Владимир Файнберг - Второе посещение острова

Нянька же подошла к дивану, на котором лежал проснувшийся малец, нагнулась над ним.

— Ах ты мой золотой! Мой сладкий, сладкий…

Небо сияло, промытое грозой. Промокший остров сверкал росинками в лучах встающего солнца. A вода в море, она и так всегда мокрая.

Плывя к берегу на спине, я думал о том, что сейчас на вилле все спят, разбитые бессонной ночью, поднимутся поздно, начнётся суета. Жаль было Гришку, затасканного Люсей по магазинам, почти не вкусившего прелесть моря.

Затылок коснулся отмели. Я поднялся и увидел стоящего на краю пляжа Никоса.

Он сиял, глядя на меня, выходящего из воды. Он был искренне счастлив за меня. А это так редко бывает в жизни, чтобы кто‑то за тебя был искренне счастлив.

— Приехал за тобой встречать паром с протезами, – сказал он, пока я спешно растирался полотенцем и надевал одежду.

— А где Антонелла и Рафаэлла? Разве они не идут в школу?

— Бунт. Вчера попали с Инес под дождь, – улыбнулся Никос. – Сначала старшая, потом младшая устроили бунт! Сегодня не хотят. И баста. Инес пожалела их. Школа плохая. Им скучно. Другой нет. Знаешь, через год–другой придется уезжать на материк.

Мы покинули пляж, сели в машину и поехали в город, в порт.

— Ник, вчера Константинос передал через Сашу Попандопулоса пятьсот долларов. Ты должен взять их, хотя бы малую часть, за твою работу.

— Нет, – твёрдо сказал Никос. – Зубы – это тебе мой дар. За дар деньги не берут. С этими протезами будешь помнить меня в Москве каждый день десять–двенадцать лет.

— А потом? – спросил я и подумал, что потом, если доживу, мне исполнится восемьдесят! А моей Нике пойдёт только четырнадцатый…

— Не знаем, что будет потом, – философически заметил Никос.

«Не заботьтесь о завтрашнем дне, – говорит Иисус. – Завтрашний день сам о себе позаботится». Вот ведь, заботится обо мне посредством Никоса, Константиноса… Фантастика какая–тo!

Видимо, Никос догадался о том, что я беззвучно молюсь, благодарю Бога. Молчал всё время, пока мы ехали к порту.

А разве не фантастикой был сверкающий на солнце белый паром, моряк с парома, передавший Никосу заветную коробочку?

Через десять минут мы были в «праксе». А ещё через полчаса я, глянув в подставленное Никосом зеркальце, выходил на улицу Папаиоанну с полным набором зубов во рту. И с подаренной Никосом фотографией – я, перепуганный, сижу в зубоврачебном кресле во время первого сеанса.

Протезы были непривычны, жали, кое–где прямо‑таки резали дёсны.

Никос объяснил, что поначалу так оно и должно быть, что теперь наступил период их подгонки, чем мы будем заниматься до моего отъезда. Прощаясь, спросил, как там Люся, есть ли у неё в душе мир.

Мне оставалось только пожать плечами.

Хотелось поскорее испытать протезы в действии.

Шёл, разглядывал вывески по сторонам, обратил внимание на то, что, несмотря на отличную погоду, туристов на улицах поубавилось. Сентябрь перевалил за середину.

Зашёл в крохотный ресторанчик «Нил», где с радостью увидел Абдулу. Он о чём‑то разговаривал по–арабски со скучающим за стойкой лысоватым хозяином заведения. Других посетителей не было.

Абдула взялся немедленно нас познакомить.

— Дядя Сэм! – представился египтянин, сказал, что есть шаурма и кебаб.

Но я горел желанием впиться в бифштекс с кровью.

Дядя Сэм передал мой заказ кому‑то в глубину кухоньки, попросил обождать.

Я сел за один из немногочисленных столиков, разглядывал висящие по стенам фотографии пирамид, верблюдов на фоне пустыни Сахара и видов Каира.

Подошёл Абдула с двумя бокалами красного вина, спросил разрешения сесть. Сказал, что на днях уезжает до следующего сезона.

— Удалось заработать для семьи? – спросил я, чокаясь с ним.

— Помнишь ту итальянку с мужем и любовником? Она говорила, чтобы я каждое утро держал для них незанятыми три шезлонга и три зонта, потом заплатит за всё время. Их нет. Уехали. Не заплатили.

«Вот тебе и коктейль «Амур»!» – подумал я.

Мы допили вино. И снова он сказал о том, что его, видимо, давно мучило. – Многие люди с крестиками на груди – такие же фальшивые христиане, как многие наши мусульмане, которые расстилают молитвенные коврики у своих магазинов, кричат: «Аллах акбар!», а потом обманывают покупателей, делают, как ты говоришь, «шахер–махер», – Абдула попрощался и ушёл.

Кто его знает, почему так получается – всегда грустно, когда понимаешь, что больше никогда не увидишь человека? Что мне Абдула, что я ему?

Из‑за стойки с тарелкой, на которой лежал дымящийся бифштекс, выпорхнула молодая улыбающаяся блондинка в коротком передничке. Следом вальяжно шёл дядя Сэм, несущий вазочку с салатом из помидоров.

— Белла? – спросил он по–итальянски, несколько бесцеремонно усаживаясь ко мне за столик. – Красивая?

— Очень.

— Моя жена! – он самодовольно похлопал её по крутому задику, когда она поднесла нож, вилку и салфетки.

— Дети есть? – я стал отрезать кусочек от пахнущего перцем и пряностями мяса.

— Дети с другой женой в Каире. Учатся в школе.

— Сколько у тебя жён?

— Есть ещё одна в Гамбурге. Зимой работаю там. Тоже ресторан «Нил».

Я отправил кусочек бифштекса в рот, надкусил и чуть не взвился к потолку от боли в дёснах.

— Не нравится? – огорчился египтянин.

Что я мог ему объяснить?! А он между тем продолжал:

— Моя жена нравится? Хорватка! Хочешь провести с ней время?

— Что? Не понял.

— Заняться любовью.

Я расплатился за несъеденный бифштекс, за салат. Вместе со сдачей он зачем‑то вручил свою визитную карточку.

…Должно быть, выпитый на голодный желудок бокал вина подействовал. Я шёл, куда глаза глядят, по верхним, параллельным набережной улицам. Обнаружил, что в пачке не осталось сигарет, и вспомнил, что где‑то на вершине первого мыса, отделяющего центр города от окраины, был табачный киоск.

Он находился на месте. Я приобрёл очередную пачку «Мальборо–лайт», закурил. Ноги сами понесли меня вниз. И вскоре я очутился на самой оконечности мыса у безмолвной, огороженной проволочной сеткой двухэтажной виллы с маленьким причалом.

Ржавый замок висел на калитке. Яхты «Лючия» словно никогда не существовало.

Впрочем, она действительно никогда не существовала. Кроме как в моём воображении. Так же, как и её владелица Лючия, роману с которой я в своё время посвятил значительную часть своей книги «Патрида».

Я поднялся чуть выше, сел на низкую каменную ограду у другой виллы. Курил, смотрел на море.

Удивительно, созданные воображением люди казались более реальными, чем подлинная жизнь…

Место не отпускало. Море не отпускало.

Не знаю, сколько времени я так сидел в этом безлюдном закутке, пока не осознал, что в голове со всё большей настойчивостью звучит: «ИДИ ДОМОЙ К НИКОСУ».

Вообще говоря, мне давно пора было спешить на виллу Диаманди, чтобы составить компанию Люсе и няньке Нелли для похода в какой‑то «Чайна таун». Я полагал, что это будет сомнительное удовольствие. Хотя до сих пор никогда в китайском ресторане не был.

«ИДИ ДОМОЙ К НИКОСУ!» – неведомый голос звучал отчётливо, строго.

«Никос наверняка сейчас работает в «праксе». Какого рожна без приглашения вваливаться в дом? Девочки не пошли в школу. Там и без меня забот хватает», – думал я, уже вставая и направляясь в гору, чтобы выйти к шоссе. От этого места до холма, на котором жило семейство Михайлопулос, было недалеко.

…Несмотря на то, что ещё Платон поведал о Голосе, не раз звучавшем в его сознании, на другие свидетельства, запечатлённые в истории человечества от Библии до наших дней, никто мне на самом деле не верит, когда я проговариваюсь о том, что иногда слышу чей‑то повелевающий голос. Так же, как никто не верил Жанне Д’Арк.

«Зачем я иду к Никосу Михайлопулосу, к Николаю Михайлову, если перевести на русский? К Антонелле и Рафаэлле? К их чудесной матери, немочке Инес? К Гектору–Хектору?»

Ответа не было.

Чем ближе подходил я к холму, а потом поднимался к дому, тем больше охватывало ощущение неловкости. Правда, по предыдущему опыту я знал – голос никогда не возникает по пустякам.

Остановившись у подножья лестницы перед тем, как подняться на второй этаж, и задрав голову, я крикнул: