Иэн Макьюэн - Stop-кадр!

– Готова? – крикнул Колин.

Мэри вошла в комнату, закрыв за собой балконную дверь. Она взяла с ночного столика ключ, заперла дверь номера и вслед за Колином стала спускаться по неосвещенной лестнице.

По всему городу, в местах слияния главных улиц и на самой оживленной площади, стояли небольшие, сооруженные со знанием дела киоски, днем заваленные газетами и журналами на разных языках и рядами открыток со знаменитыми видами, с изображениями детей, животных и женщин, которые улыбались, стоило открытку повернуть.

В киоске, фактически в полной темноте, сидел продавец, едва различимый за крошечным окошком. Здесь можно было купить сигареты, так и не узнав, кто их продал – мужчина или женщина. Покупатель видел только темно-карие, как у всех уроженцев этих мест, глаза и бледную руку, слышал невнятные слова благодарности. Киоски были средоточием интриг и сплетен местного значения; тут оставляли записки и посылки. Однако ответом на просьбы туристов показать дорогу неизменно был лишь неуверенный жест в сторону лежавших на прилавке карт, почти незаметных среди множества ярких журнальных обложек.

Карты продавались разнообразные.

Наименее подробные, изданные явно в коммерческих целях, помимо обозначений самых известных достопримечательностей, были снабжены информацией о некоторых магазинах и ресторанах. На этих картах были отмечены только главные улицы. Листая одну карту в дешевой бумажной обложке, Мэри и Колин пришли к выводу, что, пользуясь ею, немудрено и заблудиться. На другой, дорогой, утвержденной официально, были все улицы города, вплоть до самого маленького проулка. Напечатанная на тончайшей папиросной бумаге и имевшая размеры четыре на три фута, на улице, без подходящего столика и специальных скрепок, она была попросту бесполезна. Наконец, имелся комплект карт, примечательных своими полосатыми бело-голубыми обложками. В этом комплекте город был разделен на пять четко обозначенных районов, ни один из которых, к сожалению, никак не был привязан к другому. Гостиница находилась в верхней четверти второй карты, а один дорогой ресторан с посредственным обслуживанием – в нижней части третьей. Бар, куда они направлялись, находился в центре четвертой карты, и лишь миновав киоск с наглухо закрытыми на ночь ставнями, Колин подумал о том, что карты надо было взять с собой. Без карт они наверняка заплутают.

Тем не менее он промолчал. Мэри шла в нескольких шагах впереди, медленно и размеренно – как бы отмеряя некое расстояние. Руки она скрестила на груди, а голову опустила, демонстративно погрузившись в раздумья. Узкий проход вывел их на большую, ровно освещенную площадь, посреди которой стоял памятник жертвам войны – громадный куб из массивных, грубо обтесанных гранитных глыб, увенчанный статуей солдата, бросающего свою винтовку. Место было знакомое, оно являлось отправной точкой почти всех их походов. Если не считать мужчины, ставившего стулья на столики у входа в охраняемое собакой кафе, и еще одного человека, подальше, площадь была безлюдна.

Они пересекли площадь по диагонали и вышли на широкую улицу с магазинами, где продавались телевизоры, посудомоечные машины и мебель. У входа в каждый магазин бросалась в глаза система охранной сигнализации. Из-за полнейшего отсутствия в городе уличного движения приезжим легко было заблудиться. Люди переходили улицы, не глядя по сторонам, и, поддавшись внезапному порыву, углублялись в узкие проулки, потому что те вели в манящую тьму или туда, где соблазнительно пахло жареной рыбой. Табличек с указателями там не было. Путешествуя по городу без какой-либо определенной цели, туристы выбирали маршруты так, как могли бы выбирать цвет, и даже та педантичность, с которой они ухитрялись заблудиться, символизировала их совместный выбор, их волю. А если выбирать приходилось обоим? Колин уставился в спину Мэри. Уличное освещение обесцветило ее блузку, и на фоне старых почерневших стен Мэри светилась серебром и сепией, как приведение. Ее острые лопатки, поднимавшиеся и опускавшиеся при каждом медленном шаге, покрывали шелковую блузку веерообразной рябью складок, а волосы, сколотые на затылке заколкой-бабочкой, раскачивались из стороны в сторону.

Мэри остановилась у витрины большого магазина и принялась разглядывать огромную кровать. Поравнявшись с ней, Колин немного помедлил, а потом пошел дальше. На картинно смятых простынях лежали два манекена, один – в пижаме из бледно-голубого шелка, другой – в коротенькой, до бедер, ночной рубашке, отделанной розовым кружевом. Витрину еще не оформили до конца. Манекены были совершенно одинаковые, оба лысые, с ангельскими улыбками на лицах. Оба лежали на спине, но, судя по положению конечностей – каждый неестественно вывернул руку, подняв ее к подбородку, – предполагалось, что они должны лежать на боку и с нежностью смотреть друг на друга. Однако остановилась Мэри потому, что ее заинтересовало изголовье. Отделанное черным пластиком, оно выступало с обеих сторон кровати примерно на фут. Оно было выполнено – по крайней мере с той стороны, где лежал манекен в пижаме, – в виде панели управления электростанцией, а может, и приборного щитка легкого самолета. В изголовье были вмонтированы электронные часы, телефон, выключатели с реостатами, кассетная магнитола, маленький холодильный шкафчик для напитков и, ближе к середине, словно глаза, округлившиеся от изумления, – два вольтметра. На половине, принадлежавшей манекену в ночной рубашке, где господствовало овальное зеркало с розоватым стеклом, было сравнительно пусто, если не считать встроенной косметички, полочки для журналов и динамика внутренней связи с детской комнатой. На холодильничек кто-то аккуратно положил заполненный чек на огромную сумму, датированный будущим месяцем, с названием универмага и размашистой подписью. В руке у манекена в пижаме Мэри заметила авторучку. Она отошла на пару шагов в сторону, и из-за дефекта в зеркальном стекле витрины фигуры, казалось, шевельнулись. Потом снова застыли, беспомощно подняв руки и ноги, словно насекомые, вдруг застигнутые рассыпанным дустом. Мэри отвернулась от этой живой картины. Колин стоял в пятидесяти футах впереди, на другой стороне улицы. Ссутулившись, сунув руки в карманы, он разглядывал альбом с образцами ковров и время от времени его перелистывал. Мэри догнала его, и они молча пошли дальше, а дойдя до развилки в конце улицы, остановились.

– А знаешь, – сочувственно произнес Колин, – на днях я тоже на ту кровать загляделся.

Там, где улица расходилась в стороны, стояло здание, которое когда-то, вероятно, было величественной резиденцией, настоящим дворцом. Из-под покрытого ржавчиной балкона второго этажа смотрели вниз сидящие в ряд каменные львы. Высокие арочные окна, расположенные между обшарпанными колоннами с тонкими каннелюрами, были заслонены рифленой жестью, всюду, даже на третьем этаже, обклеенной листовками. Большей частью это были объявления и заявления феминисток и левых радикалов, а некоторые принадлежали местным группировкам, выступающим против реконструкции здания. Наверху, над окнами третьего этажа, алело на деревянном щите название купившей этот участок фирмы, которой принадлежала сеть магазинов, а чуть ниже – по-английски, в кавычках: «Магазин, который превыше всего ценит вас!» У великолепной парадной двери, словно очередь пришедших раньше времени покупателей, стояли полиэтиленовые мешки с мусором. Подбоченясь, Колин устремил взгляд на одну улицу, потом перешел на противоположную сторону и посмотрел на другую.

– Надо было взять с собой карту.

Мэри, поднявшись на несколько ступенек по лестнице, читала листовки.

– Женщины здесь настроены более радикально, – сказала она, не оборачиваясь, – и лучше организованы.

Колин, отступив назад, сравнивал обе улицы. Они долго тянулись параллельно, а где-то вдалеке расходились в разные стороны.

– У них больше причин бороться за свои права, – сказал он. – Однажды мы уже здесь проходили. Ты не помнишь, по какой улице?

Мэри пыталась перевести непомерно длинную листовку.

– По какой улице? – повторил Колин чуть громче.

Нахмурившись, Мэри провела указательным пальцем по строчкам жирного шрифта, а дочитав, торжествующе вскрикнула, обернулась и улыбнулась Колину:

– Они требуют кастрировать виновных в изнасиловании!

Колин перешел на то место, откуда была лучше видна улица, расположенная справа.

– А руки за воровство отрубать? Слушай, я уверен, что в прошлый раз по дороге в бар мы проходили мимо вон того питьевого фонтанчика.

Мэри снова повернулась к листовке.

– Нет. Это просто тактика. Способ заставить людей более серьезно относиться к такому преступлению, как изнасилование.

Колин вновь переместился и встал, широко расставив ноги, лицом к улице, расположенной слева. Там тоже был питьевой фонтанчик.