Сергей Волков - "ПРОКЛЯТЬЕ РОДА РАННЕНКОПФ"

В просторном, без особой отделки, помещении, у окна, склонившись над чугунным умывальником, стояла маленькая Трудхен, энергично водя зубной щёткой за щекой. Никакой плавности движений, никакой прозрачной накидки. На девочке были только трусики и без одежды она смотрелась совсем худышкой, зато её распущенные, откинутые на спину, волосы, спадали гибкими волнами и я, невольно, залюбовался их каштановым великолепием, когда позади раздался строгий, с деревянными нотами, голос:

– Что вы ищете, молодой человек, в чужой спальне?! – пожилая кухарка, в ночном халате, буравила меня негодующим взором. Оставалось лишь принести извинения и откланяться.

– Ещё один лунатик, – сердито бросила старуха вдогонку и эта странная фраза окончательно сбила меня с толку. Поскольку, девочка-сомнамбула, прошедшая мимо по коридору, очевидно была не Трудхен, я заключил, что в замке живёт её сестра, либо какая-то сверстница. Кто бы мог подумать, что персона, упомянутая поварихой – лысый управляющий, имевший слабость следить за окном женской уборной из противоположной, «дальней» башни (всего их было – четыре по углам п-образного здания, но из пары задних, «дальней» именовалась только левая, в торце спального корпуса). И так как, застав меня на месте «преступления», старая ведьма не сочла необходимым делать из этого тайну, то, узнав о моих «наклонностях», папаша Штер поспешил с выводом, что обрёл в лице нового жильца родственную душу, чем отчасти и объяснялось его тёплое ко мне отношение. И непонятное приглашение пользоваться, висевшим на гвозде в людской, цейсовским биноклем «когда пожелаю». Ведь в тот момент, ничего этого я ещё не знал.

Вообще, меня всегда считали лежебокой. В тесном дортуаре университетского общежития моя кровать располагалась у самого окна и, особенно весной, проснувшись от яркого света, задолго до удара колокола, я зажмурившись по полчаса оставался без движения в надежде, что какое-нибудь облако, избавит меня от слепящих солнечных лучей.

Я открыл глаза и, не поворачивая головы к хронометру, пытался угадать который сейчас час. Вдали весело распевали птицы. Прохладный ветерок покачивал занавески, наполняя комнату запахами сада, навевал дремоту и я почти поддался ей, но среди щебетанья и утренних шорохов послышался неторопливый звук шагов. Кто-то, шаркая проследовал через двор к воротам. Стукнул засов и, прошелестев по гравию шинами, совсем рядом остановился автомобиль.

Кто бы это мог быть? А, если!.. Мне сразу вспомнился разговор с профессором: «…там собиралась погостить одна особа, Эва Ангальт. Романистка, с несколько сомнительной репутацией мастера, кхм… – подбирая верное слово, деликатный старикан поправил цепочку на жилете, – натуралистических описаний. Своей карьерой она обязана издателю-барону, который, поговаривают, видит в ней Гитона. Но, это уже сплетни, а нас историков должны интересовать исключительно факты…»

Я моментально поднялся на локте. Стрелки показывали без четверти восемь. Нет, она не приедет в такую рань. Хотя… Наскоро умывшись и сбежав вниз, я увидел у порога обшарпанный, проржавевший фургон, а рядом невысокого грузного господина с красным лицом, беседовавшего с папашей Штером и женщину, со скучающим видом, привалившуюся к автомобилю. Полненькая, симпатичная, но явно не столичная знаменитость… Теперь, когда любопытство моё было удовлетворено, я подумал, что самое время улизнуть, не дожидаясь приглашения к столу. Говоря по чести, ночное приключение отбило мне всякую охоту встречаться с кухаркой. Но управляющий окликнул меня.

Отрекомендовав «молодого, но подающего большие надежды учёного» фермеру Лоренсу и его жене Марте, папаша Штер подозрительно быстро ретировался, а крестьянин, едва коснувшись местных красот и исторических памятников, как-то ловко съехал к рыбалке, уже минут через пять, говоря о нашем совместном походе на щуку, словно о деле решённом:

– …непременно, непременно!

Бросив мне сочувствующий взгляд, в котором, впрочем, без труда читалось: «попался голубчик!», в разговор вмешалась женщина.

– Так-таки «непременно»? – в её высоком и чистом голосе прозвучала ирония. – Есть у учёного человека время с удочкой сидеть. Да и ты, кажется, едешь в город?

– Это всего пара дней, – парировал зануда.

– А говорил «неделя», Клаус?

Чего доброго, господин Лоренс и вовсе отказался бы от намеченной поездки, но тут меня позвали завтракать. К слову, из-за кухарки беспокоился я зря. Стол накрывала крошка Трудхен и пусть в её глазах загорались порой лукавые искорки, она не прыснула, наливая в чашку кофе, таким образом, мой костюм остался сухим, за что я и был ей благодарен. А вообще, досадное недоразумение уже отошло на второй план и глядя на девочку я с затаённой радостью думал о её матери, о том, как ловко та дала мне понять, что ночью мужа не будет дома.

Да, именно так всё и начиналось. Я как сейчас вижу фрау Марту в то моё первое утро в поместье. Внешне она походила на румяную булочницу с нашей улицы, к которой мы – окрестные мальчишки бегали за сладостями. Помню, в её лавке витал сказочный аромат марципана и ванили…

Потянув, как в детстве, носом и сразу почувствовав голод, я поднялся и пройдя в крошечное кафе по соседству, устроился за дальним столиком с чашкой эспрессо и какими-то крендельками. Кроме меня, посетителей в зале не оказалось и это было кстати. Вкус сдобы опять вернул мои мысли к фрау Лоренс, к её яблочным пирогам, которыми она, с материнской заботой, снабжала меня в передачах и при редких свиданиях. Назвав её опеку «материнской», я не оговорился, хотя разница между нами, ограничивалась какими-нибудь десятью годами. Фрау Марта с первого дня взяла в отношении меня некий насмешливо-покровительственный тон, ошибочно принятый мной за кокетство…

Пребывая в счастливом возрасте (когда даже обыкновенное любопытство, совершенно посторонней, случайно встретившейся женщины, приписывается невесть каким, зачастую, существующим лишь в собственных фантазиях, достоинствам), я, едва, будучи представлен, уже решил – чуть стемнеет, явиться на ферму с визитом, воображая, как потом небрежно развалясь в нашей студенческой закусочной, разрисую приятелям бурный роман с деревенской простушкой.

До той поры, сознаюсь честно, случая похвастать, как-то не представлялось. Тихоня-очкарик, в университете я чурался шумных студенческих посиделок. Раз только, на последнем курсе, товарищи почти силой, затащили меня к Ирме, предварительно накачав для храбрости спиртным. Но они переусердствовали. Не привыкший к выпивке я не ощутил обещанного прилива сил, зато начал так громко икать, что Ирма, Ирма которая не отказывала ни кому, вытолкала меня взашей.

Задумав посетить ферму, якобы по дороге на любимую нашу с Лоренсом рыбалку, ближе к вечеру, я одолжил удочку у папаши Штера, а на его вопрос, известно ли мне, где накопать червей, искренне ответил:

– Зачем?

Впрочем, успевший опустошить бутылку на треть, управляющий согласился, что вовсе незачем, и с тем вернувшись к своему занятию навряд достиг дна, как я уже стоял на широком крестьянском дворе.

Несколько строений с высокими черепичными крышами, маргаритки вдоль чистенькой мощёной дорожки, но вокруг – ни души. Только обойдя дом, я увидел распахнутые ворота большого сарая, а в глубине хозяйку – полную, румяную фрау Лоренс, сидевшую возле коровы. Между её раздвинутых, круглых коленей располагался жестяной подойник, о стенки которого, со звоном разбивались тонкие острые струйки.

– Ага, вот и наш учёный! Выдумал скотину пугать! – крестьянка брызнула мне в лицо молоком с ладони, открытые в широком вырезе рубахи, налитые белые груди задрожали от смеха. – Ступай, подсматривай за Трудхен.

Я поспешно отвёл взгляд от этого природного великолепия. Протёр очки. Значит, кухарка наябедничала, что я следил за девчонкой!

Снова в памяти промелькнула кондитерская моего детства. Хозяйка – низко склонившись, раскладывает товар в витрине. Мы – сорванцы, стараемся заглянуть ей в глубокий вырез кофты из-за автомобиля полицейского Мюллера (тогда из всей ватаги Мюллер поймал за ухо… Угадайте кого?)…

Должно быть, мои щёки выдали меня, потому что задорный смех покатился с новой силой. Фрау Марта поднялась, поправив упавшую с плеча бретельку и дунув на прилипшую ко лбу непослушную прядь, приблизилась.

– Смущается как невеста! – крепкая рука проворно ухватила меня пониже ремня. Я дёрнулся, но высвободиться не получилось. Придвинувшись вплотную, женщина торопливо зашептала на ухо. – Обожди полчаса…

От её разгорячённого тела пахло загаром и сеном, синие глаза смотрели пристально, не мигая.

– «Полчаса»? – меня совершенно сбила эта заговорщическая интонация.

– Да! Спрячешься вон в той каморе, за корзинами, – она кивнула на белёную кирпичную пристройку. – В одиннадцать я купаю дочку, тебе будет всё хорошо видно.