Оксана Робски - Устрицы под дождем

Он открыл дверь.

Увидел возбужденное лицо Ангелины.

Попробовал захлопнуть дверь перед самым лицом Ангелины Петровны.

Но она уже ворвалась в номер, оттолкнув Аркашу плечом.

– Вот так ты меня встречаешь? – закричала она.

– Вот так ты приезжаешь? – тихо спросил Аркаша.

– А как мне приезжать, если ты шляешься по девкам? – кричала Ангелина Петровна, мечась по двухкомнатному номеру, изо всех сил борясь с желанием заглянуть под кровать.

Аркаша молчал, насупившись. Ангелина Петровна заглянула в ванную. Аркаша уселся на кровати, оттолкнув подушку ногой в лакированном шлепанце. Ангелина Петровна заглянула под кровать. В номере, кроме них двоих, никого не было.

– Ты один? – виновато спросила Ангелина Петровна.

– Что ты имеешь в виду? – повернулся к ней Аркаша.

– Ты один прилетел в Париж?

– Один. Как видишь.

Ангелина Петровна взяла его за руку.

– Не знаю, что на меня нашло, – улыбнулась она.

Он внимательно заглянул ей в глаза и промолчал.

– Просто ты так неожиданно уехал… Я так испугалась… Все произошло как во сне, – она забралась ногами на Аркашину кровать и обняла его за шею. Так, как обнимает ребенок маму, прося у нее прощение. – Я не хочу с тобой расставаться. Никогда. Ладно?

– Ладно. Р-р-р-р… – Аркаша расплылся в улыбке.

– Тигренок мой.

– Твой.

– А зачем ты уехал?

– Не знаю… Захотелось подышать Парижем…

– В следующий раз бери меня.

– Обещаю… Прости меня.

– Простила! Простила! Простила! – Она шептала ему в ухо. А он целовал ее глаза.

Они отправились дышать Парижем.

Поужинали в Le Grand Ve Four. Как обычно, в этом ресторане их столик обслуживали сразу шесть официантов.

Они сидели друг напротив друга и, шутливо пытаясь соответствовать важным манерам официантов, говорили друг другу «вы», причем Аркаша специально, как ему казалось, аристократически, картавил.

– Друг мой, как вы находите телячьи почки? – интересовалась Ангелина Петровна, благосклонно кивая официанту.

– Восхитительные! А рагу – пальчики оближешь! C'est a s'en le cher les babines! – проговорил он с отличным парижским акцентом.

– Аркадий, душечка, вы, видимо, запамятовали, что я не знаю французский.

– Простите, душа моя, – так тяжело сдержаться в таком восхитительном месте и под такое восхитительное рагу.

– Вы заставляете меня краснеть за мою необразованность!

– Ох, Ангел мой. Пусть вас ничего не отвлекает от вашей тарелки – сейчас ничто с ней не может сравниться.

– Это грех чревоугодия – мы грешим.

– Но с таким удовольствием! Вы, конечно, помните закон герцога Орлеанского, изданного специально для Парижа?

– Я снова краснею. Вы – немилосердны.

– Но вам интересно?

– Конечно! – Официанты постоянно то что-то убирали с их стола, то приносили. Огромное количество разнообразных приборов блестело и переливалось на белоснежной скатерти.

– «Запрещается все, препятствующее наслаждению!»

– Так вот почему вы так любите этот город?

– Мне кажется, что больше чем что-либо другое герцог Орлеанский имел в виду хороший обед.

– Вы обжора, Аркадий!

– Это унесли случайно не ваших пять пустых тарелок?

– А вы не считайте! – Она улыбнулась сомелье. Сомелье профессионально улыбнулся в ответ.

– А вы не частите!

– Десерт будем?

– Если мы откажемся здесь от десерта, нам в следующий раз не закажут столик.

– Не дождутся!

Потом они гуляли, взявшись за руки.

Катались на ночной карусели, причем Ар-каша сидел на голубой лошадке, а Ангелина Петровна на розовой.

Прохожие останавливались, слушали музыку и улыбались им.

Около Эйфелевой башни они ели мороженое и покупали у ночных продавцов прыгающие на резинке светящиеся мячики.

Они плутали по темным парижским улицам и рассматривали витиеватые кованые балкончики.

– Знаешь, в Париже не было ни одной одинаковой ограды, – Аркаша дотрагивался пальцами до фасадов домов так, словно гладил животных.

– Все-все разные? Все эти балконы? – удивлялась Ангелина Петровна. – Но это же невозможно.

– Возможно. Существует даже каталог – тысячи орнаментов, не похожих один на другого!

– Это есть в твоей диссертации?

– Не совсем…

Громко разговаривая, им навстречу шла небольшая группа темнокожих молодых людей.

Улица была настолько узкой, что разойтись, не задев друг друга, было невозможно.

Ангелина Петровна оглянулась вокруг, надеясь увидеть полицейского.

Темнокожий в тяжелой золотой цепи оглядел Ангелину Петровну и присвистнул. Все остальные заулюлюкали.

Аркаша взял ее за руки и, потянув за собой, пошел вперед так, словно они на улице были одни.

Не прекращая улюлюкать, молодые люди все же расступились.

Ангелина Петровна тихонько пожала ему руку.

– Я так испугалась, – сказала она.

– Да? – Аркаша довольно посмотрел на нее: сверху вниз.

– Вдруг мы в негритянском квартале?

– Ничего страшного. Сейчас я тебя выведу. Ангелина Петровна прижалась к его плечу.

– Это так романтично, – улыбнулась она.

– А еще у нас впереди – романтическая ночь.

– У тебя в номере или у меня?

– У меня.

– А потом можем разойтись, как раньше, знаешь, расходились по своим спальням?

– Я тебя не отпущу.

– Да я сама не уйду!

Они гуляли всю ночь, а под утро, уставшие, когда все же вернулись в гостиницу, они заснули, едва оказавшись в постели.

Но это была самая романтическая ночь в их жизни.

Пana снова пригласил в театр.

– В театр? – Глаза Марусиной матери вспыхнули.

Маруся никогда не понимала эту ее страсть. Для нее самой происходящее на сцене всегда было слишком условным, слишком напоказ.

Хотя отца можно понять. Он просто вынужден бывать на премьерах тех спектаклей, постановку которых финансировал сам.

Еще он снимал клипы некоторым начинающим певицам. Захоти Маруся, он бы и ей снял, наверное.

Интересно, а его жена играет главные роли потому, что талантливая актриса, или потому, что он платит?

Хотя Ирина Марусе нравилась. Как актриса. Даже до того, как Маруся познакомилась с ней лично.

– А хочешь с нами пойти в театр? – спросила Маруся мать. – Премьера. И все такое. Ложа самая модная…

– Я? – Мать фыркнула. Впрочем, не очень уверенно.

– А что? Я позвоню отцу! Пошли!

– Он со своей, наверное, будет… Очень я ему там нужна…

– Да ладно тебе! Ты же в театр! Со мной!

– Да нет…

– Давай! Мы тебя сейчас причешем, поедем, платье купим! Он тебя увидит – обалдеет! Приятно же! – Марусе и самой было приятно представлять, как они хлопочут, собирая мать. Уж Маруся покажет, на что она способна! Это вам не школу на «отлично» закончить.

Мать посмотрелась в зеркало.

– Ну, Маруська – аферистка!

– Решено!

Маруся позвонила отцу, сказала, что берет с собой мать.

– Зачем? – спросил отец недоуменно.

– Ну… Так получилось… – немного смалодушничала Маруся.

– Ну, ладно, – ответил он не очень довольно. – Я хотел тебя потом на машине покатать, на новой, «Феррари», но тогда в другой раз…

– O'key! – согласилась Маруся, на мгновение пожалев, что все это затеяла. Прокатиться на «Феррари» было бы здорово. За рулем. Он бы наверняка разрешил.

– Все нормально, он тебя ждет, – сказала Маруся.

Они долго вытягивали феном ее волосы. Потом крутили их на бигуди. Потом побежали в парикмахерскую через дорогу.

Маруся посмотрела на довольных крашеных парикмахерш и повезла мать в свой салон. На своей машине с водителем.

Мать села в нее первый раз.

В салоне ей покрасили волосы, Маруся заодно сделала SPA-педикюр.

Мать подстригли, Маруся подкорректировала брови.

Когда Маруся платила кредиткой, мать делала вид, что рассматривает заколки в шкафу со стеклянной дверцей.

В магазине мать померила пять платьев, на шестом закатила истерику. Она толстая и старая.

Маруся стала сдержанней в комментариях. Ей пришлось включить все свое красноречие, чтобы заставить мать померить белые бриджи. Они сели идеально. Мать радостно улыбалась. Маруся с гордостью смотрела на результат своей работы.

Бело-розовая тельняшка сделала мать моложе на несколько лет.

В парфюмерном отделе на первом этаже Марусину мать накрасили визажисты. Маруся купила всю косметику, которую они использовали.

Мать постоянно смотрелась в зеркало горящими и счастливыми глазами.

Маруся хватала с прилавка то сумку, то бусы.

Последним приобретением стали туфли.