Джон Вэйллант - Тигр. История мести и спасения

Хижина принадлежала Владимиру Маркову, жителю поселка Соболиный, известному главным образом своим пристрастием к пчеловодству. Скособоченный домик стоял в отдалении на пологом склоне, густо окруженном березами, соснами и ольхой. В этом уголке леса веяло одиночеством, но место было живописное, и при других обстоятельствах Труш оценил бы его красоту. Однако сейчас ему было не до того. Пробило три часа дня, и солнце уже коснулось верхушек деревьев, склоняясь на юго-запад. Тепло, накопленное за этот быстротечный солнечный день, стремительно угасало.

Первым признаком случившейся трагедии стало воронье. Черная ворона следует за тигром, как чайка за рыболовецкой шхуной: делая ставку на победителя, она не тратит силы на поиск пропитания, предпочитая время от времени перехватить еды с чужого стола. Выбравшись из грузовика, путешественники сразу услышали пронзительное воронье карканье. Труш обратил внимание, что черная стая мельтешит и мечется над лесом к западу от тропы, ведущей в пролесок, и даже если бы его не предупредили о случившемся заранее, происходящее говорило само за себя: кто-то крупный умер или умирает, и вороны караулят труп.

Напротив хижины Маркова стоял грузовик его лучшего друга и партнера по пчеловодству Данилы Зайцева, спокойного и трудолюбивого человека сорока с небольшим лет. Зайцев хорошо разбирался в машинах, и его грузовик, очередной списанный экземпляр военной техники, был одной из немногих машин в Соболином, все еще остававшихся на ходу. Вместе с Зайцевым приехали Саша Дворник и Андрей Онофрейчук — мужчины лет тридцати, нередко охотившиеся или рыбачившие с Марковым. По их осунувшимся лицам было видно, что предыдущую ночь они провели практически без сна.

Судя по плотности следов, вокруг хижины произошло много событий. Переплетенные друг с другом так, что поначалу в них трудно было разобраться, здесь имелись следы разных представителей животного мира. Труш приблизился к этому запутанному клубку информации, как детектив: где-то здесь были начало и конец, а где-то был и мотив — или несколько. На склоне возле хижины, ближе к тропе, его взгляд уцепился за два следа. Один шел по тропе с севера, другой тянулся с юга от хижины. Они вели навстречу друг другу, словно между ними так было условлено. Южный след стоило отметить особо: он принадлежал тигру, причем между каждым набором отпечатков был большой промежуток, три метра или более. Там, где следы встретились, северный пропал, словно человек, оставивший его, внезапно исчез. В этом месте следы больших лап поворачивали на запад, пересекая тропу под прямым углом. Промежутки между следами были равномерными, указывая на то, что зверь шел спокойно, направляясь вглубь леса — прямо туда, где кружилось воронье.

Труш захватил с собой видеокамеру, и сейчас ее неморгающий зрачок записывал каждую мучительную деталь места происшествия. Оглядываясь назад, поражаешься тому, какой уверенной рукой Труш ведет съемку, каким спокойным голосом комментирует увиденное: старую хижину и поросший кустарником пролесок, в котором она стоит, путь хищника и место нападения, а затем длинную череду страшных улик. Камера плавно движется, обозревая утоптанный розовый снег, заднюю лапу собаки, одинокую рукавицу, окровавленный обшлаг куртки, а затем переносится на добрую сотню метров вглубь леса, к темной прогалине. В этом месте на записи слышно, как человек с трудом сдерживает внезапный рвотный позыв. Он словно вошел в логово дьявола.

Несмотря на тридцатиградусный мороз, снег здесь полностью растаял. Посреди чернеющего круга, точно жертва на алтаре, лежат обглоданные кисть и голова. Неподалеку длинная кость, предположительно бедро, тоже обглоданная добела. Затем след уходит дальше в лес. Щурясь в видоискатель, Труш идет по этому следу, за ним его коллеги и приятели Маркова. Тишину нарушает только скрип сапог Труша да отдаленный лай его собаки. Семеро мужчин находятся в оцепенении. Ни всхлипа, ни бранного слова.

Охотничья собака Труша, маленькая лайка, убежала вперед и истошно лает. Ее нос подрагивает, чуя кровь и тигра, и из всех присутствующих только она позволяет себе выпустить наружу самый потаенный страх: тигр здесь, он где-то рядом. Коллеги Труша держат ружья на изготовку, прикрывая его, пока он ведет съемку. Так они выходят на следующую растаявшую прогалину, на сей раз овальной формы. Здесь, на опавших листьях и поломанном кустарнике, покоится все, что осталось от Владимира Ильича Маркова. На первый взгляд это кажется кучей ветоши, но потом удается разглядеть сапоги, торчащую сломанную кость, изорванную рубаху, в одном из рукавов которой осталась рука.

Трушу еще не доводилось видеть, чтобы человек был уничтожен столь скрупулезно и беспощадно, и даже во время съемки его сознание пыталось убежать от происходящего, находя спасение во второстепенных деталях. Его поразила бедность этого человека: несмотря на сильный мороз, он был обут в резиновые сапоги. Патронташ был полон — за исключением трех патронов, — и Труш задумался, куда подевалось ружье. Все это время собака Труша, Гита, тревожно лая и вздыбив шерсть на загривке, носится вокруг. Тигр где-то рядом. Его присутствие, незримое для человека, пес ощущает всем нутром — до дрожи, до изнеможения. Люди тоже чувствуют угрозу и постоянно оглядываются, не зная, откуда ее ждать. Они настолько потрясены случившейся трагедией, что ужас от увиденного практически неотделим от страха перед нависшей над ними опасностью.

За исключением звуков, издаваемых собакой и людьми, лес совершенно застыл. Даже вороны затаились, предвкушая, когда же устранится эта последняя помеха. Затаился вроде бы и тигр. Внезапно раздается звук: резкий сильный выдох, словно кто-то хочет задуть свечу. Но этот выдох глубже, больше, он сильнее всколыхнул воздух: человек не может издать такой звук. В то же мгновение с нижней ветки ели, стоящей примерно в десяти метрах, падает снег. Хлопья медленно оседают вниз, люди замирают, затаив дыхание, и вот все снова спокойно.

Задолго до того, как мотор военного грузовика впервые огласил лес своим рычанием, здесь происходил этот диалог. Не на русском или китайском, но все же на языке — и на языке более древнем, чем сам лес. На этом языке говорит ворона, на нем говорит собака, на нем говорит тигр. Говорят на нем и люди — кто-то лучше, кто-то хуже. Этот единственный короткий выдох был смертельно красноречив. Но что может сделать человек, получив такую весть вдали от дома? Гита подошла к хозяину, словно ее притянули за невидимый поводок. Приятели Маркова, и без того потрясенные до глубины души, тоже прижались друг к другу. Это последнее свидетельство близости тигра еще больше действует всем на нервы и явственнее обозначает пропасть между ними: браконьерами и вооруженными людьми в форме, от которых сейчас зависят свобода и безопасность первых. Труш знаком с приятелями Маркова, ему уже приходилось арестовывать их за незаконное владение оружием и охоту без лицензии. Из них троих только у Зайцева имеется разрешение на винтовку, но она слишком легкая, чтобы остановить тигра. Что же до остальных, то их ружья спрятаны в лесу, а потому их владельцы сейчас беззащитнее собаки Труша.

Труш тоже безоружен. Возле хижины звучали споры, кому идти по кровавому следу, и одним из аргументов было то, что он и его коллеги недостаточно для этого экипированы. Страх в тайге не преступление, преступление — трусость. Бросив краткое «пошли», Труш принимает вызов. Один из приятелей Маркова (по воспоминаниям Труша, это был Саша Дворник) предлагает, чтобы Труш и его люди отправлялись одни. Кроме того, говорит он, мы безоружны. В ответ на эту очевидную ложь Труш советует ему взять спрятанные нелегальные ружья. «Сейчас не время заниматься конфискацией, — говорит он. — Важно защитить себя». Дворник мнется в нерешительности, и тогда Труш протягивает ему свою винтовку. Это щедрый жест по ряду причин: во-первых, он демонстрирует доверие и надежду на сотрудничество, а во-вторых, полуавтомат Труша гораздо надежнее видавшей виды гладкостволки Дворника. Спор на этом заканчивается: теперь у Дворника нет весомого аргумента, который позволил бы ему отказаться и не потерять при этом достоинства в глазах шестерых присутствующих мужчин. Так же обуреваемые смесью стыда, страха и доверия, Зайцев и Онофрейчук тоже решают идти. Кроме того, чем больше людей, тем безопаснее.

Однако с тех пор, как Дворник служил в армии, прошло уже немало лет, и ружье Труша, как чужое, тяжело лежит в его руках. Труш тоже чувствует себя не в своей тарелке: ему недостает привычной тяжести на плече. У него еще есть пистолет, но он в кобуре, да и толку от него в поединке с тигром практически никакого. Вся надежда на коллег, потому что сам Труш оказался в крайне невыгодном положении: несмотря на то что он возглавлял процессию, делал он это на автомате, будучи как бы не здесь, наблюдая невыносимо жуткую картину через узкий глазок видеокамеры. Поскольку на Зайцева и Дворника рассчитывать было нельзя, а Буш был вооружен одним только пистолетом, Тигры являлись единственной надежной защитой. Они взяли ружья на изготовку, но лес обступил их густой стеной и очень плохо просматривался. Если тигр нападет, они рискуют перестрелять друг друга. Поэтому никто не открывает огонь — все напряженно всматриваются в эту единственную обнажившуюся от снега ветку и гадают, откуда ждать беды.