Володя Злобин - Ужин моего таракана

Я задумчиво произношу:

— Хочу, чтобы люди увидели свое отражение!

Мой пафос прервал колокольчик интернет–сообщения. Единственное окно постоянно дребезжит, и в комнату, тяжело дыша, забегает ветер. Он проникает через сколотое в углу рамы стекло, образующее в витраже солидную дыру. Кто–то разбил окно камешком. Мне нет времени заделывать пролом и, тем более, обращать на него внимание.

Сигнал повторился. Не всматриваясь на экран, я ответил:

— Привет, Настя.

— Привет…. А как ты узнал? Какой у тебя интересный никнейм.

Я назвался в виртуальной реальности Оборванным Словом, так как часто не отвечал на множество дурацких вопросов, обитающих в мировой паутине, а-ля: «Привет, как дела?»

— Соответствует моему настроению. Я просто знал, что ты мне обязательно напишешь. Я тебе понравился?

Вот так без прелюдий, прямо по грудной клетке. Она, то молчала, то начинала писать. Потом ответила:

— Вряд ли. Но ты достаточно необычный человек… странный…

Если девушка в разговоре с тобой начинает лепить многоточия одно за другим, значит дело почти сделано, и она как минимум в тебе заинтересована. Обилие точек… это рефлекторная попытка человека замаскировать свое волнение. Неуверенность в себе. Желание произвести глубокомысленный эффект. А чего, спрашивается, волноваться, если ты не испытываешь к тому, к кому обращаешься, ничего серьезного? Ну, справедливости ради, надо сказать, что обилие многоточий это еще и отличительная особенность школоты. Так что будьте осторожны с анализом: тут главное не попасть впросак.

— Это не я странный, а мир многого не понимает. А ты ведь играешь на гитаре?

— Как ты догадался?

Мы раскрепостились, как крестьяне в 1861 году, и Настя рассказала, что увлекается музыкой, рисованием, роком, мистикой, отдавая дань моде — аниме. Фраза о том, что она любит дождь, кофе и холодные подоконники, где можно помечтать о Нем (одном–единственном) вызвала во мне дикий, неприкрытый азиатский смех. Настя почти полностью перечислила стандартный набор увлечений юной неформальный девы, если бы не ее мимолетное упоминание о старых дневниках и исписанных стержневых ручках.

Ах, этот декадентский мотив!

Умершая в стержнях с пастой романтика и засохшие на желтых страницах личные переживания, так сильно меня возбудили, что я понял: шестое чувство не обмануло меня насчет этой девушки. Она была сама виновата в том, что разыгрывала мой аппетит, и теперь я хотел выпить ее до дна. Трудно, сжимая тонкую ножку фужера, отказаться от темного вина.

— Ты не против того, чтобы погулять?

— А когда)?

Появилась скобочка, как на зубах. Она уже согласна.

— На выходных. Возьми с собой шерстяное одеяло и лучше одень разные носки: зеленый и красный.

Она долго ничего не писала, а потом выдала:

— Для чего О_О? Я тебе что, Пеппи Длинный чулок?

Я объяснил менторским тоном:

— Разные носки нужны для того, чтобы тебя никто не проклял, потому, как никто не будет проклинать человека, над которым смеешься. Лично я всегда хожу в разных носках и сколько раз мне это помогло, не счесть!

— Аэ… ты чего, Слово, бредишь: D? Так для чего одеяло? Если ты меня зовешь к себе, то я не пойду, ага.

Я победно улыбнулся, призывая извечного мужского союзника — женское любопытство. В этом плане я вообще часто пользуюсь услугами женского пола.

— Вот на выходных и узнаешь, зачем одеяло. Только обязательно его возьми. Не забудь. И, да, я вовсе и не приглашаю тебя к себе в гости. Будет намного интересней. Такого ты никогда не видела.

Бросив ее наедине с поиском ответа на мое странное предложение, я вышел из 1SQ. Все–таки энергетический голод выгрызал мои внутренности, и желудок начинал переваривать сам себя. Мне срочно была нужна здоровая, вкусная пища, иначе я бы снова скатился в продолжительную депрессию.

Этакий аперитив, когда основное блюдо еще готовиться.

Так как для армии я не годен, а для института беден, то я прихожу работать в кулинарный колледж. Поверьте, нет места для женоненавистника лучше, чем кулинарный колледж. Во–первых, здесь можно научиться готовить, привыкая к холостой, как патрон, жизни. А во–вторых, здесь учатся почти одни девушки. Немногочисленные парни делятся на две категории: настоящие фанатики кулинарного искусства и такие же любители грудастой халявы, как и я.

Безграничное поле для экспериментов.

На мне сегодня одеты приталенные белые брюки и модная маечка, на которой большими буквами написано, как сильно я люблю Нью — Йорк. Я удалил с мобильного телефона Otto Dix и поставил на звонок уродливую, но громко хрустящую электронными битами музыку.

Моя цель, светловолосая блондиночка, пока общается с матерью, приземистой и широкой женщиной в простой одежде. Я знаю, что девушку зовут Света, а ее маму Галина Марковна. Я подрабатывал системным администратором в колледже и, конечно же, имел доступ к архивам учащихся. Была там и Света Глазова. Судя по богатому послужному списку задержаний в нетрезвом виде и скудному школьному аттестату, Света считала себя настоящей гламурной кисой.

На ее странице «Вконтакте» так и было написано: Я — настоящая чикса!

Бедная Света не знала, что чикса — это проститутка самой низшей пробы.

Как раз по мне. Я намного грязнее. Мне так хотелось насытиться чьей–нибудь энергией, что я готов был позариться даже на такую непритязательную пищу.

У нее были широко распахнутые глаза, с завитушками подведенных ресниц, чтобы смотреть на мир ничего не замечающим взором. Огромные стрекозиные очки, скрывающие не только глаза, а нос, лоб, щеки и часть подбородка, говорили о том, что Света скорее бы предала Христа, чем моду. Проще представить черта без вил, чем современную гламурную девушку без солнцезащитных очков. Ныне они покоились на пепельных, напоминающих парик, волосах. Облегающие светлые джинсы подробно показывали повороты ее в целом красивой, хоть и слегка полноватой фигуры. Этакое «ужасно пневматичное» мясцо, выставленное на рынок всеобщего потребителя. Из заднего кармашка торчал плоский телефон с обрубленной, как хвост бульдога, антенной. Настоящая сферическая блондинка в вакууме.

Она довольно отстраненно попрощалась с матерью и та покинула довольно грязноватый вестибюль образовательного учреждения. Я был доволен. Обстановка располагала для этого пространного слова «довольно».

Я подошел к Свете, рассматривающей свой глаз в зеркальце пудреницы, точно надеясь разглядеть в нем интеллект.

— Девушка, не желаете ли вы вечером прокатиться в клуб?

Она посмотрела на меня, как инопланетянина, а потом спросила:

— Парниша, я на трамваях не езжу.

Я добродушно улыбнулся:

— Поэтому для такой изысканной дамы и я купил машину.

И показал ей ключи от арендованного на сутки автомобиля.

Всё!

Музыка била по глазам режущим светом. Я чувствовал, что попал в настоящий ад, где сотрясаясь в конвульсиях, гибнут грешники. Света обтрясает свои телеса вокруг моей худой, как указующий перст, персоны. Она, то прижимается ко мне массивной грудью, то так бодает задницей, что я улетаю к барной стойке и заказываю ей очередной коктейль. У нее вообще настроение состоит из каких–то междометий «то–то». Блондиночка и отличается от простейших тем, что у Светика на одну функцию больше.

Девушка выпила несколько коктейлей. Они были куплены мною. Я же пил апельсиновый сок, говоря своей новой подруге, что употребляю отвертку. Она похвалила мой выбор и ушла в отрыв под завывание пароходной сирены, которую в ночном клубе называли музыкой.

Перед этим она прошептало что–то пошлое мне на ушко.

От безумия я сбежал на время в туалет. Люди там, прямо по методике дона Хуана расширяли себе сознание. Еще там было много боянов. И я говорю вовсе не про старые шутки с Баша. Клуб вдруг сдавил мою голову, пытаясь просверлить черепную коробку однообразно пиликающей музыкой. Множество потных скачущих людей и шоумен в костюме свиньи, пробудили во мне мизантропа. Я ненавидел и боялся этого места, где за деньги покупается эссенция счастья. Я был лишним на этом празднике смерти. Но, что было поделать, если ночной клуб — это одно из основных звеньев моей пищевой цепочки.

Когда я вышел из туалета, Света, совсем пьяненькая, с хохотом повисла на мне и засосала в свои губы половину моего лица.

Закат, насаженный на шампуры телеантенн, истекая вишневым сиропом, умирал за домами. По крышам пролегла сверкающая дорожка к небу. Так бывает, когда сидишь на берегу океана, и угасающее светило, путешествуя куда–то за край ночи, мостит ввысь дорогу из желтого кирпича.

— Красиво, — утверждаю я, расположившись, как падишах на одеяле.

— Красиво, — соглашается Настя, лежащая рядом.

На ней рваные джинсы, где соблазнительно виднеется белая кожа и гадская китайская майка черного цвета. Волосы в закатных отблесках стали почти ржаными на вид.