Подделка - Чен Кирстен

Днями напролёт я пялилась в экран ноутбука, изучая специальные диеты для подавления истерик, пока решительная Мария возила Анри с терапии сказками на уроки музыки и в парк. На той неделе, когда позвонила Винни, мне прислали восемь фунтов бизоньего мяса из Висконсина, и все они были спрятаны в потайной морозильной камере в гараже, потому что Оли питал особое презрение к лженауке о питании. И правильно! Я думаю, мы все согласимся, что моё поведение было неуравновешенным.

О, и кстати об Оли – я говорила, что он правильно сделал, когда перешёл из университета Калифорнии в Стэнфорд? Несомненно, звёздный шаг в карьере, но к тому же бесконечно долгая поездка на работу вдобавок к бесконечно долгому рабочему дню, а это означало, что Оли не успевал вернуться домой к тому времен, когда Анри надо было укладывать спать.

Так что, как и всякая перегруженная молодая мама, я была благодарна Винни за помощь.

Оли был рад услышать, что Анри полюбил мою бывшую соседку по комнате, но, как и вы, немало удивился, что мы так резко сдружились. Единственное, что я рассказывала ему о Винни, – историю скандала с академическими тестами. Полагаю, вы уже в курсе?

Нет? Что, вообще нет? Ясно. Да, наверное, это логично. Вряд ли Стэнфорд очень уж распространялся.

Это было в двухтысячном году и мало чем отличалось от недавнего инцидента с теми голливудскими воротилами, которые подделывали результаты академических оценочных тестов, чтобы отправить своих детей в лучшие высшие учебные заведения, за исключением того, что в том случае преступниками были граждане Китая. По сообщениям прессы, правоохранительные органы США обнаружили пекинскую компанию, которая нанимала опытных доверенных лиц – в основном китайских аспирантов и студентов – для сдачи тестов, вооружала их поддельными паспортами и отправляла на сдачу вступительных экзаменов вместо богатых абитуриентов-китайцев. Правоохранительные органы конфисковали документы компаний и обнародовали информацию, а университеты быстро отреагировали. Троих китайских студентов исключили из Гарварда, одного из Йельского университета, двоих из Массачусетского технологического института, ещё нескольких из Пенна, Колумбийского и Корнеллского университетов. И клянусь вам, никто не писал статьи в защиту этих ребят, изображая их невинными жертвами, которые не должны нести ответственность за преступления своих родителей. Нет, когда дело дошло до иностранных студентов, всеобщим желанием было выгнать этих негодных китайских мошенников из наших колледжей!

Я помню, как стояла у фонтана на Уайт-Плаза с ребятами с семинара и корпела над свежими номерами «Стэнфорд Дейли», а потом вернулась в свою комнату и обнаружила Винни в слезах, беспорядочно кидавшую свитера и футболки в свои розовые чемоданы. Она сказала мне, что у её отца был инсульт. В тот вечер ей надо было улетать, а на следующей неделе начинались экзамены. Я сказала ей, что мне очень жаль, и свернула свой номер «Дейли» плотным квадратом.

Ты же сказала методисту? – спросила я. Собрав носки в охапку, она ответила: сейчас я не в силах об этом думать.

Я предложила сама оповестить её преподавателей, и она улыбнулась сквозь слёзы и поблагодарила меня.

В день последнего экзамена я получила письмо от Винни. Её тетя прилетала из Вирджинии, чтобы помочь ей собрать остальные вещи. Винни уходила из колледжа. Она не объяснила, почему.

Само собой, весь колледж считал, что Винни мошенница, что за неё сдал экзамены кто-то другой. Джоанна Трэн и Карла Коэн, с которыми я дружу до сих пор, только и говорили что о грамматике Винни, бесконечно далёкой от совершенства. Она путала мужской и женский род, настоящее и прошедшее время, забывала об окончаниях глаголов. Очевидно, она не могла сдать даже устные оценочные тесты, не говоря уже о том, чтобы написать сложное сочинение. Девчонки восприняли поступок Винни как личное оскорбление. Джоанна стучала кулаком по хлипкой стене общежития, возмущаясь, что ей пришлось трижды пересдавать экзамен, чтобы набрать нужный балл, а дети богачей просто отстёгивали деньги и всё.

Я тоже не сомневалась, что Винни мошенница и что она выдумала папин инсульт. Но я не злилась. Если я что и чувствовала по отношению к ней, то только жалость. Может быть, потому что я видела, как она старалась; может быть, потому что я знала, что она вовсе не из богатой семьи. Её родители не были высокопоставленными чиновниками, как предки гарвардской золотой молодёжи. Её отец был директором средней школы, мама – секретаршей. Она смогла оплачивать учёбу только потому, что выиграла государственную стипендию, а тётя из Вирджинии присылала ежемесячные чеки. При этом она по вечерам продавала кофе в киоске напротив библиотеки, по выходным подрабатывала няней и репетитором. Она выбирала курсы лекций, исходя из количества необходимых книг, по возможности записывалась на те же курсы, что и я, чтобы брать книги у меня. Она ставила себе будильник на какую-то несусветную рань и к тому времени, как я просыпалась, уже доделывала домашнюю работу, чтобы я спокойно читала книги и не злилась на неё.

На следующий день после того, как я получила письмо от Винни, пока Карла, Джоанна и остальные праздновали конец учёбы, я стащила несколько коробок из мусорного бака за книжным магазином и упаковала оставшиеся вещи Винни. Когда её тетя и дядя появились у нашей двери, они были ошеломлены тем, что я сделала. В знак благодарности они пригласили меня на ужин. Винни меня так и не поблагодарила. Вне всякого сомнения, у нее было слишком много других забот.

Говорила ли я с Винни по поводу экзаменов? Нет, не вижу смысла. Зачем поднимать эту тему спустя столько времени? Она заплатила за свое преступление тем, что ей пришлось оставить колледж, чего нельзя сказать о голливудских мальчишках.

Вскоре Винни стала неотъемлемой частью нашей семьи. Каждый раз она приходила как раз вовремя. Не знаю, как ей удавалось угадывать, когда всё окончательно выходило из-под контроля, и появляться с ласковыми словами, тёплыми объятиями, подарками для Анри.

Как-то она принесла в сумке (другой роскошной «Биркин», на этот раз переливчато-синей) книгу китайских сказок с великолепными иллюстрациями. Честно скажу, что не узнала мальчика, который забрался к ней на колени, чтобы послушать историю о пастухе и ткачихе. Эту историю о двух влюблённых, которых разделяла небесная река (Млечный путь, на случай, если вам интересно), в детстве рассказывала мне мама, и она была невероятно длинной и запутанной для ребёнка возраста Анри.

Какое-то время внимательно послушав, он вскоре заскучал и сжал уголок страницы. Но Винни отреагировала молниеносно, и, прежде чем он успел дёрнуть страницу на себя, поймала его кулачок и строго сказала по-китайски: нет. Я выпрямилась, готовая метнуться к сыну и начать успокаивать истерику, но случилось чудо: вместо того, чтобы, как обычно, взвыть, он улыбнулся от уха до уха, спрыгнул с колен Винни и побежал к пианино. Плюхнувшись на кожаную скамью, он замолотил по ней кулачками, умоляюще глядя на нас, отчего мы все расхохотались. Мария пробормотала, что он, наверное, вырастет пианистом, и я расчувствовалась и сжала её руку. Это была не такая уж глупая фантазия – Оли в юности считался музыкально одарённым.

Остаток дня мы провели, распевая детские песенки, сперва на английском, потом на китайском, а потом Мария научила нас нескольким на испанском. Анри радостно притопывал ногами и покачивался туда-сюда от наплыва чувств. Я была в самом разгаре выбора детского сада – вы ведь знаете, как трудно записать ребёнка в хороший детский сад, правда, детектив? В Лигу Плюща попасть и то проще? – и когда Анри подошёл к Винни, положил голову ей на колени и безмятежно вздохнул, я впервые смогла представить, как он проведёт без нас целый день.

Эту идиллическую сцену и узрел Оли, вернувшись домой на целый час раньше, чем обычно. В кои-то веки он смог быстро расправиться с делами и тут же помчался домой, чтобы удивить меня и пригласить на ужин.