Шмуэль-Йосеф Агнон - В сердцевине морей

Эти пошли на могилы отцов своих и близких, а те пошли к могилам праведников, столпов мира сего, что приняли на себя погребение вне Святой Земли, а вместе с ним — и муки перекатывания под землей по скрытым норам и пещерам до Иерусалима. А прияли они на себя муку эту, чтобы защитить мощами своими городок от гонений и казней. Зарыдали они, ударились в слезы, и пробудились души их — ибо мощи праведников пробуждают души к покаянию. И плакали они и рыдали, пока не вышли обратно к вратам кладбищенским, к вратам Дома жизни вечной. Повернули лица к могилам и посмотрели вновь. Тут пришел р. Авраам — обрезатель крайней плоти, тот самый р. Авраам, что приобщил почти весь город к завету праотца Авраама, мир праху его, взял нож для обрезания[32] крайней плоти и провел им под ступнями каждого из них и сказал: сынки, вот, отрезаю я, чтоб не держал вас прах града сего. И под своими ногами тоже провел он лезвием ножа. Ударились тут все в слезы и вернулись по домам.

Обули ноги в здоровенные башмаки, в дорогу справленные, железными гвоздями подкованные — чтобы износу им не было, — и как шли они — грохот башмаков слышен был от конца и до края города. Так и говорят в Бучаче о крикунах — шумят, как будто в Святую Землю едут. И обошли они все дома собрания и молитвы и все улицы города. Шли они с Торой, молитвой и подаянием, чтоб не пришлось возвращаться, загладить вред али грех какой. И шли они из дома в дом прощаться с живыми. Спрашивали каждого: может, затаил ты на меня что? Может, должен я тебе? И открыли копилки[33] для сбора пожертвований — называют их копилками р. Меира-чудотворца[34] — и увязали деньги в торока, чтоб отвезти их братьям нашим в Земле Израиля, и поцеловали каждую мезузу, пока не пришли к речке Стрипе. А когда пришли к речке Стрипе, встали, попросили прощения у воды. Сказали, все реки текут в море, заклинаем мы вас, воды реки Стрипы, не гневайтесь на нас в пути. А затем пошли в свой мидраш и там помолились. А затем сели в повозки — женщины в одну повозку, мужчины в другую повозку. Повозку, где мужчины, взял на себя сам возница, а повозку, где женщины, передал он в руки Хананье — сделал его подручным своим, как принято в извозе, — если есть две повозки, то доверяют одну из них какому-нибудь ездоку и платы за проезд с него не требуют.

Весь город вышел провожать их, кроме старого раввина.[35] Сказал раввин: те, кто едет в Землю Израиля до прихода Мессии, напоминают мне мальчишек, что поперед жениха-невесты под брачный венец лезут.

Вышли они из города и положились на коней. Опустили кони головы и понюхали дорогу, что выбрали для них. Сел возчик на одну повозку, а Хананья — на другую. Натянул возница вожжи, понукая коней, тряхнули кони гривами и уже было пустились в путь, но трогаться временили — вдруг забыли что дома. Но так как слышны были только слезы прощания, махнули ногами и пошли. Взял Хананья кнут и щелкнул им над головами коней, повернули кони головы, посмотрели на него и поскакали. Женщины, что привычны были к поездкам на ярмарки, сказали: отродясь не видали мы такой ровной езды, как сегодня. Спросили женщины у Хананьи: да ты никак возчик? Сказал он: нет, не возчик я, но лошади-то — они лошади, и знают, что от них требуется. Сказал Хананье возчик: мне ты будешь рассказывать, что ты не возчик. Да ведь по одному посвисту кнута слышно, что ты — возчик. Сказал ему Хананья: отродясь не правил я лошадьми в упряжке, только раз, когда видал — тонет человек в реке вместе с лошадьми, вытащил я их и отвез его домой.

Так они ехали около двух часов по лесам и по полям и по селам, пока не приехали в святый град Язловиц. Свистнул извозчик коням и остановил упряжку, ибо договорено было сперва задержаться в Язловице, чтобы перед восхождением попрощаться с близкими. Во всем мире не найдешь городка ближе к Бучачу, чем Язловиц, прямо хвост в гриву стоят они рядышком, а мира между ними нет как нет. А дело в том, что, когда оставил старый раввин Бучач, прельстил глаза отцов города молодой зять его, язловицкий раввин. Пришли просить его править над ними, но не принял он. Сказал: неужто оставлю я свой Язловиц — городок маленький, где никто меня от науки не отвлекает, и пойду в великий град Бучач, полный мудрецов и купцов, что все время дергают своего раввина: те своими заумными рассуждениями, а эти — своими торговыми промыслами. Что же сделали бучачане? Взяли упряжку коней, приехали к нему ночью, усадили его в повозку и умчали в Бучач.[36] Не успело воссиять солнце нового дня, как засиял Бучач от сияния молодого раввина, а свет Язловица померк. И с тех пор, если забредет какой бучачанин в Язловиц, не миновать ему трепки, да и шапки на голове не сносить — в память того, что Бучач похитил венец с главы града Язловица. Но сейчас, когда покинули они Бучач и отправились в Страну Израиля, исчезла ненависть из сердец язловичан, мало того — весь город собрался в честь их и вышел встречать их водкой и пряниками, вареньем всяким, и водой ключевой студеной. И даже иноверцы воздали им почести — в честь Страны Израиля. Не видели почестей таких в этих краях: прямо бросались пред ними в прах и целовали край их одежд, и коням их засыпали овса — так люба была им Страна Израиля, — всем, кроме армян, что участия в этом не принимали, потому что армяне — Амалекова семени, а Амалек[37] — ненавистник Израиля. А живут армяне эти повсюду и ведут торг с полуденными странами и привозят оттуда зелья духовитые, ароматы и пряности и теснят народ Израиля. А царство их — недалеко от реки Самбатион, за которой живут десять колен Израиля, и ходят они войной на Даниила Угодника, что одним махом тыщу из них побивахом, а престол его в Армении в Курьекровице, а сам царь великий и грозный, росту великаньего, и тридесять царей со единым платят ему дань, и обычай есть такой у этих армян: если кто ударит ближнего своего и убьет, платит в искупление 365 золотых динаров, по числу жил в теле, но с Израилем им не совладать, ибо сокрушил силу их Иисус Навин.[38]

А когда отдышались сердечные с пути, вошли они в собор Бога Израиля, в тот самый собор, что дети малые в складках горы отыскали и откопали, и блаженной памяти и блаженного имени Бешт[39] прятался там на чердаке Каббалу учил — и там же сподобился Успения, и там язычество поганое не вредит молитвам, и те прибывают в целости и сохранности в небесные Врата Милосердия. Помолились там сердечные, чтобы и им добраться в целости и сохранности и чтобы сонмы злых зверей и воров на суше и на море не вредили им. А затем вновь сели они в свои повозки, и весь город провожал их до самого субботнего предела — городской черты. И кто не видал, как язловичане жмут руки бучачан, сроду не видел братской любви Израиля. А пока взрослые обнимались, дети гладили и расчесывали хвосты лошадей, потому что до рук сидевших в повозке дотянуться не могли. Так и говорят в Язловице человеку мелкому, что старается присоседиться к великим: иди, мол, расчеши кобыле хвост.

Проехали спутники еще несколько часов и приехали в святый град Ягельницу,[40] переночевали там, а наутро пустились в путь и доехали почти до самого града Лешковича[41] — тот самый Лешкович, что нет равных его ярмарке во всем свете. Съезжаются туда из года в год сто тыщ купцов и ведут торг друг с другом. А тут как раз начиналась ярмарка, и встретились им на пути и торговцы, телеги, нагруженные всякой всячиной, да так, что дорога прогибалась под ними.

Тут явился Лукавый,[42] стал им на пути и говорит: куда, мол, вы едете? Сказали ему: в Землю Израильскую. Сказал им: а с чего вы там жить будете? Сказали ему: кто из нас каменные палаты продал, а у кого еще какие доходы есть. Сказал он им: неужто неведомо вам, что дорога худит суму? Сказали ему: вестимо, потому и отложено у нас и на ночлег в пути, и на уплату корабельщикам. Сказал он им: а кто за вас глотки граничной страже зальет, а кто за вас выкуп царю агарян[43] заплатит?

Сказали ему: ну, а сколько он просит выкупа?

Сказал им: дай Бог, чтоб оставил вам чем разговеться. Если так — что делать? Заехать в Лешкович и набить себе суму. Блажен, кто живет в Стране Израильской и не просит куска хлеба у ее святых общин. Сколько человек мучится, пока не приедет в Лешкович, а вы уже оказались здесь — так неужто повернете прочь без всякой прибыли?

В то же время, когда Лукавый соблазнял мужчин, соблазнял он и женщин. Платки и платья и кофты показал им, пока не забилось у них ретивое, как обычно у женщин, если прельстятся какой одежкой. Сказал Лукавый женщинам: Ревекка, праматерь ваша, когда приехала в Землю Израильскую, что сделала? Сказано: и взяла Ревекка покрывало[44] и укрылась им. Для чего укрылась? Чтобы покрасоваться, что есть у нее такое прелестное покрывало. А вы собираетесь следовать по пятам праматерей ваших, а примеру их не следуете. Может, до Лешковича далеко? Да нет, вот он у вас прямо перед носом, здесь чихнете, в Лешковиче крикнут — «здоровьичка!». Даже кони — и те тянут в Лешкович: скотина знает, какую дорогу выбрать.