганим.

— Мы сейчас, вы идите.

— Ну, найдёте сами.

Он ушёл. Мы почистили в туалете на заправке зубы и, набрав воды, двинулись на другую сторону дороги, в свежесть и темноту деревьев, где поставили палатку в отличнейших папоротниках. Мне было жалко тратить пять дней на компанию дальников, решила, что на легковых доберёмся быстрее, а ещё не хотелось соседства другого стопщика. Гран только пожал плечами.

Наутро выяснили, что стоим вблизи завода. Движение здесь было интенсивным, но мы побились полдня и никуда не уехали. Стояла жара, пыль, грохот грузовиков, въезжающих на завод. Наконец мы поняли, что просто стоять и голосовать здесь не прокатит, стали подбегать к каждой останавливающейся у проходной машине и просить нас отсюда увезти.

— Хоть в город, хоть куда, мы оттуда сами выберемся, — говорили мы, и, наконец, один из камазистов кивнул, на нас не глядя. Так же молча, не обернувшись ни разу, он провёз нас через весь город, высадил на дороге и, махнув по ней вперёд, бросил:

— На Свердловск пошла.

Мы были счастливы.

Вечером нас подобрала новая лада.

— Я немного только подброшу, — извиняясь, сказал водитель. — Я тут недалеко живу.

Мы закивали, выражая глубокую нашу признательность.

Недалеко оказалось километров двести. Всё время водитель ощущал себя хозяином, к которому пришли нежданные гости. Он спрашивал, какую музыку мы любим, и отбирал только эти песни. Отдал нам пакет с курицей, овощами и хлебом, упрашивая поесть или взять с собой, потому что он сейчас уже дома будет и ему не пригодится. Очень деликатно расспрашивал нас о путешествии и не задавал любимого всеми вопроса — зачем. Наоборот, выслушав наш вдохновенный рассказ, сказал с уважением:

— Да, хорошо так путешествовать: землю узнаете, людей узнаете, себя узнаете.

Мы восторженно закивали: точнее было не сказать.

— Ну вот, здесь я и живу, — говорил он, проезжая небольшой посёлок. — Но я вам сейчас красивое место покажу, вы там переночуете, там хорошо.

Он проехал немного за село и остановился. Там был луг, некошеный, с высокой жухлой травой, а метрах в ста от дороги — речка.

— Здесь хорошее место. Летом сюда купаться езжу. И рыба есть, — говорил водитель, нас отпуская. А потом добавил: — Вы знаете, я впервые, вообще-то, подвожу. Мало ли кто голосует, брать страшно. Но буквально вчера прочитал в газете, что спорт такой есть. Побед вам, ребята.

Ночь была холодная и звёздная. Река — тёмная, молчаливая. По дороге за всю ночь ни разу никто не проехал, так что о трассе удалось забыть. Мы были как будто снова в горах, одни и от людей далеко. Вылезая из палатки и глядя на звёзды, я думала, что вот это действительно дар нам дороги и сейчас я всё вокруг себя люблю.

— А они иногда какие-то знаки показывают, ты замечаешь? — спрашивает меня Серёга, оборачиваясь. Я радуюсь: может у него проснётся энтузиазм, раз он начал знаки замечать?

— Какие?

— Одни пальцам вот так вот крутят.

— Значит, будут разворачиваться скоро.

— Другие налево показывают.

— Значит, сворачивают рядом.

— Ещё рукой машут.

— Ну, эти просто рады, что увидели тебя.

— В смысле? — не понимает Серёга.

Екатеринбург был нашей радостью. После тугой болотной Тюмени ворваться в солнечный, по-летнему жаркий и праздничный, красивый город было счастьем. Драйвер, что привёз нас туда, узнав, что мы здесь впервые, сделал экскурсионный проезд по главным улицам, рассказывая о старых зданиях и церквах. Потом мы пешком возвращались в центр, ели мороженое и гуляли по набережной. Было перовое сентября. Праздник был разлит в воздухе. Мы гуляли и не чувствовали рюкзаков.

В подземном переходе аскали ребята. Их было много, один мальчик пел под гитару, девочка с кепкой обегала прохожих; остальные стояли рядом с безразличным видом и громко разговаривали. Они обступили нас, спрашивали наши маршруты, звали переночевать. Гран обстоятельно записал адрес местной вписки.

— Неужели ты собираешься туда идти? — спросила, когда мы двинулись дальше.

— Да. Я хочу помыться. Мы с тобой уже отказались от двух даров дороги, неправильно было бы упускать третий.

Мы попали в удивительную квартиру. Сколько там было народа, вряд ли знал доподлинно кто-нибудь, включая хозяев. Их же я вычислила исключительно по тому, кто чаще других открывал дверь. Хозяйкой была маленькая, ниже меня даже девчушка, блондинка с очень мохнатыми, как войлок, волосами. Ее муж — высокий парень с большими, впавшими глазами, которые не умели улыбаться, хотя он много шутил. Он ходил в бежевой рыболовной панаме и был похож на задумчивого гнома. Среди народа крутился их ребёнок — маленький, самостоятельный и светлокудрый. Я с уверенностью определила его за девочку, но потом выяснилось, что это мальчик. Он вел себя со всеми на равных, совершенно не чувствуя разницы в возрасте.

В квартире был занят каждый метр. В ванне мылись. В обеих комнатах шла своя жизнь. На балкон выходили курить. Даже в коридоре стояла небольшая группка народу, но самая толкучка была на кухне. Там одни готовили, другие ели, играла музыка, динамики были встроены в раздолбанную гитару, которая висела на стене.

Что здесь делали все эти люди, зачем приходили они сюда и знали ли, что делают здесь и зачем приходят, понять мне не удавалось. Было видно, что они не снимают эти квадратные метры, как у нас на Якиманке, а идут, как в гости, и остаются на несколько дней. Нас приняли так же, как всех остальных, то есть совершенно равнодушно и естественно, будто мы приходили сюда каждый день.

Гран разговорился с хозяевами и очень быстро занял статус философа. Вокруг него сбился круг внимающих, они задавали вопросы, и Гран обстоятельно на них отвечал. Я осталась не у дел и сидела поодаль с тоской во взоре. А Гран то и дело оборачивался ко мне и его глаза говорили: «Любишь ли ты то, что вокруг тебя?»

Но с каждым часом квартира всё больше давила меня, от бардака и безделия охватило отчаяние, и я чувствовала, что на вопрос этот уже готова во весь голос кричать: «НЕТ!» Эта безалаберность и веселье, всеобщее дружелюбие и равнодушие, эта бесцельная, ленивая жизнь с претензией на поиск её смысла была липка, как паутина, а мне хотелось на трассу, на свободу, и только в движении виделся теперь смысл.

— Зачем тебе уходить? — спрашивал хозяин Грана. — Вон Гоша тоже с трассы к нам свернул, думал, что только переночует. Когда это было? В общем, уже почти месяц живёт.

— Моя жизнь — это движение. Можно свернуть, увидеть новое, но в остановках я не вижу смысла.

— А в чем есть смысл? Нет никакого смысла, — гремел из-под потолка Гоша, атлетического вида великан, на его голом хребте сидел счастливый детеныш.

— Нет смысла, — отвечал спокойно Гран и улыбался. — Есть цель.

Мне не хотелось оставаться, и я принялась теребить его, чтоб нам уходить.

— Ты отделяешься от них, а ты их люби, и тогда поймёшь, — сказал мне Гран, когда, уличив момент и поймав его в коридоре, я гневным шепотом высказывала своё мнение.

— Обычно наоборот! Обычно сначала понимают, а потом любят.

— Ну, а правильно по-другому, — сказал он и ушёл.

Ближе к полуночи хозяева повели нас показывать город. За нами увязались ещё люди, которые постепенно разбрелись. Прохладный, ночной Е-бург был тих, прозрачен и по-киношному нереален. Мы топали дворами, иногда пролезали в дыры в заборах, потом вдруг выскакивали на какую-то площадь, перебегали её, залитую фонарным светом, и снова скрывались в темноте. В конце маршрута мы могли увидеть уникальную клумбу в виде бегемотика или совершенно неповторимую щель в стене. Я очень скоро перестала ориентироваться, шла, еле передвигая ногами от усталости, и всё происходящее напоминало затянувшийся сон. Чадо на плечах хозяина спало, положив голову на панаму.