Режис Морейра - Не теряя времени. Книжник

Он раскрыл было книгу, но при них не читалось.

И подмывало выкинуть их вон из лавки всех по одному, хотя бы для того, чтоб убедиться, что группу можно разделить на составные части, но Книжник овладел собой.

А группка с большим трудом протиснулась к столику.

Все загалдели разом, но слаженно, и Книжник понял, о чем они его спросили в один голос:

— Какую книгу у вас больше всего покупают?

Книжник посмотрел во все лица по очереди и встал с кресла.

Многоликая группа неловко двинулась за ним.

Книжник повел ее самыми узкими проходами, там, где обычно могли проскользнуть только дети; хоть стыдно, но приятно было слышать за спиной пыхтенье и шуршанье.

Потом он показал на первую попавшуюся книгу и ушел, оставив группу извиваться между полок.

Вся группа захотела эту книжку, но оказалось, экземпляр единственный.

Шушукались довольно долго и наконец решили не покупать совсем, чтобы не вышло ссоры.

На выходе они сгруппировались так, что книжник услыхал только одно пудупудупуду.

Довольный, Книжник пошел приготовить чашечку чая и, не найдя пионового, заварил себе тмин.

О травяных чаях он ничего не знал и даже не читал. Он пробовал их сам и испытывал действие каждого, но не запоминал и каждый раз пробовал заново.

Спустившись, он снова устроился в кресле и снова открыл свою книгу.

Если какие-то вещи не держались у него в памяти, то это потому, что она была занята книгами. А их он знал так хорошо, что мог страницами шпарить наизусть: три страницы из одной, три страницы из другой, три из третьей — и ни разу не сбиться.

Все книги, которые имелись в лавке, имелись в нем самом, записанные от первой до последней строчки, так что когда он их читал, то лишь оживлял в памяти.

А книги нуждались в хозяйском перечитывании, чтобы оставаться в его памяти живыми.

И Книжник читал непрерывно.

Два-три пудупудупуду спустя (приходил какой-то мужчина и спрашивал дерьмовые книжки, приходила жена какого-то мужчины и спрашивала дерьмовую книжку для мужа) в лавку вошел первый за день свидетель Иеговы.

Ему не нужны были книги, он хотел заставить Книжника радоваться тому, что жизнь прекрасна.

— Я что, похож на человека, которого можно заставить радоваться тому, что жизнь прекрасна? — почти невольно вырвалось у Книжника.

Свидетель заглянул ему в лицо, подумал и сказал:

— Пожалуй, что сегодня нет.

И вышел из лавки.

Книжник тоже задумался.

Потом поднялся на второй этаж в ванную комнату и посмотрел на себя в зеркало.

Нет, все же он был вполне похож на человека.

С без четверти одиннадцать Книжник ждал почтальона. Тот приходил в одиннадцать. Но Книжник, точно зная, что с ним придет письмо, готовился уже с без четверти.

С тех самых пор, как братья-сестры Книжника разъехались во все концы света, а у него осталось странное чувство, будто уехал он сам, они, как сговорившись (но вряд ли!), присылали ему по письму в день.

Всегда, в любую непогоду, дождь, ветер или снег.

Иной раз в письме была одна фраза, иной раз одно слово, а не то рисунок или вовсе ничего.

Но каждое утро письмо приходило.

На все письма всем братьям и сестрам Книжник всегда отвечал страничками, вырванными из книг.

Те об этих страничках никогда не писали, но Книжник по письмам угадывал, что странички получены и прочтены.

Переписываются ли братья и сестры между собой, Книжник не знал.

Но думал, да, надеялся, что да, молился Богу, чтобы да.

Пудупудупуду — вернулся Бог.

— Ага, — воскликнул Книжник. — Его Величество перестали дуться…

Пудупудупуду — Бог ушел.

Ровно в одиннадцать вошел почтальон. Сам того не зная, разминулся в дверях с Господом и на короткое время заменил Его, судя по ликующему виду Книжника — он получил письмо от самой младшей сестры.

У Книжника уже лежало в конверте, но без адреса, письмо для одного из братьев, он быстро надписал конверт и отдал почтальону. Потом проводил его до двери, вернулся и, запрыгнув в кресло, стал читать письмо от сестренки.

«Боюсь, вот-вот влюблюсь.

В кого же? В собственного мужа, а я и так его люблю.

Ха — ха — ха

Тра — ля — ля

Туки — туки — туки

Вот какая штука!

Как же, как же быть?..»

Книжник внимательно прочел письмо и перечел опять, как будто раньше не читал.

Его натренированный на бег по строчкам глаз давно не отличал нечитаное от читаного-перечитаного.

Поэтому он перечел письмо еще, еще и сколько-то еще раз, прежде чем бережно сложить его и сунуть в столик, на дно большого ящика.

Вдруг Книжник заскучал.

Сначала он не мог поверить, что это с ним случилось, но пришлось.

Да, он скучал!

Он улыбнулся и с удовольствием предался скуке, стал упиваться ею.

«Мне скучно, — думал он, — какая скука, так вот она какая — скука!»

И с головой в нее ушел.

Пока его не привело в себя очередное пудупудупуду.

В лавку вошла красивейшая женщина на свете.

— Меня зовут Елена, — сказала она, поравнявшись с конторкой.

Книжник смотрел как зачарованный.

— Меня тоже, — брякнул он.

Красивейшая женщина на свете улыбнулась.

Он очнулся:

— Простите! Я нечаянно.

— Ничего.

Она неспешно повернулась вокруг своей оси.

— Вы ищете какую-нибудь книгу? — спросил вконец ошеломленный Книжник.

— Да, — ответила Елена.

Но тут же, закусив прелестную губку, честно призналась:

— То есть нет. Я ищу жениха.

Книжник печально улыбнулся.

— Мне очень жаль, — сказал он.

Красивейшая женщина на свете заглянула Книжнику в глаза, но лишь на миг.

— Жалеть не надо. В конце концов кого-нибудь добуду.

— Конечно, сколько захотите!

— Мне хватит одного.

— То-то будет счастливчик!

— Благодарю вас.

Елена одарила Книжника прекраснейшей на свете улыбкой.

И вышла из лавки.

Из всех женщин, когда-либо попадавших в его лавку-ловушку, Книжник любил только трех, которые теперь слились у него в уме в одну, в единый образ былой, утраченной любви.

Этих трех женщин Книжник любил больше, чем книги, больше, чем братьев и сестер, но книги, братьев и сестер он не утратил, равно как и они его не потеряли.

Он знал, что ни одну другую женщину уже не сможет полюбить, а потому лелеял любовь былую, старался думать о тех трех как можно чаще, хотя при этой мысли ощущал всю тяжесть одиночества.

С первой он потерял половину себя, от второй кое-как уберегся, но третья унесла другую половину.

Вот почему теперь Книжник был никем.

Он превратился в памятник утраченной любви.

Хотя он спал и даже просыпался, хотя работал худо-бедно в своей лавке, но то была пустая оболочка.

Книжник исчез, и только те три женщины могли бы общими усилиями восстановить его.

Поскольку он исчез из самого себя, в нем было много места для других: для книг, для братьев и сестер и, наконец, для посетителей.

Иные только потому и приходили, что их притягивала пустота, образовавшаяся в Книжнике — войдешь и сразу попадаешь ему в душу.

Других она же и отталкивала.

— Здравствуйте, — сказал маленький сморщенный человечек.

— Здравствуйте, — отозвался Книжник.

Человечек покрутил головой, осмотрелся, ему не понравилось, он ушел прочь.

— До свиданья.

— До свиданья, — отозвался Книжник.

Книжник на миг оторвался от книги и взглядом затворил за человечком дверь.

Он тщательно следил, чтобы в нем не задерживались посторонние, не важно, понравилось им или нет. Он не желал быть проходным двором, уж лучше оставаться тем, что есть, хотя бы пустым местом, иначе не дадут покоя.

Поэтому он принимал людей на время, но потом их выпроваживал.

Пудупудупуду при входе и при выходе были неоценимой подмогой в этом нелегком деле.

Книжник верил в жизнь после смерти, иначе говоря, он просто верил, что каждый получит после смерти то, во что верил.

Верить — значит творить, — так думал Книжник.

И, значит, те, кто верит в рай и ад, а также в те законы, по которым попадают туда или сюда, согласно им и попадут туда или сюда.

Кто верит в реинкарнацию, а также в те законы, что ею управляют, возродятся, лишь потому, что верят, в новом облике, опять-таки согласно тем законам, в которые так верят.

Кто верит в небытие, получит небытие.

А кто ни во что не верит, ничего не получит.

Он, Книжник, верил, что вариантов того, что будет после смерти, так же много, как людских представлений об этом.

И в свете собственного представления он иногда переставал читать и представлял себе жизнь после смерти, в которую он верит, чтобы потом, после смерти, так и жить.