Дзюнъити Сага - Исповедь якудзы

Но и у нее были свои слабые места — целых два! Больше всего девушка переживала из-за супруги судьи и огромного дома, в котором проживало почтенное семейство ее любовника.

Каждый день я проходил мимо дома судьи по дороге в школу.

Особняк был устроен наподобие старинного замка — со всех сторон его опоясывал ров с водой, шириной не меньше двух-трех метров, а вдоль противоположной от улицы стороны рва дополнительно обнесен стеной и живой изгородью из колючих кустарников, посторонним и думать было нечего туда пробраться!

По обе стороны от главного входа, словно колонны, высились две огромные сосны, а крыльцо было вырублено из цельного куска древесины. У дверей всегда дежурил рикша, прислонив к стене свою коляску.

В поместье судьи даже теннисный корт имелся — он располагался с западной стороны. Вы только попытайтесь представить — в десятые годы, в самом начале двадцатого века! Хотя, сколько живу, ни разу не встретил в провинциальных городишках вроде моего родного Утсономия никого, кто бы умел играть в теннис.

Судья в те годы был большой человек! В негласной социальной иерархии он занимал ту же ступень, что и губернатор всей префектуры, поэтому наш судья обосновался в резиденции, достойной подчеркивать его высокий статус.

Но больше, чем особняк и поместье, девушку беспокоила обитавшая там законная супруга судьи. Ревность заставляла ее каждый вечер засыпать меня десятками вопросов о том, что я видел по дороге из школы!

Помню невинный случай, который произошел однажды летом.

Уже вечерело, но ветер все еще обдавал жаром, девушка отдыхала в гостиной после ванны — лежала, раскинувшись на татами, совершенно нагая. Я тоже принял ванну и вышел к ней, весь в клубах пара, прикрывшись только набедренной повязкой. Вдруг она, безо всякой причины, со всей силы швырнула веер на пол и закричала:

— Мерзкая сучка! Знаешь, как она с ним обращается? Вот так, — девушка демонстративно насупилась и подтянула бровки к переносице пальцами, так что между ними образовалась сердитая складка.

Я полюбопытствовал — кого она имеет в виду?

— Конечно, жену судьи! — раздосадованно ответила девушка, подхватила веер и принялась быстро и нервно обмахиваться. А потом с сердцем добавила: — Хочу, чтобы эта тварь заболела и подохла!

— Ты ее хоть раз видела? — заинтересовался я.

— О да! Правда, всего один раз… — погрустнела девушка. — Один раз, когда мы еще жили в Токио. Он повел меня на представление в театр Кабуки и устроил так, чтобы его жена с дочерью занимали места рядом с нами! Его дочка почти одного со мной возраста…

— Забавно, что он это все устроил, — хмыкнул я.

— Забавно? Нисколько! Я считаю, он поступил отвратительно!

Она могла сколько угодно мечтать о смерти жены судьи, но все ее надежды оставались призрачными. Даже если бы нынешняя супруга судьи действительно внезапно скончалась, не было никакой гарантии, что судья привел бы свою содержанку в семью как законную жену. И эта неопределенность страшно нервировала девушку. Конечно, судья снял для нее чудесный дом, оплачивал ее капризы и прихоти, но всего этого становилось слишком мало, чтобы удовлетворить растущие амбиции юной красавицы.

Не могу объяснить почему, но такое положение дел меня просто бесило!

В общем, однажды вечером, ближе к концу лета, я сидел в гостевом доме и пытался понять — что же мне делать дальше, но мой затуманенный чувствами разум отказывался находить решение! За окном протяжно позвякивала “музыка ветра” — колокольчики, подвешенные на длинных веревочках, которые колышутся и звенят при каждом дуновении летнего бриза. Я смотрел, как они качаются, и все острее ощущал, что больше не могу выносить эту муку! Я поднялся, дернул колокольчик так, что веревочка с треском разорвалась, и со всей силы швырнул его в сад. Он упал где-то далеко — печально звякнув о камни мощеной дорожки. Девушка испуганно вскрикнула:

— Что такое с тобой творится? Я иногда начинаю тебя бояться…

— Какое тебе дело, что со мной?

— Перестань сейчас же!

— Я тебя спросил — отвечай! Тебе правда не все равно, что со мной?

— Ты такой дурень…

Она крепко схватила меня за подбородок, повернула к себе и посмотрела прямо в глаза — вдруг широко улыбнулась и повторила горячим шепотом:

— Дурень… Ты такой же дурень, как и все остальные… мужчины…

Так я и жил. Долго, много месяцев, теперь уже не сосчитать точно, сколько.

А потом девушка уехала в Токио — собрала вещи и съехала совершенно внезапно. Оказывается, судью перевели на более значительный пост, и его наперсница последовала за ним. Мы попрощались, девушка обещала обязательно написать мне, как только устроится на новом месте. Так что я надеялся вскоре уехать в Токио и продолжать встречаться с нею там. Я мечтал и ждал. Ждал терпеливо и долго — целых три месяца, пока вожделенное письмо, наконец, не пришло — только обратного адреса на конверте не оказалось…

А еще через шесть месяцев я решил все же отправиться в Токио, с единственной целью — во что бы то ни стало разыскать девушку. Мне казалось, стоит оказаться в Токио, проболтаться там денек-другой, прохаживаясь по улицам, и я обязательно столкнусь с нею! Когда я сказал отцу, что хочу уехать и подыскать себе работу в Токио, мой старик согласился с поразительной легкостью — наверное, идея пришлась ему по душе. Думаю, он надеялся, что его непутевый сын возьмется за ум, если уедет из дома и начнет сам о себе заботиться. Не забывайте — тогда я оканчивал четвертый класс школы второй ступени, но уже было ясно, что экзаменов мне не сдать. В те времена студентов, которые не смогли одолеть экзаменов, запросто выгоняли из школы. Исключение было обычным делом! И отец вполне справедливо полагал, что отъезд в чужие края в поисках лучшей доли послужит мне хорошим уроком. У отца не возникло даже малейших подозрений о моих подлинных мотивах. Я запомнил отцовское напутствие слово в слово.

Вот что он сказал мне на прощание:

— Раз ты сам так решил — поезжай, только не вздумай потом вернуться домой хныкать и жаловаться!

Молодую женщину, которая жила у нас в арендованном доме, звали Оёси. Сейчас мне это кажется забавным, но я так и не узнал ее фамилии…

У моего отца был двоюродный брат — крупный торговец углем, который давно обосновался в токийском пригороде Фукагава, в районе Исидзима-тё. Фирма дяди называлась “Поставки угля Накагава”, именно там мне предстояло начать свою карьеру…

… Старик взял щепотку измельченных табачных листьев, тщательно размял в пальцах и стал набивать трубку с длинным тонким чубуком. Затем неторопливо затянулся, выпустил струйку дыма. Он курил и отрешенно наблюдал, как в латунной печурке жарко тлеет древесный уголь. Рука, сжимавшая чубук, чуть заметно подрагивала, и темная чашечка трубки покачивалась взад-вперед…

…Дядя вел дела на свой особый манер, и можете поверить — у него был обширный бизнес! На угольном дворе — специальной площадке рядом с дядюшкиной конторой — высились груды угля, многие десятки груд, и каждая выше человеческого роста! Уголь доставляли в Фукагаву по воде из самых разных мест, даже с таких удаленных островов, как Хоккайдо или Кюсю.

Морские суда, груженные каменным углем, приходили в порт Иокогама, там чернорабочие перегружали уголь с больших сухогрузов в мелкие маневренные деревянные баржи. Затем баржи прикрепляли к буксиру и тянули вверх по реке Сумида, проводили под мостом Маннен, и вели дальше — вниз по реке Онаги, мимо бесконечных верениц фабричных и заводских цехов, до самого порта назначения.

Конечно, “порт” — слишком громко сказано. Это был всего лишь пяток причалов для барж, устроенных на речном берегу, рядом с угольным двором. На этих причалах рабочие перегружали уголь из барж на склад. Оттуда уголь отгружали клиентам — согласно заказам, как и любой товар, и развозили конными упряжками или небольшими лодками до указанного в бумагах места.

На погрузке угля работал настоящий сброд — вечно замызганные, неряшливые и очень грубые мужики. Лица у грузчиков были постоянно перепачканы, зубы давно пожелтели, а в глазах затаился злобный огонек. Я однажды спросил у дяди — почему у его работников такие недобрые глаза, и знаете, что он мне ответил?

— Потому что они уже не люди — это отбросы общества…

Мой дядя был состоятельный человек, можно сказать богатый, но чрезвычайно скупой. Он требовал тщательно вести учет угля, который перегружали рабочие, и постоянно предостерегал меня:

— Приблизительный подсчет в нашем деле не годится, — и уточнял: — Рано или поздно огрехи в подсчете накопятся и скажутся на окончательном итоге, поэтому все учетные записи надо вести очень аккуратно!