Анатолий Приставкин - Вагончик мой дальний

— Спойте! Спойте! — попросила Зоя. — Я хочу услышать песню о розе!

Немцы еще раз переглянулись. Вальтер помолчал, глядя под ноги. Негромко завел:

Ханц, глядя на друга, подхватил:

— Однажды на платформе запели, — прервавшись, сказал Ханс. — Даже не мы, женщины пели. А тут из промзоны услышали, стали подпевать… Ну эти… военнопленные… Из Сталинграда…

— Они тут? С вами?

— Конечно, нет! — вразнобой, но очень горячо запротестовали собеседники. — Мы советские немцы, а они… фашистские… Они враги…

— Они другие? — спросила Зоя.

— Конечно, они другие, — сказал, поджимая сухие губы, Ханс.

— Какие? Но они же люди, как вы? — настаивала Зоя. Ее так зацепил этот разговор, что она раскраснелась. Может она, как и я, вспомнила про Ван-Ваныча. Его ведь тоже обзывали фашистом. А настоящие-то фашисты как раз в штабном вагоне шиковали.

— Если по правде, — признался Вальтер, — им здесь потяжелей, чем нам. Столько помороженных… И мрут… Мрут…

— Бумажные цветы и для них?

— И для них.

— А кладбище где?

Вальтер подтвердил, что кладбище у тех немцев есть, но как бы свое. А вообще тут четыре рабочих района, а как человек уходит, говорят: «Он в пятый район переселился».

— А песню… Вот о дикой розе, — спросила Зоя, — они что, не так поют, как вы?

— Песни они как надо поют! — сказал, смягчаясь, Ханс. — Зер гут! Они даже «Катюшу» играют на губных гармошках… А мы им в ответ «Линду»…

— Ну тогда еще про розу… Пожалуйста! — попросила Зоя.

Вальтер согласился. Сосредотачиваясь, стал вспоминать слова. Ханс ему подсказал: «Роза, я сломлю тебя…».

— Да, да, — подхватил Вальтер. — Послушайте, мальчик хочет сломать розу, а она… Нет, лучше мы, правда, споем.

Он завел чуть громче прежнего:

— Роза обещает его уколоть, но мальчик не побоялся и сорвал розу… — стал пояснять нетерпеливый Вальтер, но мы тут же попросили: «Дальше, дальше!» И даже сами вместе Хансом стали подпевать:

За песней не заметили, как объявилась за нашей спиной женщина. Рыжеватая, плотная, в сапогах и гимнастерке. Что-то было в ней от комиссарши времен гражданской войны, какими их показывают в кино. У нее и голос был почти мужской, прокуренный, с хрипотцой.

— Кончайте базарить! — произнесла властно. — Скоро на проверку. — И, глядя на нас: — Посторонние? Из какого отряда?

Понятно, появилась она не случайно. Мужчины, потупясь, виновато помалкивали. Мы тоже. Возникла напряженная пауза. Но тут на помощь пришла Надя.

— Жанночка, — зачастила она елейным голоском. — Это же медики, из района… Ну помнишь, я говорила, что приедут осматривать Германа?

— В такой одежде? — спросила Жанна с недоверием.

— Моя, моя одежда! — подтвердила Надя. — В дороге промокли. Дождь шел. Я им выдала из своего… Да ты, Жанночка, не беспокойся, мы закончили, уходим… А с тобой мы завтра сочтемся! Лады?

— У коменданта бы отметились, что ли, — сказала рыжая Жанна чуть миролюбивей. — Завтра спросят, что я скажу?

— Да кто будет спрашивать? — чуть наигранно произнесла Надя. Глаза ее, черные, с маслянистым отблеском были сама невинность.

Уходя, Жанна напоследок нас оглядела. Сфотографировала взглядом. Особенно пристально рассматривала Зою, пытаясь что-то вспомнить.

— Мы в районе не встречались? — спросила, морща лоб.

— Не помню, — отвечала, смутившись, Зоя.

— Я вас точно видела, — настаивала Жанна. — Но где?

— Не помню, — повторила Зоя. Врать она не умела.

Жанна чуть помедлила.

— Гуляйте подальше, — посоветовала. — Я вас не видела. И учтите, это всех касается: порядок превыше всего!

Мне показалось, что сказано было не столько нам, сколько невидимым слухачам.

Широко вышагивая — у таких женщин и шаг как на параде, — она двинулась вдоль нар, а мы быстренько распрощались и следом за Надей убрались на женскую половину блока. И хоть за шумным многоязычием сотен людей никто не смог бы нас услышать, но Надя поднесла палец к губам и показала рукой на дальний закуток.

С оглядкой сказала:

— Осведомительная сеть… Куда деваться. Доложили…

— Заложили? — поправила Зоя.

— Ну да. Надо вам уходить. От греха подальше.

— Куда?

Вопрос мой прозвучал по-дурацки. Да ясно куда: в лес, в тайгу, к черту на кулички… В конце концов в наш проклятый вагончик: там-то уж точно ждут, не дождутся… Нет, нет! Эту мысль я отринул как наваждение. Лучше уж к зверям, в тайгу!

Надя же вопросу не удивилась.

— Ладушки. Будем думать, — сказала. И тут же вспомнила: — У нас вечером «кукушка» возит шахтеров в ночную смену…

— А возьмут?

Надо бы спросить иначе: а выпустят ли? Из зоны?

— Это моя забота, — сказала Надя. — Побудьте здесь, только тихо. Совсем тихо.

Она полезла в тумбочку и достала крошечную цветную книжечку, сунула Зое в руку.

— Для общего развития… Мы с Германом составляли для выставки… Сберегла!

Громко стуча клюшкой, Надя понеслась по блоку на выход, а мы с Зоей присели у нар прямо на пол. Так нас меньше видно. Надин пассаж мы поняли так: не волнуйтесь, ничего пока страшного не произошло. А для успокоения, пока я бегаю, посмотрите картинки. Отвлекает.

— Будем развиваться? — спросил я, стараясь говорить спокойно. — Так какая там выставка?

— А та самая, где пьют настоящее шампанское.

Зоя указала на обложку, где красивая заграничная дама, явно не ссыльная, в окружении двух красивых мужчин поднимает бокал с лучезарным напитком. Ниже надпись: «Golden moments».

— Но это же Надя? — воскликнул я, не сдержавшись.

— Я тоже ее узнала, — сказала тихо Зоя. — Но тогда она была другой… Правда?

— Почему?

— Потому что без клюшки… С бокалом. И вообще… Тоша, переведи мне, — попросила Зоя. — Что там написано про «Золотые моменты»?

Я с опаской оглянулся. Но блок жил своей предотбойной жизнью, до нас никому не было дела. Мы сидели в сухом, теплом помещении, и никто не гнался за нами с собаками. Подумалось: может, это и есть «золотой момент»?

— Ладно. Слушай, — сказал я. — Zu Hause feirhmit Familie, Freunden… — Что означает: праздник дома с семьей и друзьями. Задайте вашему празднику определенный тон, выберите свой любимый цвет, например, красный…

— Я люблю красный цвет, — задумчиво произнесла Зоя. И осмотрела на себе одежду.

— Попросите гостей одеться в красное, — продолжал я. — Украсьте дом цветами.

— Знаю! — громким шепотом произнесла Зоя. — Розами, да?

— Угостите друзей бокалом золотого шампанского и пикантной закуской…

— Затирухой, — добавила Зоя, погрустнев. Она заглянула в книжечку. — А есть что-нибудь другое?

— Ну вот, праздник в саду, — прочел я. — Спланируйте погоду, позаботьтесь о зонтиках, которые защитят от солнца и от комаров и мошек…

— Да я не о мошках! — с досадой перебила Зоя.

— О чем?

— Не знаю…

Я перелистнул страницу.

— Хотите праздник на лошадях? Или представление на домашней сцене с танцами? Тогда обсудите с поваром меню и оденьте официантов в костюмы в соответствии со стилем праздника…

— Нет, нет! — перебила опять Зоя. — Мне нужно совсем другое.

Конечно, капризничала она не из-за книжки, просто задерживалась наша Надя. А мимо, будто невзначай, раз-другой уже мелькнули какие-то лица. Даже показалось, что кто-то дышит мне прямо в затылок. Я оглянулся, но никого не увидел. И все-таки я чувствовал… Нет, мы чувствовали, что нас тут стерегут.

— Вот! — воскликнул я намеренно весело. — Нашел! Romantishe Feste zu Zweit!

— Это для нас?

— Это для нас. Романтический вечер для двоих… Подходит?

— Господи, разве это возможно?

— А вот слушай. Вы должны решить, какая атмосфера будет для вас наиболее романтичной: неяркий свет, небольшое скопление людей или полное уединение…

— Только не скопление, — сказала Зоя и снова оглянулась.

— Удивляйте спутника (спутницу) неожиданными идеями. Например, принесите закуску к шампанскому в виде посуды в форме розы…

— Хватит, — сказала Зоя. — Не могу.

— Что ты не можешь?

— Не могу… Не хочу… — прошептала она, отворачиваясь. И вдруг — приникая к моему уху: — Тош, ну скажи… По правде… Так было? Было, да? Посуда в виде розы?

— Не знаю, — сознался я. — Ведь это не для нас же.

— А для кого? — Зоя заглянула в мою книжечку и пискнула жалобно: — хочу Гольдс моментс.