Пьер Буль - Фотограф

Стоя на коленях рядом со своим товарищем, он рассматривал пляж.

— Пусто, — прошептал снайпер. — Ни одного купальщика. Единственная туристская палатка среди сосен.

— Я знаю, кто в ней находится, — прошептал Эрст. — Его можно не опасаться.

— Думаю, что и в самом деле никакой опасности нет.

Эрст ответил, что тоже на это надеется. Но мрачный тон телохранителя выдавал плохо скрытую тревогу, не покидавшую его с того самого мгновения, как Пьер Маларш исчез за поворотом дороги.

— А вот и они! Выходят на пляж.

Эрст испытал облегчение. То, что он видел парочку своими глазами, казалось ему некоей гарантией их безопасности. Ради этого он и поднялся на этот наблюдательный пункт.

Президент и его спутница подошли к берегу бухты. Потом они в который уж раз остановились и, бросив беглый взгляд на палатку туриста, где царил полный покой, застыли в долгом поцелуе. Такая демонстрация обретенной свободы внезапно вызвала у Эрста, наблюдавшего за этой сценой в бинокль, приступ ярости. Он не смог сдержать гневного смешка, швырнул бинокль на землю, испытывая жгучую потребность броситься в припадке бешенства плашмя на камни и дать выход своему раздражению. Этот приступ дурного настроения длился не меньше минуты, в течение которой он стучал кулаком по скале, словно призывая весь земной шар в свидетели того, каким идиотским ремеслом он вынужден заниматься.

— Что они там теперь выделывают? — спросил он, когда к нему стало постепенно возвращаться хладнокровие.

— Раздеваются, — не моргнув глазом, ответил снайпер. — Они в купальных костюмах и…

— И это уже хорошо, — усмехнулся Эрст.

— Думаю, они собираются купаться…

Охранники обменивались своими соображениями достаточно громко, поскольку парочка находилась слишком далеко, чтобы их услышать. Они, в свою очередь, тоже не слышали ни одного из тех нежных слов, которыми обменивались в это же время супруги. Они видели только, как молодая женщина радостно воздевала руки к небу, выпячивала вперед грудь, жадно вдыхая морской воздух, но им оставалось лишь догадываться о смысле произносимых ею слов.

— Дорогой, как долго я ждала этой минуты! Наконец-то мы остались вдвоем, без лишних свидетелей! Наконец-то мы свободны!

Гор не отрывал глаз от президента и его жены с той самой минуты, как увидел их на берегу залива, еще довольно далеко от пляжа — места всех надежд и упований фотографа. Он стал свидетелем долгого поцелуя у самой воды. Он также увидел, как молодая женщина, оторвавшись от мужа, в мгновение ока сбросила с себя одежду и побежала к морю. Пьер Маларш не заставил себя ждать, и все тайные свидетели происходящего были удостоены привилегии воочию наблюдать, как глава государства в одних плавках бросается вдогонку за своей спутницей, уплывающей в открытое море, и как оба они ребячатся, издавая веселые крики.

Одним словом, влюбленные развлекались в бухте, как школьники на каникулах. Пьер Маларш уже давно не испытывал такой легкости на душе, и проказы его подруги вызывали у него приступы радостного смеха. Этот день был тем более ценен для президента, что он заполучил его с помощью хитрости, и что ему было невероятно трудно выкроить этот отрезок свободного времени в череде скучных официальных мероприятий. Он был полон решимости сделать так, чтобы день этот длился как можно дольше. Ничто сегодня не торопило супругов. Вся Франция была уверена в том, что глава государства находится в замке, расположенном в нескольких километрах от бухты. На самом же деле он собирался отправиться туда лишь вечером, незадолго до наступления ночи. А потому супруги продолжали вовсю развлекаться, плавая или ныряя с острых скал в чистую и спокойную, слегка колышущуюся воду. Они решили вернуться на берег только после того, как исчерпали все прелести моря, запыхавшиеся и жаждущие теперь солнечного тепла.

Супруги, слегка пошатываясь, вышли на берег и оглядели пустынное пространство пляжа. Их нерешительность длилась не более секунды. Им хватило одного взгляда, чтобы с обоюдного согласия направиться к особенно привлекательной полоске песка, абсолютно чистой и еще не затененной соснами. Расстелив на песке полотенца, они без единого слова легли на них, обратив лицо к небу. В нескольких десятках метров от них Ольга тронула своего сообщника за плечо.

Марсиаль Гор понял, что настал его час. До этого он пережил долгие ужасные минуты, раздираемый боровшимися в нем нетерпением, страхом и сожалением. Нетерпение было вызвано непредвиденно затянувшимся купанием, во время которого солнце перемещалось по небу, меняя игру теней. Фотограф опасался, как бы Вервей, уставший ждать, не попытался застрелить президента издалека, в воде. При таком выстреле шансов на удачу оказалось бы значительно меньше, и даже если бы цель была поражена, рассчитывать на сколько-нибудь выигрышный снимок не приходилось.

Его сожаление тоже было чисто профессиональным. Он злился, что упускает редкие кадры. Инстинкт фотографа, перекрывая все доводы разума, побуждал его наводить аппарат на парочку всякий раз, когда перед его глазами возникали неординарные, имеющие безусловную ценность кадры. Перед такими соблазнами было трудно устоять, и, кстати, он поддался самому первому из них: глава государства и его молодая супруга, застывшие в поцелуе на фоне пустынной бухты! Такой снимок уже сам по себе может обойти весь мир. Непроизвольно подчинившись импульсу, Гор навел на супругов свой фотоаппарат и щелкнул затвором.

Чтобы удержаться от повторения подобных неосторожных поступков, Марсиаль принялся урезонивать себя, апеллируя к здравому смыслу и вспоминая о том, сколько он затратил сил, сколько ему понадобилось терпения, изобретательности, чтобы подготовить создание шедевра, не имеющего себе равных. Думая о творимом им произведении искусства, он сосредоточил всю свою волю, всю силу своего воображения на ярком сиянии того уникального черного бриллианта, которому предстояло затмить своим блеском мерцание всех других дорогих камней, и это видение помогало ему бороться с искушениями, помогало неподвижно сидеть, затаившись в своем укрытии. И хотя риск оказаться обнаруженным при съемке сцен купания был практически равен нулю, нечто вроде долга, долга тяжелого и в то же время священного, обусловленного высшими законами искусства, не позволило фотографу сделать за это время ни единого снимка.

Сердце его лихорадочно забилось, когда Гор увидел, как купальщики вышли из воды и направились к тому самому месту, которое он выбрал для них. Слава Богу! Было еще не слишком поздно. В игре света и теней сильных изменений не произошло. А три скалы в форме орла сияли еще более ярким блеском, чем он ожидал.

Он держал свой фотоаппарат прижатым к лицу. Почему же Вервей медлит? Пьер Маларш уже больше минуты лежал неподвижно. На лбу фотографа выступили капли пота.

Но он тут же успокоился, заметив, как из кустарника, расположенного между двумя гранитными глыбами, высунулся и слегка опустился ствол винтовки, потом несмело дернулся и застыл. Гор взял себя в руки и во всеоружии своего хладнокровия, держа палец на спуске, прильнул глазом к видоискателю.

Возможно, его несколько поспешный жест заставил вздрогнуть палатку и иглы окружавших ее сосен? Или, может, луч солнца отразился от его фотоаппарата, когда он чуть-чуть высунулся наружу? Как бы то ни было, но Маларш вдруг встрепенулся и резко приподнявшись на локте, раздраженно посмотрел в сторону палатки. У него мелькнуло подозрение, что его указания не выполняются.

Благодаря этому движению пуля не попала президенту в голову, а попала в плечо. В момент выстрела Марсиаль Гор сделал первый снимок. Когда он навел аппарат во второй раз, его наметанный глаз сразу же обнаружил, что президент не убит. Пьер Маларш лежал, распростершись на земле, сжимая раненое плечо здоровой рукой. Его лицо не выражало никаких других чувств, кроме крайнего удивления. Не было ничего, похожего на патетическое сияние, о котором мечтал фотограф.

Ветер паники обдал холодом душу Марсиаля: он почувствовал мерзкий запах провала. Но не мог же он бессмысленно терять время, проклиная судьбу. Эрст и его люди, наверное, уже бежали к пляжу. И Гор тоже устремился к жертве, чтобы снять ее с близкого расстояния, согласно намеченному плану, несмотря на то, что в реализации этого плана уже возник сбой.

Пока Марсиаль быстро, насколько мог, продвигался по тщательно изученному им пути, обязанный все время смотреть под ноги, чтобы не наткнуться на какое-нибудь препятствие, он скорее кожей, чем умом, понял, что в бухте происходит сразу несколько важных событий.

Прежде всего, когда он только еще вылезал из палатки, раздался, словно эхо первого выстрела, второй выстрел. Сначала это его не удивило: он ожидал, он надеялся всей душой, что Вервей повторит попытку и исправит свою оплошность. Но ощущение, что звук пришел издалека, вызвало у него беспокойство. Третий выстрел подтвердил его подозрения: стрельба велась с другой позиции. И тут же его ухо уловило шум кустарника и треск веток под ногами, словно кто-то стремительно спасался бегством. Потом какая-то тень пересекла его путь на самом пляже, тень, устремившаяся вдоль моря к дороге. Сам он был вынужден смотреть все время вниз, чтобы не упасть. Наконец, уже подбегая к телу, лежавшему на песке, он заметил, на этот раз четко и ясно, что кто-то выскочил из леса и бросился к раненому.