Джон Бойн - Мальчик на вершине горы

— Ты, случаем, не собираешься прыгнуть, нет? — поинтересовалась дама.

— Даже не думал о такой глупости, — ответил Петер. — С чего бы?

— Я пошутила, — сказала она. — Ты очень красивый в своем костюме.

— Это не костюм, — раздраженно бросил он. — Это форма.

— Ладно, ладно, не ершись, я просто хотела тебя поддразнить, — успокоила она. — Как тебя зовут?

— Петер. А вас?

— Лени.

— А это зачем? — спросил он, показывая на камеру.

— Снимаю кино.

— Для кого?

— Для тех, кто захочет смотреть.

— Вы, видимо, замужем за кем-то из них? — Он кивнул в сторону офицеров.

— Боже, нет! Они никем не интересуются, кроме самих себя.

Петер нахмурил брови.

— А где же ваш муж?

— У меня нет мужа. А что, ты желаешь сделать мне предложение?

— Ничего я не желаю.

— Ну, ты для меня в любом случае слишком молод. Сколько тебе, четырнадцать?

— Вовсе нет, — сердито буркнул он. — И я не собираюсь делать вам никакого предложения, я просто задал вопрос, больше ничего.

— Вообще-то я выхожу замуж в этом месяце.

Петер отвернулся и посмотрел вниз, на дорогу.

— Что там такое интересное? — спросила Лени, проследив за его взглядом. — Ждешь кого-то?

— Нет, — соврал он. — Кого мне ждать? Все важные гости уже собрались.

— А можно я тебя сниму?

Петер мотнул головой.

— Я солдат, — сказал он, — а не актер.

— Ну, пока еще ты ни то и ни другое, — изрекла дама. — Ты просто мальчик, наряженный в форму. Но ты, без сомнения, хорош собой. На пленке будешь просто красавчик.

Петер посмотрел на нее. Он не привык к подобным разговорам, и ему все это крайне не нравилось. Она что, не понимает, с кем говорит? Он открыл рот, но не произнес и слова: на дороге из-за поворота показалась машина. Она приближалась, и Петер, увидев, кто там сидит, просиял, но быстро опомнился и снова насупился.

— Теперь понятно, чего ты ждал. — Лени подняла камеру и сняла подъезжающее авто. — Или, точнее, кого.

Ему захотелось вырвать камеру у нее из рук и швырнуть с горы, но он лишь пригладил китель, убедился, что выглядит опрятно, и пошел навстречу своим гостям.

— Герр Хольцманн, — он вежливо поклонился, — Катарина. Я очень рад, что вы нашли время приехать. Добро пожаловать в Бергхоф.

Прошло какое-то время. Петер вдруг понял, что давно не видел Катарину, направился в дом и обнаружил ее там, она разглядывала картины на стенах. Прием пока проходил не особенно успешно. Герр Хольцманн изо всех сил старался поддержать беседу с офицерами, но он был простак, и Петер понимал, что нацистскую элиту смешат его потуги сойти за своего. Фюрера герр Хольцманн явно боялся и чуть ли не шарахался от него. Петер презирал жалкого лавочника: взрослому мужчине не пристало вести себя в гостях как ребенок.

Впрочем, ему самому с Катариной приходилось еще труднее. Она не хотела даже притвориться, будто ей здесь нравится, и всем видом показывала, что хочет поскорее уйти. Когда ее представляли Фюреру, она держалась уважительно, но без благоговения, которого ожидал Петер.

— Так ты девушка нашего Петера? — спросил Фюрер, с легкой улыбкой ее оглядывая.

— Никоим образом, — ответила она. — Мы просто учимся в одном классе, вот и все.

— Но посмотрите же, он явно влюблен. — Ева, вдруг появившись рядом, тоже охотно взялась подтрунивать над Петером. — А мы и не знали, что он уже интересуется девочками.

— Катарина — мой друг, — твердо заявил Петер и отчаянно покраснел.

— Даже и не друг. — Катарина очаровательно улыбнулась.

— Это ты сейчас так говоришь, — возразил Фюрер, — но я-то вижу искру между вами. Еще чуть-чуть — и вспыхнет. Правильно я говорю… будущая фрау Фишер?

Катарина промолчала, но явно была вне себя от возмущения. Когда Фюрер с Евой отошли, Петер попытался вовлечь девочку в обсуждение некоторых общих знакомых по Берхтесгадену, их ровесников, но она отвечала скупо, видно твердо решив не делиться своим мнением. Потом он спросил, какая битва в этой войне у нее самая любимая. Катарина воззрилась на него как на сумасшедшего и сказала:

— Та, где погибло меньше всего людей.

Так оно и шло: он все пытался завести беседу, а она лишь огрызалась. Но, может, подумал он, это потому, что вокруг была толпа народа? Но теперь-то они одни в комнате, вдруг она станет приветливей?

— Тебе нравится прием? — спросил он и услышал:

— По-моему, он вообще никому не нравится.

Петер посмотрел на картину, которую она разглядывала.

— Я не знал, что ты любишь искусство.

— Ну… да. Люблю.

— Тогда вот эта картина должна тебе особенно понравиться.

Катарина покачала головой:

— Нет, это кошмар. — Она окинула взглядом другие картины. — Как, впрочем, и все здесь. Хотя, казалось бы, при такой власти, как у Фюрера, можно набрать из музеев чего-то получше.

Петер, в ужасе от ее слов, вытаращил глаза. И показал пальцем в правый нижний угол холста, на подпись художника.

— А-а. — Катарина мгновенно устыдилась и даже, кажется, занервничала: — Ну все равно, неважно. Какая разница, кто их написал. Они в любом случае плохие.

Он грубо схватил ее повыше локтя и потащил по коридору в свою комнату, втолкнул внутрь и с силой захлопнул дверь.

— Что ты делаешь? — спросила она, высвобождаясь.

— Защитить тебя хочу, вот что, — сказал он. — Здесь такое говорить нельзя, не понимаешь, что ли? Смотри доиграешься.

— Я же не знала, что это он написал. — Катарина всплеснула руками.

— Зато теперь знаешь. Так что в будущем, будь добра, постарайся держать язык за зубами и не болтай о том, в чем не разбираешься. И еще: хватит передо мной нос задирать. Я пригласил тебя в гости, причем в такое место, куда обычной девчонке ни в жизнь не попасть. Поэтому пора бы тебе проявить ко мне уважение.

Катарина смотрела на него, и он видел, что в ней зреет страх и она, несмотря на все усилия, не в силах его подавить. Петер толком не понимал, нравится ему это или нет.

— Не разговаривай так со мной, — тихо произнесла она.

— Прости. — Петер шагнул ближе. — Понимаешь, я за тебя волнуюсь. Я не хочу, чтобы ты пострадала.

— Ты меня даже не знаешь.

— Я знаю тебя много лет!

— Ты вообще меня не знаешь.

Он вздохнул:

— Может, и нет. Но хотел бы узнать. Если ты позволишь. — И провел пальцем по ее щеке.

Катарина попятилась к стене.

— Ты ужасно красивая, — прошептал он, сам удивляясь, что посмел это сказать.

— Прекрати, Петер. — Она попыталась отвернуться.

— Но почему? — Он чуть придвинулся и от запаха ее духов едва не сошел с ума. — Я хочу. — Ладонью повернув голову Катарины к себе, он потянулся ее поцеловать.

— Отстань. — Она оттолкнула его обеими руками, и он, пошатнувшись, отступил назад, задел стул и с изумленным лицом сел на пол.

— Чего ты? — Петер был сбит с толку.

— Держи свои руки от меня подальше, понял? — Катарина открыла дверь, но не уходила; повернулась и глядела, как он пытается встать. — Я ни за какие сокровища в мире не стану с тобой целоваться.

Он, не веря своим ушам, покачал головой:

— Ты что, не понимаешь, какая это для тебя честь? Не понимаешь, какой я здесь важный человек?

— Прекрасно понимаю, — ответила Катарина. — Ты — маленький мальчик в кожаных шортах, который ходит в магазин за перьями для авторучки Фюрера. Возможно ли это недооценивать?

— Я делаю и кое-что посерьезнее, — огрызнулся он, вставая и подходя к ней. — Не упрямься, позволь тебя приласкать.

Он опять потянулся к ней, но Катарина влепила ему пощечину и кольцом до крови расцарапала щеку. Он взвизгнул и, схватившись за лицо, с яростью в глазах надвинулся на нее и притиснул к стене.

— Да кто ты, по-твоему, такая? — Он стоял с ней практически нос к носу. — По-твоему, ты вправе мне отказывать? Да любая девушка в Германии убила бы за то, чтобы сейчас оказаться на твоем месте!

Он опять потянулся к ней губами, и сейчас, когда он прижимался к ней так тесно, она физически не могла отстраниться. Она боролась и отталкивала его, но Петер был намного сильнее. Его левая рука шарила по телу Катарины, девушка пыталась позвать на помощь, но его правая рука зажимала ей рот. Он чувствовал, как она слабеет под его натиском, и знал, что ей недолго еще сопротивляться, а дальше с ней можно делать что хочешь. Слабенький голосок в его голове просил: остановись. Второй, гораздо громче, подначивал: возьми свое.

И тут неведомая сила швырнула его вниз, и он, не успев понять, что происходит, оказался распростерт на полу, а кто-то сидел на нем и прижимал к его горлу мясницкий нож. Петер боялся сглотнуть: острие почти вонзалось в кожу.

— Еще хоть пальцем тронешь бедную девочку, — прошептала Эмма, — и я раскрою тебе глотку от уха до уха. И мне все равно, что со мной будет дальше. Ты меня понял, Петер? — Он молчал и только водил глазами, глядя то на кухарку, то на Катарину. — Скажи, что понял… скажи сейчас же — а не то помогай мне госпо…