Дмитрий Шахов - Исповедь задрота

Дальше я словно в замедленной съемке смотрел, как сминается передняя часть ауди с моей стороны. Услышал, как скрипит сминаемый металл, как с глухим звоном лопнуло лобовое стекло. Тут дикая боль пронзила мне ноги и затем тело. Я потерял сознание.

Открыв глаза, я увидел перед собой белый потолок. Как? Я же был в машине. Вдруг я понял, что не могу пошевелиться. Или нет, могу, но только кончиками пальцев рук. Я попробовал произнести слово, но получился только стон. Никто не подошел. Я снова отключился.

Я открыл глаза от того, что кто-то тряс меня за плечо. Какой-то незнакомый человек в белом халате. Врач? Или посетитель?

— Евгений? Вы меня слышите?

— Да, — еле слышно отозвался я.

— Евгений, как себя чувствуете?

— Плохо.

— Шутите? Уже хорошо. У вас тяжелая травма: открытые переломы обеих ног и компрессионный перелом позвоночника. Мы провели две операции, теперь только покой и больничный режим.

— А как Оксана?

— Ваша супруга? С ней все в порядке. Просто чудо, что она жива и здорова. Вылетела через окно и приземлилась в придорожную канаву. Небольшое сотрясение мозга, но она здорова.

— Где она?

— Не знаю. Если надо, я ее попрошу ее поискать.

— Мне долго лечиться?

— Кто знает, такие переломы — штука сложная. Полежите месяцок, потом на костылях походите или на коляске — это будет ясно, как позвоночник себя поведет. Потом, если все будет оптимально, то месяцев через девять-десять попробуете начать ходить. Потом уже реабилитация, повторные осмотры — но это уже дело техники.

— Ясно.

— А пока отдыхайте, я пойду, — врач заспешил к выходу из палаты.

— Доктор!

— Что?

— Маша, моя дочь?

Врач замер.

— К сожалению, тут мы бессильны. Ваша дочь погибла еще до приезда врачей. Мне очень жаль, примите мои соболезнования.

Дверь захлопнулась. Я снова потерял сознание.

Когда я проснулся, рядом с кроватью сидела матушка. Лицо у нее было… Нет. В таких случаях принято говорить, что лица на ней не было. Я грустно улыбнулся в ответ. Она взяла мою руку и стала гладить ее.

Мам? А где Оксана? — Спросил я.

Ты не беспокойся, она цела и здорова. По крайней мере, физически, — хрипло, сглотнув комок, ответила мать.

Я знаю. А где она сейчас?

Уехала. Домой.

Как уехала? Я же тут…

Машеньку поехала хоронить, — от внезапно пронзившей меня боли я сжал простынь.

Как хоронить?

Не держать же ее в морге неделю.

Как неделю?

Ты три дня был без сознания. Потом немного пришел в себя и снова впал в беспамятство. Дольше ждать уже не было возможности.

Но она даже не зашла!

В обиде она на тебя, винит в смерти Машеньки. Говорит, что если бы ты не гнал и следил за дорогой…

Я следил? Если бы она не полезла назад, перегородив мне обзор. Если бы не расстегнула Машке ремень на кресле… Да что теперь говорить, — я замолчал. Весь вчерашний вечер ушел на перебор вариантов, как бы я стал действовать, будь у меня вторая попытка. И никак я не выходил виноватым. Не видел я того грузовика. И если бы Оксана не полезла назад, все бы обошлось. И Маша была бы жива. Была бы…

Мать посидела еще с час и потом ушла. Она на время поселилась у дяди Васи — больше было не у кого, и я попросил ее в следующий раз привести моего мнимого родственника. Больница больницей, а бизнес бизнесом. Мать же попросил принести мне ноутбук, благо в моих вещах все-таки отыскались дебетные карты: прежний ноутбук был в хлам разбит при аварии, как и мой телефон с его адресной книгой, из которого мать не догадалась извлечь сим-карту, когда была на стоянке, где куковал мой разбитый ауди.

Получилось, что я на неделю выпал из виртуальной реальности. С другой стороны, дел у меня в этой реальности осталось так мало, что мое исчезновение могло только подчеркнуть мое желание выйти из Интернет-бизнеса в глазах партнеров и просто зевак.

Однако, куда больше я думал об аварии, перебирая в памяти все, что делал сам, что делала Оксана. Я искал причину, почему я уступил и взял с собой в поездку свою девушку и своего ребенка, хотя прямой нужды в этом не было. Я пытался понять, откуда вдруг выпрыгул этот злосчастный грузовик, и мог ли я от него увернуться. Хотя бы в своем воспаленном воображении я пытался изменить прошлое.

Наверно, в этот момент то, что я был лишен телефона — было благом. Я не мог получить звонков. Но не мог и позвонить сам: Оксане, Владимиру, Антону. Не мог на них накричать, пожаловаться, поныть, просить сочувствия, рвать и метать, унижаться и плакать. Мне было больно и некому было сказать об этом. Даже персонал больницы избегал заходить лишний раз ко мне в палату.

На следующий день с утра зашел дядя Вася с ноутбуком. Он рассказал, что фирмы по сути уже нет. На следующий день Антон провел беседу с сотрудниками — кое-кому предложил место в новой компании, а остальных уволил. Уволил почти всех, кого нанимал я. Где офис новой компании дядя Вася не знал, да и это уже было неважно. Я попросил его забрать все документы и оргтехнику из старого офиса к себе и закрыть договор аренды. С продажей гаджетов было покончено. Надо было придумать, чем заняться теперь.

Я открыл ноутбук, подключился по GSM-модему к сети, но не смог работать. Мысли снова вернулись к дню аварии. Пришлось отложить компьютер в сторону. И назавтра он остался лежать там же. И послезавтра.

Мать принесла мне новый телефон, где не было ни одного номера в книжке. Я набрал по памяти номер Оксаны — недоступен. Посмотрел вопросительно на мать, но она только развела руками. Мне почему-то показалось, что дело не в похоронах. Просто Оксана постаралась оградить себя от общения со мной. Не пришла ни в больницу, не позвонила и старый номер отключила или сменила. От этой мысли стало очень больно. И тошно. Временами я называл ее бессердечной сукой и тихо плакал в подушку, поспешно вытирая слезы, если в палату заходила медсестра.

Потихоньку я пошел на поправку. Кости — не кожа, срастаются медленно. Но через месяц мне сняли гипс и выдали коляску для прогулок по коридору: ходить даже на костылях я не смог. Врач качал головой, гонял на рентген и к физиотерапевту, но ноги отказывались слушаться, хотя тепло или холод чувствовали. «Не все потеряно,» — эти слова стали девизом всех, кто общался со мной в тот период. Врачи, родственники, знакомые. Я даже сам стал понемногу в это верить: в инвалидной коляске, погибшим ребенком, брошенный почти женой, с разрушенным бизнесом, уничтоженной репутацией и стремительно тающими сбережениями. Я упивался жалостью к себе и надеялся на чудо.

Чуда не случилось. Я выехал из больницы навстречу первому весеннему солнцу в своей коляске. Дядя Вася, ставший мне почти родным дядей, отвез меня к себе и выделил комнату: «живи, сколько надо». Я и жил. Спал до обеда, потом отправлялся в туалет, немного приводил себя в порядок, немного ел и снова перебирался к себе в комнату спать или тупо, не понимая сути, смотреть телевизор. Вечером с работы приходил дядя Вася, заглядывал ко мне в комнату, чтобы узнать, как я. Потом мы ужинали, и я ложился спать.

В один из дней дядя Вася вытащил меня из комнаты на кухню, достал из холодильника бутылку водки и приказал: «Пей!» Я выпил сто грамм, потом еще сто. Потом дядя Вася налил и себе. И снова мне. Меня повело.

Старик, — начал дядя Вася. — Я тебя понимаю. Тебе кажется, что ты все потерял: ребенка, жену, деньги, здоровье. Но это не так, старик. Тебе еще нет двадцати лет. И все у тебя впереди. Немногим Бог дает пережить столько в таком возрасте. Но иногда надо остановиться и посмотреть не назад, а вперед. Вполне возможно, что больше и лучше как раз там.

Да я понимаю, — пробормотал я, заплетаясь.

Ничего ты не понимаешь. Ты думаешь, что так уже не будет никогда. Но это не так. Да история у тебя швах. Но это уже случилось. Это не исправить, мучай ты себя хоть каждый день до конца жизни. Зачем же превращать остаток жизни в ад? Иди дальше.

Нет, ты не понимаешь, — попытался я возразить. — Ведь если бы она не встала, то я бы заметил…

Нет, это ты не понимаешь. Все! Ты в коляске, дочь в могиле, жена свалила. Дальше что? Накрыться и ползти на кладбище?

Нет, ты не понимаешь! — Но высказать мысль я не смог, запутался.

Оставь прошлое в покое. Оно тебе только спасибо за это скажет.

Хорошо, — я не был склонен спорить.

Вот и отлично, выпей, — дядя Вася плеснул в стакан остатки. Я проглотил и почувствовал, как к горлу подкатил тошнотворный шар. Меня вырвало.

Весь следующий день я пролежал с больной головой. Есть у похмелья свои преимущества. Невиданное чувство освобождения. Словно вчерашняя рвота унесла все мысли, разрывавшие мой мозг до этого. Наверно, впервые со дня аварии я не прокручивал в голове события того дня. Просто лежал и смотрел в потолок.

Вечером я открыл ноутбук и подключился к Интернету. Пришло время вернуться в