Канта Ибрагимов - Седой Кавказ

– Зачем народу столько денег раздавать? Ведь мы рискуем, а вдруг убьют, кто тогда о наших семьях подумает? Давай, как положено, возьмем сразу аванс по десять миллионов, и… в бой.

Надолго задумался творческий интеллигент. И пока он пребывал в творческом раздрае, опытный взяткодатель Докуев сунул ему в портфель не десять, а пятнадцать миллионов, чтоб меньше колебался. А когда председатель на выдохе, смирился с обогащением, поступило новое, очень человечное предложение.

– А может, и оружие продадим? Ведь стрелять, убивать людей не гуманно!… перекуем «мечи на орала», а ты новые победные стихи для народа создашь, чем будешь убивать брата!

– Да-да, ты прав Албаст! Ты – настоящий патриот! Молодец!… Мы добрым словом и делом возведем здесь порядок, ибо мы древнейший, избранный Богом народ.

В Чеченской Республике простой люд уже недоволен режимом, к обозначенному дню – 31 марта 1992 года – много тысяч людей из притеречных и равнинных районов оккупировали центр Грозного, без труда захватили телецентр, здание правительства, все жизненно важные узлы, и в решающий момент, когда горе-интеллигенту оставалось только сесть в кресло, стукнуть кулаком по столу и гаркнуть: Я, вашу мать, здесь хозяин! Ты министр МВД, ты КГБ, ты в связи, а ты в финансах! – оппозиция забздела, в кабинет не вошла, готовую власть не взяла. В общем затрясся координационный совет, от всего отказался, бежал.

В отличие от лидера, простой секретарь совета Албаст Докуев не трус, не бежал, дождался, пока все оружие на рынках не продалось; и не предал – отказался от уговоров отца дать взятку родственнику президента, ныне старшему кадровику, и стать вице-премьером Ичкерии. Нет, Албаст не такой, не посрамит свое доброе имя – что такое вице-премьер в Грозном, когда за такие же деньги он может стать сразу замминистра целой России? Во всяком случае такой диалог уже по телефону состоялся; в Москве он отдал высокому чиновнику деньги, заполненную трудовыми доблестями анкету и ждет.

Собственного жилья у Албаста в Москве уже нет, снимать дешевые квартиры не к лицу, да и некогда; как назло, «Метрополь» и «Националь» на ремонте. Чтобы не портить имидж и, главное, быть постоянно рядом с Кремлем, он снимает номер «люкс» в «Интуристе».

Проходят недели, месяцы, полгода. Высокий московский чиновник – настоящий друг, честный человек, по крайней мере три раза в неделю он является к Албасту и за роскошным обедом в ресторане «Максим» (иначе Докуеву угощать не солидно), изрядно подпив, плачется, что все инстанции бумага прошла, что он (Албаст) всем нравится, особенно умом, и что уже и жена, и дочь президента России дали добро, просто сам президент то в разъездах, то пьян, то болен. И в доказательство своих речей, чиновник все чаще и чаще является не один, а в сопровождении известных генералов ФСБ, МВД, охраны президента и даже ГРУ. И все эти генералы в восторге от Албаста, от его умных речей, острых анекдотов, щедрости, красоты, лояльности.

Наконец дело решено. С трепетом входит Докуев в Кремль. В большом кабинете – не виданный доселе в телевизоре, но будоражащий фамилией слух, очень высокий чин ведет строгое собеседование. Отбор пройден, но надо доплатить еще столько же, и это не беда, за пару месяцев, будучи в должности, Албаст все восстановит.

Московские реформаторы оказались честными людьми. Албаст законно назначается двадцать вторым заместителем министра России, и вдруг буквально через неделю министра снимают, новый министр всех выводит за штат, а в чеченце Докуеве больше не нуждается. Албаст бросается к другу-чиновнику, требует вернуть деньги (хорошо, что рестораны не отрыгать), и тогда появляются знакомые генералы.

– Тебя обещали замминистром назначить? Назначили? А что ты еще хочешь? Еще только пикни! И вообще, проваливай в свою Ичкерию… пока живой… Понял? Чурка…

В течение многих месяцев, ожидая назначения, еще богатенький Албаст скрашивал свое вынужденное безделье девушками, коньяком, казино. Однако всегда соблюдал меру, дабы к утру, вдруг позвонят, быть в форме, в здравии, с ретивым блеском в глазах… Обманувшись, Албаст запил, загулял, а потом нашел место для срыва своего гнева – казино. Проигравшись вконец, еще дважды у отца и один раз у брата Анасби брал в долг под процент, и это проиграл. Потом стал брать в долг у друзей и знакомых – тоже проиграл. Когда стал не только нищим, а должником, когда жизнь потеряла всякий смысл, в далекой Чечне замаячил огонек надежды, проблеск светлого луча, новый всплеск волны против режима президента-генерала.

Дело в том, что глаголить о государственном суверенитете и независимости Чеченской Республики совсем недостаточно. Мало того, бить себя в грудь и кричать, что свободен, надо, как положено в мире, как сделали при развале СССР многие союзные республики, провести общенародный референдум: «Вы за независимость и суверенитет Чеченской Республики: «да» или «нет»? – или, хотя бы, вопрос по-другому: «Вы за Чеченскую республику в составе России: «да» или «нет»?

Президент-генерал что угодно говорит, только по цивилизованному пути идти не согласен; твердит – мы будем воевать, мы на колени Россию поставим, и при этом в неделю раз, а то и два поздней ночью в аэропорт Ханкала военные российские самолеты приземляются, не скрываясь, разве что ночь, генералы из Москвы прямо в президентский дворец приезжают, с президентом мятежной Чечни, о чем-то общаются, под утро, изрядно охмелев, улетают.

Как Сталин, по ночам работающий президент Ичкерии, утром отдыхает, и только к двум-трем часам пополудни под усиленной охраной на работу приезжает. Недосуг ему референдумы устраивать, он сказал «независимы», значит, достаточно. А на мир и цивилизацию ему чихать; у него в друзьях Ливия, Ирак, Судан, и почему-то Югославия…

За два года существования независимой Ичкерии к середине 1993 года республика в полнейшем кризисе: банковской системы нет, экономика отсутствует, пенсии и пособия на детей не выплачиваются, хаос во всем, преступность процветает. Лидеры республики объясняют все это проделками России, просят народ еще немного подождать, потерпеть, «шишками и соломой питаться, из шерсти носки вязать, готовясь к войне – подвалы рыть, а не дома строить». Однако чеченский народ хоть и малообразован из-за депортации, а все понимает, с холуйством в глазах обман не перенесет. С каждым днем ситуация обостряется, народ недоволен, и даже у президента власть номинальная. Вот и командиры чеченских воинских формирований объединяются, прямо по телевизору ультиматум режиму выдвигают, кажется вот-вот все решится, разум народа возобладает, и тут, как бы для консолидации оппозиционных сил, для правильного руководства народом, появляется мощная, финансово обеспеченная сила из Москвы во главе с общеизвестными лидерами.

На Театральной площади Грозного все разрастающийся, непрекращающийся митинг оппозиции. Поддержка народа колоссальная; есть громкоговорители, есть охрана, есть деньги, четкая организация, масса оружия.

И тут Докуев Албаст не растерялся, проявил расторопность, помчался в Грозный: его обняли, чуть ли не прослезились от радости, приняли сразу в штабе и даже поручили сверхважное, опасное задание – отпечатать в Ставрополе бланки предстоящего референдума. Албаст с заданием справился, правда, сопровождать бланки побоялся, через Домбу-Хаджи попросил подчиненных Мараби, потенциальных врагов, доставить груз в Грозный в штаб оппозиции, и только когда узнал, что бланки благополучно дошли, посмел выехать сам в сопровождении Мараби.

… Вот и Грозный с Терского хребта виден стал, скоро Албаст будет дома, рядом с любимой матерью; от этого радостно на душе, но не до конца – что-то кошки на душе скребут, что-то неладно.

Вроде дураком себя Албаст не считает, а толком понять ничего не может. Так, в прошлую весну, когда координационный совет власть захватывал, его отец, слезно просил сына его пожалеть, мол, старик, ничего в политике не смыслит, обманулся. И знает Албаст, что его отец, как и другие лидеры Ичкерии, говорят, и сам президент, спешно упаковывал чемоданы, вычисляя, в какую сторону бежать. А когда узнали, что председатель оказался трусливее их, они воспряли духом, вернулись во власть. Сейчас совсем иное. Домба-Хаджи одобряет решение сына, снисходительно улыбается, как кот с мышонком, игривые речи ведет, будто все заранее знает, абсолютно за нынешнюю власть не переживает и даже помогает противникам-оппозиционерам в доставке бюллетеней.

Наконец-то родные пенаты, как нигде ныне уютно и спокойно Албасту сидеть меж родителей, сытно есть.

– Как ты похудел, сынок, – жалится Алпату, скрывает слезу. – И это поешь, – пододвигает она первенцу еще одно блюдо. – Поизносился весь… Давай я у Анасби костюм для тебя попрошу.

– Не надо, – с едой во рту отвечает Албаст, – завтра референдум, мы возьмем власть, и мне обещан пост любого министра.