Антон Тарасов - Сказки PRO…

— Хомяк, памаги, я обослался.

Господи, в тот момент мне захотелось либо провалиться, либо улететь куда-нибудь на Марс. То, почему мальчик просил меня о помощи, я понял спустя какие-то минуты: два часа истекли и к нам по дорожке, переваливаясь и дымя сигаретой, приближалась мамаша. Мальчик стоял, не двигаясь. Сзади шорты у него отвисли ниже колен и, если не вглядываться, то Андрей вполне смахивал на начинающего рэпера. Впрочем, так начинают не только рэперы, но и все не только музыканты — банкиры, сантехники, учителя, столяры, художники и все-все-все.

— Ну, наигрался? Что молчишь? Или мать уже не узнаешь?

Дама сплюнула на дорожку, бросила окурок и растерла его носком сандалии. Жест явно свидетельствовал о ее высокой культуре.

— Молчишь чего, спрашиваю тебя? — она подошла и дернула мальчика за руку так, словно пыталась ее оторвать с корнем. — Чего недовольный такой? Два часа носился тут как угорелый, а еще недовольный.

Мальчик тихо заплакал. Он смотрел, молча, на меня, умоляя о помощи, о спасении. Но, как известно, никакими известными науке способами грозовую тучу не удастся направить куда-то в сторону, особенно когда уже слышен гром и сверкают молнии.

— Послушайте, — вмешался я. — Может, как-нибудь полегче с ребенком? Случилась маленькая…

Господи, лучше бы я этого не делал, не вмешивался и не задавал лишних вопросов, тем более не учил ее жить — думаю, именно так она все и истолковала. Она смотрела настолько злобным, озверевшим взглядом, что, казалось, одно неверное движение, и она вцепится мертвой хваткой мне в горло, чтобы пережать его, а если не получится, то перекусить.

— Маленькая что? Что ты хочешь мне сказать? Слышь ты, хомяк, сделал дело, гуляй смело! Два часа отработал, сделай перекур.

«А ведь она еще не поняла, что он обосрался», — мелькнула у меня мысль и, очевидно, она эту самую мысль прочла.

— Ну, нах*й, посмотрите-ка! А я как дура стою тут и гадаю, чем воняет! Обосрался! Опять обосрался!

Она взмахнула рукой и отвесила мальчику знатный подзатыльник, затем еще и еще. Прости, Господи, но если бы я вмешался, то досталось бы и мне, а мальчику еще больше. Что ж, за все в жизни нужно платить, в том числе и за удовольствие побегать летом по парку вместе с хомяком.

Мамаша отвела мальчика в сторону, за ларьки с сахарной ватой и кафе. Она о чем-то ему в ярости говорила, продолжая отвешивать подзатыльники.

— Говна-то! Дерьма-то! — доносилось до меня. — Кому говорила больше так не делать? А?

Мальчик плакал. Дама порылась в сумочке и достала какой-то сверток.

Держа в одной руке сверток, а другой волоча за собой сына, мамаша направилась прямиком ко мне. Господи, как мне хотелось в тот момент стать Карлсоном, включить на полную катушку свой пропеллер и взмыть в небеса. А еще лучше — гордой чайкой по имени Джонатан Ливингстон, чтобы взмыть ввысь под всеобщее восхищение и исчезнуть где-то в пучине. Прости, Господи, за грешные мысли. Но и в самом деле мне стоило быть чуточку черствей и ретироваться раньше.

— Вот, слушайте вы, хомяк, — она подошла и всучила мне сверток, в котором оказалась сменная одежда. — Он обосрался при вас, так что идите, подмойте и переоденьте моего ребенка. Сейчас же! А у меня выходной. Вы поняли меня? Если что, я вам заплачу.

Она дожидалась нас в кафе, нервно покуривая и пуская из носа дым колечками.

— Мамочка! — бежал к ней через десять минут Андрей.

Никто не отрицает, Господи, что дети — это наше все. Им должно доставаться все самое лучшее. И чаще всего достается. Если не считать пары мелочей, исключений из этого вселенских масштабов правила, то так оно в парке развлечений и было. И есть. И будет.

Мамаши и папаши, меняющиеся в характере после получаса, проведенного в кафе, с виду интеллигентные люди после полета на катапульте превращающиеся в отборных матершильников; аниматоры, внешне смешные и жизнерадостные, под маской оказываются теми же самыми, но с точностью до наоборот.

Господи, есть ли хоть малейшая возможность, можно ли в этом заколдованном кругу что-то изменить? А, быть может, оно уже изменено и было изначально гораздо хуже, гораздо суровее и печальнее?

— Ты не боишься? — спрашивает молодой человек у своей девушки.

Они держатся за руки и не сводят друг с друга глаз. Перед ними аттракцион «Ракета». Небольшая кабинка на пять-десять человек. Кабинка закрывается и, словно космический корабль, взлетает. Не выше деревьев, но все же достаточно высоко для того, чтобы уровень адреналина в организме заметно подскочил.

— Мне с тобой ничего не страшно, — отвечает ему девушка и, увидев неподалеку меня, показывает на меня пальцем. — Смотри, какая симпатичная белочка! Просто прелесть! Смотри!

— Я не белочка, я хомяк, — бурчу я, но они не обращают на меня никакого внимания. — Меня постоянно принимают за белку. А по костюму не видно, что я хомяк? Что, хвост как следует не разглядеть? У белки он большой, а у меня….

— Полетим на ракете? Ты не испугаешься? — парень посмотрел на меня, прищурив глаза, и снова сосредоточился на девушке. — Или все-таки испугаешься?

— Говорю же, что не испугаюсь! — смеется девушка. — Незачем переспрашивать по столько раз. Ты говорил, что на американских горках тоже будет страшно. А оказалось совсем не страшно, а очень даже смешно.

Она рассмеялась громко, так, как смеются только в юности, не зная еще серьезных забот и не познав тягость жизни. Господи, если бы изобрели машину времени, то я обязательно устремился бы туда, в самое беззаботное время, полное надежд, когда деревья были уже не большими, но еще не маленькими, когда вкусы не были напрочь испорчены, а чувства не истоптаны в пыли.

Аттракцион запускается. Они по-прежнему держат друг друга за руки. Улыбаются, смотрят и не могут налюбоваться друг другом.

— Если я и полечу в космос, то только с тобой, — признается парень.

— А что мне за это будет? — игриво спрашивает девушка. — Ты же знаешь, что в космос парочками не летают, иначе мы будем думать совсем не о том, как взлететь и приземлиться, как какие-то эксперименты на орбите проделать.

— О чем же?

— Догадайся сам.

— Извини дурачка, не могу никак сообразить, о чем ты говоришь.

— Какой ты душный! — возмущается девушка.

— Какого встретила и полюбила, такой и есть. Родители слепили из того, что было. Извини, в военном городке, где они жили после свадьбы, другого ничего не было. Никакой развлекухи. И они сидели и лепили все дни и вечера.

— Фу, как пошло! Как так можно? Вокруг дети, а ты о таких… — девушка дернула парня за руку так, что он чуть не вывалился из кабинки. — Что-то мы не взлетаем. Кина не будет, электричество кончилось, что ли?

— Не гони паровоз, сейчас взлетим. Кстати, в космос первыми летали всякие обезьяны и белки. Не хочешь ту белку с собой затащить, а? Веселее будет. Всем потом сможешь рассказать, что ты летала на ракете с белкой.

Но тут же вспомнив, что я не белка, а хомяк, парень с этой идеей поутих. Заскрипел механизм, кабина взмыла вверх, там перевернулась вокруг своей оси и дальше пошла вбок.

— А-а-а, страшно! — кричала девушка.

— Ох*енно! Просто ох*енно! — твердил парень, не понимая толком, что она пытается до него донести, и не обращая внимания на сидевших рядом в кабинке детишек. — С ума сойти!

Спустя минуту кабина опустилась обратно. Парень продолжал держать девушку за руку. Он был весь в эмоциях, в возбуждении от почти что настоящего полета на ракете. Девушка прилипла к креслу и никак не хотела выходить из кабинки.

— Ох*енно ему! А обо мне ты подумал?

— Но это же ты предложила… — начал оправдываться парень, но тут же замолк.

Девушка была бледная, ее лицо имело синевато-зеленоватый оттенок и, судя по всему, она вот-вот готова была расплакаться. Он взял ее за руку и буквально силой потащил за собой.

— Эй, хомяк, где тут у вас туалет? — почти шепотом спросил меня парень.

— Там, за тиром, — столь же тихо ответил я.

Они направились туда. Господи, если бы я только мог, то я бы обязательно предупредил: «Не катайся на этой «Ракете», посиди, отдохни, съешь мороженое, поиграй со мной, а твой парень пусть покатается. Послушай меня, старика».

Я отвлекся на детей. Пока их родители заседали в кафе, дети резвились на поляне, качались на качелях и скатывались с горки. В первые дни своей работы я тоже любил скатиться с горки под всеобщий смех. Потом по совету Супермена я перестал это делать, он мне по секрету сказал, что детей регулярно тошнит в этой горке, и когда съезжаешь, есть риск с разгону вляпаться куда-то не туда. Тем более что горку моют лишь раз в неделю и вся надежда лишь на дождь, лучше даже на ливень.

Его волнение было понятно: на нем тонкое трико, красный плащ и красные плавки. На мне же костюм довольно толстый, из коричневатого с белым искусственного меха. И если Супермен имеет право пахнуть лишь хорошим одеколоном, то какой спрос с Хомяка? Животный аромат — чем животнее, естественнее, ближе к природе, тем лучше. На свой страх и риск я скатился с горки вместе с ребятней — на этот раз пронесло.