Макс Фрай - Книга Одиночеств

Причем для того, чтобы предугадать теткину систему ценностей, нужно учить не психологию, а биологию. Или зоологию даже. Тетка — она ведь всегда на страже интересов биологического вида.

И, да, тетка несет жемчужину своего знания миру. Обычно очень активно несет. Так что уши закладывает. И, конечно, тошнит. По крайней мере, выродков, вроде меня.

Но все это, кажется, не самое главное про тетку.

Самое главное, наверное, вот в чем: пока я вижу перед собой тетку, я не могу верить в бессмертие души. Какое уж тут бессмертие.

Я, собственно, почему все это пишу. Я очень люблю девочек (и, в частности, шестидесятилетнюю девочку Доротею). Лучше их нет на земле существ. И мне почти всегда за них страшно. Есть какая-то таинственная лужа, попив из которой, девочка становится теткой. Процесс не то чтобы необратимый, но шансов не очень много.

Будьте бдительны, да.

чье имя все время напоминает мне, что в годы дошкольного детства был у нас во дворе такой стишок:

А вслед за стишком я вспоминаю, что однажды мы пошли этого Бориса искать.

Нас было человек пять, отважных. Как и положено в детстве, мы много чего боялись, но ежедневно ходили навстречу своим страхам, как будто ничего особенного в этом нет. Нормальный детский способ существования.

И вот мы вдруг решили, что, если идти все время прямо, мы эту яму с Борисом обязательно найдем.

Решили и пошли сразу же. Прямо.

Шли довольно долго, поскольку двор наш плавно переходил в пустырь вполне, по нашим тогдашним масштабам, бесконечный.

И вдруг откуда ни возьмись нам навстречу выворачивает ВЗРОСЛЫЙ МУЖИК!

Мы, не сговариваясь, развернулись и с визгом убежали.

Особо этот случай мы, кажется, не обсуждали, но всем участникам экспедиции был понятен масштаб катастрофы: Борис выбрался из ямы!

И по сей день, между прочим, бродит среди нас.

который не далее как вчера утром пожарил мне утку с яблоками и ушел, оставив меня наедине с аппетитным предметом.

Я, надо сказать, не умею не только жарить утку, но и разделывать ее. Поэтому поедалась утка методом ощипывания и обкусывания.

Процесс был приятный, но финал ужасен.

Сегодня в полночь из холодильника на меня укоризненно глядел жуткий остов. Такое впечатление, что несчастную птицу загрызло и обглодало мышиное войско. Я — трехглавый мышиный король. Утка имела вид мученицы за веру и грозила отмщением.

Мне понадобилось все мужество, чтобы взять чудовищные останки рукою и выбросить в пакет. Пакет — в мусоропровод.

Надеюсь ОНО не вернется ко мне за час до рассвета.

которые время от времени упрекают меня в высокомерии.

Ну что тут скажешь, они по-своему правы.

У меня есть мерка. Она от рождения высокая, так получилось. У некоторых вот, например, длинный нос или массивный пенис — и что ж с того?

Каждый день я прикладываюсь к этой своей мерке. Мерка, ясно, выше, чем я. Прыгаю, стараясь достать глупой нежной макушкой до заветной черточки. Иногда допрыгиваю, чаще — нет. Всяко бывает. Зато мускулы на ногах накачались знатные. Железные, практически как Феликс.

И когда кто-нибудь приближается к заповедной моей территории, я, конечно, выскакиваю из укрытия, размахивая этой своей высокой меркой. И предлагаю прохожему допрыгнуть куда следует. Приучаю странников к физкультуре и спорту.

Поскольку мерка высокая, до нее, конечно, мало кто допрыгивает, оно так. И я, конечно, вызверяюсь порой на недопрыгнувших, бывает. Требую от них всем рекордам свои звонкие дать имена. Кулаками машу, ногами накачанными топочу. Граждане обычно обижаются и кидают в меня каловыми камнями. Я не сержусь. Понимаю: это они не со зла, это они от неизбывного горя.

Зато никто не может упрекнуть меня в том, что я отрубаю гражданам ноги. Или, скажем, головы. Мы вам тут не Прокрусты какие.

Ну вот просто у меня мерка такая высокая выросла. С кем не бывает?

который заметил, что подушечки моих пальцев расчерчены словно бы для игры в крестики-нолики.

Игра, надо думать, еще и не начиналась толком, самих крестиков и ноликов почти нет пока, только пустые крестообразные поля.

Мне не очень интересно, кто будет играть; исход игры, тем более, до фени. Единственное, что немного тревожит: расцарапают ли они мои пальцы до крови или обойдутся со мною бережно, вспомнив, что я, при всех своих странностях, вполне обычный ошметочек органической материи, хрупкое, уязвимое человеческое существо. Истекать кровью мне совсем не с руки. Не с обеих рук, ни с левой, ни с правой.

Хватит уж.

которая отлично знает, что висеть на Древе Познания — милое дело, наилучший способ скоротать вечность-другую. Даже если сдуру, от излишнего усердия пригвоздить себя к многострадальному растению мечом, оно ничего, быстро перестает досаждать. В общем, виси не хочу, лучшей доли себе не пожелаешь.

Проблемы начинаются, когда выясняется, что надо слезать.

Почему-то всегда выясняется, что слезать надо. То ли очередь на повис на полсна Брахмы вперед расписана, то ли просто «не положено», но слезать приходится в какой-то момент.

И вот стоишь как поц в чистом поле, под Мировым Древом, крынку с Мёдом Поэзии к впалому пузу прижимаешь, и вспоминаешь, что тебя, вообще-то за сметаной послали. И за спичками. А вовсе не…

В таких случаях лучше махнуть на все крылом и сразу залезать обратно — если получится. Но мало у кого получается, это правда.

которая рассказала мне про «мармеладный тест».

Проводился, оказывается, в свое время такой эксперимент.

Группе детей выдали по мармеладке и сказали, что взрослые сейчас ненадолго выйдут из комнаты. А когда вернутся, будет вот что. Кто съел свои мармеладки, может идти гулять. А кто не съел, дождался возвращения взрослых, получит супер-приз: еще по одной мармеладке.

Зашибись.

Очень мало детей, если верить Аниному рассказу, стали ждать взрослых и суперприз. Стрескали свои мармеладки и занялись другими делами. Нормальный детский подход.

При этом ученые, придумавшие тест, утверждают, что именно те дети, которые мармелад жрать не стали, имеют офигительные перспективы в жизни. Дескать, они способны отказаться от текущего удовольствия ради высокой цели.

Бивис, он сказал: «Высокой цели»! Круто, Бивис!

Меня поначалу взяла досада: какие же, черт побери, противные дети — которые стали ждать награду. А потом стало ясно, что я-то как раз из таких детей. Мне бы наверняка удалось пройти «мармеладный тест». Причем не из жадности, а просто — не слабо ведь.

Из одних «мармеладных стоиков», наверное, действительно выходит так называемый толк.

Феномен социального успеха мне не очень интересен (процесс понятный и вполне противный). Зато точно знаю: некоторые из нас вырастают такими придурками, которые ни за что не станут жрать сиюминутный свой мармелад — просто так, не суперприза ради, а потому что какой-никакой, а все-таки подвиг.

Ну, микроподвиг, да. Но все-таки.

По-моему, мы психи.

который смотрел по телевизору кино про машину времени и меня усадил на подушки перед экраном. Смотри, дескать, какое кино! Правда здорово?

Но кино мне смотреть совсем не хотелось, а хотелось настоящую машину времени получить в свое распоряжение.

Хотелось на машине времени прокатиться назад, в семидесятые. Ненадолго, на пару часов. Разыскать там себя, печального лупоглазого детеныша в фирменных джинсах, купленных невменяемыми родственниками на вырост, на два размера больше. В дорогущих модных штанах, которые сидят мешком, уродуют и без того несовершенное подростковое тельце.

Обнять это чучело, растормошить, сказать: все будет хорошо. Вырастешь, никуда не денешься, джинсовых шмоток будет у тебя — жопой жри, даже шарфик джинсовый смастерит тебе однажды красивая девушка Танечка из тертых широких штанин, а в заокеанском городе Нью-Йорке купишь ты на последние десять баксов джинсовый рюкзак, а уж штанов, курток, жилетов будет у тебя и вовсе немеряно.

Сказать: все будет хорошо. С этим вот носом, с этим бодучим лбом, с этим подбородком, с лохмами проволочными, а ведь будет у тебя пара-тройка таких неземных любовей, что зашибись, никто не уйдет живым. Ну и еще кое-что, по мелочам, отдохновения для — будет, все будет, не бзди.