Ларс Сунд - Один счастливый остров

С севера на Фагерё прибывают отпускники и туристы-мореплаватели. Появляясь после дня солнцестояния, они уезжают в конце июля. Туристов ждут как дорогих гостей: они обеспечивают необходимые архипелагу финансовые вливания. Это вам охотно подтвердит Петтерсон из Эстерграннаса, который, помимо сельскохозяйственных занятий, содержит кемпинг и сдает в аренду домики, лавочник Биргер — хозяин магазина «Фагерё-Хандель», Верна и Инг-Бритт из кафе «Гага» и прочие местные предприниматели.

А с юга на архипелаг редко заглядывают гости. На юге — выход в открытое море. Навигация в морских заливах Квигхаруфьерден и Кальшерсфьерден настолько сложна, что их избегают как профессиональные моряки, так и мореходы-любители: здесь ходят лишь те, кто знает акваторию как свои пять пальцев. У гостей с юга зачастую долгий путь за плечами, многие из них отправляются в путешествие не по своей воле; по прибытии они нередко оказываются в плохой форме. Единственное, что приличествует сделать, обнаружив такого путешественника, — это вызвать полицию, которая позаботится о бедняге.

К счастью, теперь гости с юга редки. Последние прибыли лет десять назад, той осенью, когда страшно штормило и грузовое судно «Виктори-Парк» село на мель и затонуло у Эстревларны. Тогда волны много чего принесли на острова.

Если бы Антонио Вивальди служил кантором здесь, на юго-западном архипелаге, а не учил игре на скрипке в Венецианской консерватории, то, вполне вероятно, посвятил бы самое известное свое произведение не четырем, а семи временам года. На крайних островах архипелага, кроме обычных четырех, есть еще три сезона. Осенне-зимняя непролазь, когда лед ни держит, ни ломается, — это одно время, зимне-весенняя непролазь — другое. А между «Весной» и «Летом» Вивальди пришлось бы вставить еще одну часть.

Около недели в конце мая — начале июня архипелаг пребывает в особом климатическом состоянии, которое нельзя назвать ни поздней весной, ни ранним летом: кажется, будто природа решила передохнуть от бурного роста и набухания почек и сделала паузу, чтобы собраться с силами перед настоящим взрывом зелени. На березах проклюнулись пушистые мышиные ушки, черемухины бутоны готовы распуститься, гаги-наседки, нахлопотавшись с кладкой, спокойно высиживают яйца в утепленных пухом гнездах; мухи довольно роются в теплых навозных кучах, не спеша лететь на волю, чтобы мучить людей и скот. Жизнь на архипелаге сурова, без излишеств, поэтому природе необходимо седьмое время года, дабы передохнуть и набраться сил перед сезоном роста.

Люди тоже пользуются возможностью перевести дух после долгой зимы и торопливой весны. Раньше жизнь в это прозрачно-светлое время года была ах как хороша. Весенняя ловля большой салаки почти закончилась, как и отстрел птицы, — впрочем, все это делается скорее для развлечения, чем для пользы. Картофель посажен, овцы выпущены на острова с пастбищами, где им до самой осени предстоит вести полудикую жизнь. Выпущены из-за парт школьники — и они теперь будут скакать до осени вольно, как овцы. Все хлопоты позади, отныне до осени можно выполнять лишь самую необходимую повседневную работу, заниматься лишь самыми необходимыми делами, а остальное и до завтра потерпит. Можно сидеть, вытянув ноги, у южной стенки лодочного сарая и полной грудью вдыхать свежий воздух, курить и размышлять с кружкой утреннего кофе в руке. Женщины убирают зимнюю одежду, выбивают перины, снимают зимние рамы, вешают летние занавески, скоблят полы, стирают белье, половики, пересаживают комнатные растения и занимаются прочими хозяйственными делами, которые пока не переделаешь — лето не наступит. Женщины скачут туда-сюда, как полевые воробьихи, кормящие едва вылупившийся выводок, но и они время от времени останавливаются, переводят дух, а посреди круговерти порой напевают песенку.

Да, хороша была жизнь в это время года — прозрачное, светлое, полное надежд. И кто-нибудь обязательно вспоминал слова, сказанные одним стариком много лет назад, майским днем на солнышке у лодочного сарая: да уж, правильно сделал, что зимой не застрелился…

И даже теперь, когда все в мире не как раньше — это вам подтвердит любой житель Фагерё! — полоска между маем и июлем остается тем временем года, когда народ по традиции дает себе передохнуть, чуть замедляя темп работ, откладывая на завтра то, что терпит. В это время внутренние часы переходят на летнее время, оставляя позади зимние заботы и весеннюю гонку.

В это время и прилетели с визгливыми криками черно-белые птицы — вестники.

Они застили солнце, их тени скользили по берегам Фагерё, по полям и крышам домов, по обращенным к солнцу, вмиг побледневшим лицам людей. Птицы кричали громко, резко.

А воздух будто внезапно и странно похолодал.

Не доезжая пары сотен метров до поворота на Тунхамн, за синим трактором «вольво» с огромными двойными задними колесами, ковшом на креплениях спереди и прицепом сзади остановился автомобиль японской марки. Дизельный мотор трактора работал вхолостую, хрюкая, как гигантский злобный боров из страшной сказки, а дверца водительской кабины была открыта. Женщина средних лет, крашеная блондинка, в зеленом комбинезоне, черных резиновых сапогах и в кепке с надписью «Сампо Росенлев», облокотилась на крышу автомобиля, очевидно беседуя с водителем. За рулем машины также сидела женщина, лет пятидесяти, с узким лицом, кажущимся еще уже из-за крупных очков в ярко-зеленой оправе. Третья женщина слушала разговор первых двух; она была значительно моложе, с мощными бедрами и широким тазом, круглым открытым лицом и намечающимся вторым подбородком, светлые волосы убраны в хвост. Она привезла летнюю коляску, в которой спал ребенок — девочка или мальчик, не понять.

Три женщины стояли у дороги на Тунхамн ранним вечером в конце мая. Светило солнце, ветер дул не сильнее двух метров в секунду. В обед температура воздуха равнялась четырнадцати градусам по Цельсию.

Недалеко от дороги шелестела березовая роща: белые стволы, прозрачная светлая зелень, где-то среди берез пела пеночка.

Сорока-кулик только что пролетела мимо с громким «клюп! клюп! клюп!».

В сотне метров оттуда, прямо перед поворотом на Тунхамн, на гравиевой дорожке среди ольшаника и вербы, стоял блестящий синебелый «сааб» с мигалкой на крыше и радиоантенной на заднем брызговике.

Подойдем ближе и послушаем разговор женщин!

Они, конечно, говорят о важных вещах, раз остановились у дороги на Тунхамн в будний день.

— …и полицмейстер с Луди тут уже полчаса, не меньше. Полицейская машина обогнала, когда я ехала к Мёрёвикен. Неслись как угорелые. Конечно, расследование, то и се… — быстро, не переводя духу, говорит женщина в зеленом комбинезоне в окно «тойоты».

— Ох-ох, ну и ну… — цокает языком женщина за рулем.

— А нашли его, кажись, сыновья Коробейника, — продолжает та, что в комбинезоне, и умолкает, дожидаясь реакции собеседниц.

— Да что ты говоришь? Сыновья Коробейника? — восклицает женщина помоложе, с коляской.

— Подумать только! Но… — произносит женщина в «тойоте», словно желая задать вопрос, но умолкает.

Нам уже ясно, о чем идет речь. Дальше можно не слушать. Пока эти три женщины вряд ли добавят нашему повествованию деталей.

Они и сами прервали разговор. Нет, не заслышав голос кукушки, доносящийся с юга: они ведь не профессиональные орнитологи и даже не любители. Женщина в комбинезоне смотрит на дорогу. Со стороны Стурбю доносится острое тарахтение двухтактного двигателя. Звук усиливается, приближаясь.

Это была Юдит.

Она ездила за покупками в Стурбю на своем старом мопеде с прицепом марки «тун-тури», обычно стоявшем в сарае Готфрида в Тунхамне. Юдит пользовалась им для поездок на Фагерё по работе или другим делам. Пять больших пакетов с провиантом и прочими товарами лежали в прицепе: если уж Юдит закупала продукты, то делала это всерьез. Обута она была в старомодные рыбацкие сапоги с отвернутыми голенищами, одета в застиранные джинсы и ветровку поверх свитера из «Хелли Хансен», голову повязала простым хлопчатобумажным платком в синюю клетку, из-под которого возле уха выбилась черная прядка, у бедра в потертых кожаных ножнах болтался финский нож с рукояткой из карельской березы.

Итак, то была Юдит.

Ее так и звали, никто не вспоминал фамилии. Даже по названию островка — «Юдит с Аспшера» — ее не именовали, в отличие от прочих жителей осколков архипелага.

Юдит затормозила. Она выключила зажигание, слезла с мопеда, поздоровалась. Все это было куда значительнее, чем звучит в описании, ибо, остановившись и поздоровавшись, Юдит выказала почтение женщинам старшего возраста, которые к тому же относились к элите женского населения Фагерё. Вежливость не осталась незамеченной.