Сергей Герасимов - Только не ешь бритву

– Показывай!

Мальчик показал: споткнулся и аккуратно присел на пол. В его глазах были слезы, не успел вытереть.

– Плохо, – сказал Физног, – еще раз показывай.

Мальчик встал и показал еще раз. На этот раз Физног был удовлетворен.

– Вот правильно. И запомни – у этой зеленой скамейки. И запомни: ты вошел в зал без спроса. И запомни: тебе еще три года учиться здесь. Если ты что-то сделаешь не так…

Физног глубоко вздохнул во сне и начал успокаиваться. Ему всегда хотелось иметь бороду, погуще и поокладистей, но наяву борода не росла, совсем не росла.

Лаборантка Люся уснула, не выключив приемник. Всю ночь приемник передавал музыкальные звуки и сны лаборантки Люси были избыточно музыкальны. Уши лаборантки Люси шевелились во сне и высовывались из-под прически. В своих снах лаборантка Люся всегда занимала некоторое общественное положение – от учительницы химии до принцессы – была амбициозна. Еще лаборантка Люся любила мужчин, и без мужчин ни один из ее снов не обходился. В сегодняшнем сне она была учительницей химии, новенькой, и Физног подвозил ее на машине директора.

За окном машины падали листья. Еще за окном играл духовой оркестр.

Кое-где его играние было чуть слышно, кое-где было очень громким. Особенно толсто выделялся барабан: он был слышен не ушами, а неопределенным местом чуть пониже груди – каждый удар далекого барабана отдавался здесь будто биение второго сердца.

Духовой оркестр играл все что попало, начиная от старины и заканчивая модерном. Сейчас он заиграл вальс. Вальс тяжко вздыхал от звукового ожирения, но крепился.

– Что-то слишком много музыки, – заметила Люся.

– Да, – сказал Физног, – такие уж мы веселые люди.

Они ехали по дороге, ведущей к школе. Физног взял машину Юрича, для того, чтобы привезти новую учительницу химии. Старому учителю химии становилось хуже с каждым днем. Он заболевал странной болезнью, неудобной для работы. Болезнь эта проявлялась в болях в разных местах тела; болях острых, сильных и едва переносимых, а также в икотке. Приступы икоты были неудержимы и, как только начиналась икота, учитель вынужден был убегать из класса. Поэтому его следовало бы убрать, заменив более новым экземпляром.

– У вас совсем нет нет учителя химии? – спросила Люся.

– Есть, – ответил Физног. – Но что-то надо еще одного. А такая хорошенькая как ты нам точно не помешает. Ты не икаешь, случайно?

– У тебя платье красивое, – сказал Физног.

– Да? Спасибо.

– Мне нравятся платья с большим вырезом, – сказал Физног и заглянул в вырез. В вырезе кое-что было.

– Мне больше нравятся низкие женщины, – сказал Физног, – такие, вроде тебя.

Которые ниже, те тоже нравятся. Мы подружимся.

Духовой оркестр все играл. Сейчас он играл какую-то длинную неразборчивую мелодию. Вдоль улицы мел ветер.

– Какой сильный ветер, – сказала она.

– Сильный, – ответил Физног, – просто чувствуешь, как сносит машину.

Барабан ударил так сильно и так одухотворенно, как будто бы хотел выразить совершенно особый смысл одним ударом, но выразил только «БумЪ!». Музыка заиграла тише, испугавшись.

– И как много деревьев, – продолжила Люся.

– Да, наш город очень зеленый, наш город самый зеленый в стране, – похвастался Физног. – Мне воообще нравится зеленый цвет. Приятно, что ты надела зеленое платье. Хотя без платья мне больше женщины нравятся.

– Мне тоже нравится зеленый.

– Где ты будешь жить? – спросил Физног.

– Да мне тут выделили, – ответила Люся.

– Я тебя провожу. Сегодня вечером, – сразу сказал Физног и отказаться было невозможно. – Я тебя обязательно провожу. У нас иногда опасно ходить без провожатых.

Оркестр как будто сорвался с привязи. Начал играть что-то бравурное.

Откуда здесь столько духовых оркестров? – подумала она.

– Это один, его на машине везут, – ответил Физног. – Обслуживает весь город.

На дорогу выскочило белое существо, величиной с кролика, и бросилось под колеса.

– Что это было?

– Не знаю, кролик, наверное.

– Нет, это не кролик. Я видела кроликов.

– Кролик, – сказал Физног, – кролик. Не переживай.

– Зачем вы его переехали?

– Пусть не бегает по дорогам.

– И на кошку не похож, – сказала Люда, – я таких и не видела никогда.

Что-то совсем несусветное. Таких зверей ведь не бывает, правда? Остановимся?

Физног пожал плечами. Оркестр заиграл мелодию из недавно показанного фильма. Мелодия дергалась, хохотала, всхлипывала, но заканчивала каждую фразу обязательным исходным положением, по-военному.

– А деревья какие большие здесь, – сказала Люда, чтобы поддержать разговор.

– Деревья, они все время растут и растут, – скучно сказал Физног и скучно положил руку ей на колено.

Люда вздрогнула от неожиданности и от огорчения, что такое событие происходит так скучно. Она попробовала убрать руку и нажала на нее. Но рука была очень сильной и жилистой, а прикосновение казалось приятным. Если не полезет дальше, то ладно, – подумала Люся.

Рука подвинулась выше, приподняла край платья и остановилась на темных колготках.

– Убери! – сказала Люся со всей возможной твердостью. Уже к букве «е» твердость начала таять, а к восклицательному знаку ее и вовсе не осталось.

Оркестр заиграл изуродованную мелодию из «Крестного отца».

– Что убрать?

– Руку.

– Какую?

– Эту!

– Какую эту? – рука снова подвинулась выше и глубже.

– Вот эту!

– Ах эту! – Физног убрал левую руку с руля и машина покатилась сама собой. Дорога была почти пуста.

Оркестр вдруг перестал играть, в надежде на настоящую трагедию. Барабан еще шевелился.

– Не, не надо, – вскрикнула Люся, – не эту, не эту руку!

Физног положил левую руку на руль, а правую подвинул еще выше.

Оркестр заиграл еврейское «Семь-Сорок». Люся чувствовала, что с ней делают что-то грязное, но не слишком противилась, потому что хотела попробовать всего в жизни, и грязного тоже. Просто до сих пор случая не было.

Семь Сорок плавно перешло в народную песню, кажется, украинскую.

Люся проснулась и оскалила зубы от ужаса. Под одеялом шевелилось нечто. Она медленно опустила руку и пальцы наткнулись на мягкую шерсть. Это был всего лишь толстый столовский кот. Люся выключила радио, выбросила кота из постели и уснула без сновидений. Кот ушел в ночь.

В три часа ночи директор Юрич вышел из палатки и обошел лагерь. Все было тихо, так тихо, что даже скучно на душе. Все спят. И это в последнюю-то ночь. В наше время дети были потверже. Последняя ночь никогда не проходила без фокусов.

Человечество вырождается, раз рождает таких вялых детей, – так думал директор Юрич, прогоняя мыслями сон. Он постоял у каждой палатки, надеясь услышать нарушение. А сегодня полная луна, видно как днем. Такая ночь – и никого.

Он был приятно удивлен, заметив, что жители наказанной палатки номер три, совершенно спящие и с закрытыми глазами, вынесли свои кровати и легли на них.

Потом встали и внесли кровати обратно. И так три раза. Директор Юрич специально подошел и удостоверился, что все вносящие и выносящие крепко спят.

Один из несущих кровать даже бормотал и вздрагивал во сне, а двое негромко храпели. Петюнин Федор во сне звал маму. Вот до чего сильна сила сильного воспитания, – подумал Юрич, – даже во сне человек выполняет приказанное.

Больше директор Юрич не спал, занимаясь воспитательным трудом. Ему удалось выловить еще двух бессонных малышей и заставить их выкопать пень голыми руками, а потом снова его вкопать. В пять утра он поднял воспитательный состав и обяснил составу все недостатки его (состава) работы. Обьявил о том, что сегодня собрание, и к десяти всем приказал быть на месте. Приказал посадить цветы на месте свернутого лагеря, чтобы порадовать колхозников в день отъезда.

Лагерь свернулся. Палатки бросили в грузовик. Цветы выросли к сроку, и оказались розами, хотя сеяли тюльпаны.

Автобус ушел, пыль осела. В лесу очнулись птицы. Площадка между деревьев, еще недавно любимая, презираемая, уважаемая, интересная, жестокая, родная, новая, надоевшая, безразличная, запомнившаяся навек для двух сотен детских сердец стала просто пустым местом, засаженным кустистыми розами. Розы быстро вяли и оседали, как пивная пена в стакане; умирали, лишенные административного надзора.

По брезенту пустой двухместной палатки поднималось чешуекрылое; поднималось и читало так и не стертые надписи.

Я тебя люблю.

И я тебя тоже.

Я сегодня влюбилась, мамочки!

Он самый лучший.

Валя, скажи ему, что мне уже тринадцать, если он узнает, что только двенадцать, то не захочет со мной танцевать.

А Машка со Степаном ходила всю ночь по лесу.

Я часто летаю во сне, а ты? Напиши, как тебя зовут.

Барамухина гуляет с местными, дура.

Меня зовут Дима

Саша

Костя