Юлий Крелин - Прогулки по земле обетованной

Сейчас общественность — в основном слабый пол — требует, чтобы и в армии женщин уравняли с мужчинами. И все-таки на срочную службу не берут замужних, не берут матерей. Профессионалы служат до сорока лет. А дальше новая карьера. Нашей хозяйке до демобилизации осталось только пять лет. За время службы она закончила университет по специальности “социолог-психолог”. Учебу оплачивала армия. И эта практика касается не только высшего образования. Если у военнослужащего к восемнадцати годам по каким-либо причинам нет среднего образования, можно доучиться на специальных курсах прямо в армии.

Рядовой получает двести шекелей в месяц на карманные нужды. Начальница — четыре тысячи шекелей (инфляция то и дело меняет эти цифры). Если у солдата престарелые родители или еще какая нужда, требующая денег, ему разрешается в свободное время работать. Минимум один раз в неделю служащие бывают дома. Некоторые — в зависимости от расстояния до дома — уходят и на ночь. Здесь же все близко — не только по российским, даже только по московским представлениям.

Наше внимание обращают на то, что среди евреев из России высокий уровень образования. Зато у русских в армии бывают осложнения из-за незнания языка. В дни Войны за независимость, когда в Израиль приехало много юношей из разных стран Восточной Европы, это приводило к особенно большим трудностям. Приехали — и с ходу в бой. Для того и приехали. А как с ними общаться? С прибывшими из других стран — на английском. А с этими как?… И вот в условиях жестокой войны, когда каждый солдат на счету, пришлось срочно отзывать этих новобранцев с передовой и за четыре дня обучить элементарным словам, понятиям, командам… Так что теперь пока наши не обучатся языку, в армию их не берут.

С другой стороны, армия помогает акклиматизироваться, раскрепощает приезжего, научает общаться с местными. Нынче Израиль составляют, так сказать, евреи разных национальностей — и армия способствует сплавлению их в единый народ, в нацию.

Спросили мы и о наказаниях в армии. “Конечно, наказания, есть, — отвечала наша собеседница, — но, например, о вине и мере ответственности женщины, даже служащей в смешанных частях под началом мужчины, судить может только другая женщина”. Мы спросили о тюрьмах. Да, есть военные тюрьмы. Однако тюрьма может отобрать свободу, но не условия жизни… Тут начальница прервала сама себя: “Да как вы в своих вопросах дошли до тюрьмы? Откуда это? Со всей страны там не более двадцати человек. И при чем тут армия?! Мы же не о тюрьме говорили”…

Действительно, здешняя армия с тюрьмой ассоциируется меньше всего. Даже понятие об армейской дисциплине не больно сходно с нашими представлениями.

Случается, конечно, что армейская дисциплина раздражает, вызывает противодействие. Бывает, девушки не могут привыкнуть к форме. Обижаются, когда им не разрешают носить длинные сережки. Но тогда психолог в благожелательной беседе выясняет причину несовместимости. И все улаживается.

Мы побывали в палатках. Там аккуратно, все на месте, но никаких приказных обязательных причуд в виде одинаковых постелей или подушек-конвертов нет. Как нет шагистики и маршировки. Если кто-то вздумает гладить форму, то считается, что его надо показывать психиатру.

Мы разговариваем в комнате. Стул, на котором сидела наша собеседница, как только она ненадолго вышла, тотчас заняла рядовая. Когда начальница вернулась, оказалось, что место занято. И женщина стала двигать столы, пробираясь к другому свободному стулу. Подчиненные на это никак не реагировали. Нам же смотреть на такую демократию было в диковинку.

Мы присутствовали на занятиях медициной, противохимической защитой, побывали на стрельбище. Зашли и в столовую. Собственно, не только зашли, но и пообедали. Кормят хорошо, вкусно, разнообразно: много овощей, всевозможные салаты, мясо, макароны, картошка. Офицеры едят в одном зале с рядовыми, но за другими столами. Все берут себе сами из стоящих на столах больших фаянсовых супниц, салатниц, ваз — уж и не знаю, как назвать емкости, выставленные перед солдатами.

Говорят, что если кормление будет недостаточным — скажем, мало овощей или чего-нибудь еще, вечером об этом узнают родители, а утром — командующий. Если офицер поднимет руку на солдата, то будет разжалован на следующий же день.

Спрашиваем о наградах. Оказывается, здесь существует звание героя, но пока все отказываются от такого звания.

Рассказывают про такой эпизод. В семьдесят третьем году, в войну Судного дня, когда боевые действия одновременно начали египтяне на юге и сирийцы на севере, на Голанских высотах в каком-то месте оказался один солдат, а рядом шестнадцать пустых танков. Так он носился из танка в танк и из каждого стрелял, создавая видимость полного состава части. И остановил будто бы сорок два танка! Бой продолжался, пока не подошло подкрепление. (Написал “подкрепление” и задумался: бессмыслица — подкрепление к одному!) Короче, когда к этому бойцу добрались, он при виде своих тотчас уснул. Вот этому человеку присваивали звание героя, но он отказался…

Латрун. Монастырь. Построен в начале века. Монахи молчальники. Стараются говорить минимально, только крайне необходимое. Настоятелем был отец Даниэль. Он считал, что надо как-то объединить евреев и арабов. И поощрял расселение вокруг монастыря и тех и других. И все радовались такому совместному проживанию и восторженно восхваляли отца Даниэля. Но вот началась война, и все пошло кувырком. Место это — очень важный перекресток. Стратегически важный. Тут дороги к порту Яффо, к Иерусалиму, еще какие-то дороги пересекаются. И действительно — стоишь на горе у монастыря, и видны естественные проходы сквозь горы в разные стороны. Много бед и битв повидало это место с древних времен до наших дней.

Вот эти высоты, где монастырь, нынче — музей трофейного оружия: стоит стадо танков, захваченных в войнах и медленно ржавеющих на заслуженном отдыхе в ожидании любопытствующих туристов или школьников. В основном танки нашего производства.

С высот обстреливалась дорога, и пройти ее не удавалось. Но один автопоезд прошел-таки — этот проход назвали сэндвичем. Прикрепили листы брони с двух сторон досок и привязали к грузовикам так, чтоб оставалась лишь небольшая щель. Не для обзора, а лишь для разглядывания узкой части дороги впереди себя. Ехать можно было только вперед, без всяких маневров — только вперед, в Иерусалим. Прошли. Человеческая мысль не больно разнообразна: назвали дорогу “Дорогой жизни”.

Приехал из Америки полковник Маркус. Микки — называли его все. Профессиональный военный с опытом Второй мировой войны. Он пощупал высоты парой атак и сказал Бен Гуриону — так здесь уложат всех наших детей, и поминать нас будут потомки недобрым словом. “Но в Иерусалиме мучаются, мы должны открыть дорогу!” — “Не можешь взять дорогу — делай новую”.

И бросились евреи делать дорогу в обход. (“Нормальные герои всегда идут в обход”). И без грейдеров и бульдозеров — проложили дорогу. Но в одном месте путь все-таки не сходился. Разница уровней. И не было у них технических средств одолеть эту разницу. Грузовики подходили к этому разрыву с двух сторон. Груз переносили с машины на машину, с уровня на уровень вручную.

Много мальчиков здесь погибло. Микки Маркус, любимец народа, тоже погиб — по глупой случайности. Вышел ночью по нужде, завернутый в простыню. И что-то ответил не по-военному. Постовой прошил его очередью, приняв за иорданца. Солдат этот потом повеситься пытался…

Война 48-го года была самая тяжелая, самая жертвенная. Больше партизанская, чем регулярная. Бои шли и военными формированиями, и в разных местах без четко выраженных фронтов. Оружие доставали по всему миру. Закупалось оно повсюду, но доставка его была тяжелой проблемой.

Где-то в Италии, кажется в Неаполитанском порту, взорвали корабль с оружием сирийцев. Продавцы (или хозяева оружия) перенесли товар на другой корабль. А этот корабль еврейским оказался, и попало оружие в скором времени к израильтянам.

Курьезов и случаев таких — и смешных, и печальных, и кровавых — было множество… Так, наверное, и движется история.

Офицер, чтобы получить следующий чин, должен пройти трехмесячные курсы, где его знакомят с новыми достижениями военной, научной или технологической мысли, а также с новыми инструкциями, положениями, доктринами родного генштаба. Кто не доучился до начала военной службы (офицер ли он, профессионал, солдат ли срочной службы), имеет, как я уже говорил, право и возможность учиться и закончить, кто гимназию, кто университет. Параллельно с продолжающейся армейской жизнью. Поэтому после выхода на пенсию у них всегда есть и мирная профессия, и практически они всегда могут найти себе работу. Пока они военные, никакой политикой заниматься не имеют права.