Кун-Суук Шин - Пожалуйста, позаботься о маме

У меня отличная память, правда?

Но дело не в обычной человеческой памяти, просто такой день невозможно забыть. По крайней мере, для меня. Уходя из дому на рассвете, ты спросила, не хочу ли я пойти с тобой.

— Куда? — спросила я.

— В ту школу, где учился твой второй сын.

— Зачем? Это ведь не твоя школа.

— Это похороны, мама.

— Что ж… а зачем мне туда идти?

Ты смерила меня взглядом и уже собиралась захлопнуть за собой дверь, но почему-то вернулась. Я сворачивала пеленки твоего новорожденного племянника, и ты вырвала их у меня из рук.

— Пойдем со мной!

— Скоро время завтрака. Мне надо приготовить суп из водорослей для жены твоего брата.

— Неужели она умрет, если один день не похлебает супа из морских водорослей? — резко спросила ты, хотя грубость была не в твоем характере, и заставила меня переодеться. — Я просто хочу пойти с тобой, мама. Пойдем!

Мне понравились твои слова. Я до сих пор помню твой голос, когда ты, студентка колледжа, велела мне, той, что и близко к школе не подходила, пойти туда с ней. Потому что хотела пойти со мной.

Тогда я впервые увидела столько людей, собравшихся в одном месте. Как звали того молодого человека, в которого попали шарики со слезоточивым газом? Ему было всего двадцать. Я много раз спрашивала тебя, и ты много раз отвечала, но мне сложно вспомнить. А кто был тот молодой человек, который собрал столько людей? Откуда там взялось столько людей? Я шла за тобой в похоронной процессии к зданию городского совета и все время не выпускала тебя из виду, снова и снова хватая тебя за руку, боясь, что потеряю тебя. Ты сказала мне:

— Мама, если мы потеряем друг друга из виду, никуда не уходи. Стой на месте, и я смогу отыскать тебя.

Не знаю, почему я никогда не вспоминала об этом раньше. Я должна была подумать об этом, когда не успела сесть в вагон метро вместе с твоим отцом в тот день, когда мы приехали в Сеул.

Милая, благодаря тебе, у меня осталось столько чудесных воспоминаний. Песни, которые ты пела, уверенно направляясь вперед и держа меня за руку, голоса множества людей, подхватывающих тот же напев, который я не понимала и не могла подхватить, но впервые в жизни я шла на площадь. Я гордилась, что ты взяла меня с собой. Тогда ты выглядела совсем иначе, не как моя дочь, домашняя девочка, ты напоминала стремительную и беспощадную птицу. Я впервые в жизни увидела, как решительно сомкнуты твои губы и насколько тверд твой голос. Моя любимая доченька. И с тех пор каждый раз, когда я приезжала в Сеул, ты втайне от нашей семьи водила меня в театр или в королевские гробницы. Ты вела меня в книжный магазин, где продавали музыку, и надевала на меня наушники. От тебя я узнала, что в Сеуле есть такое место, как Канвамун и площадь перед зданием городского совета, и что в мире существуют такие замечательные вещи, как кино и музыка. Мне казалось, что ты будешь жить не так, как другие. Поскольку ты была моим единственным ребенком, которого не затронула нищета, я хотела, чтобы ты была свободна от всех условностей. И, обладая этой свободой, ты часто открывала для меня новый мир, и потому я хотела, чтобы твоя свобода стала безграничной. Я хотела, чтобы ты стала настолько свободной, чтобы жить ради других.

* * *

Думаю, теперь мне пора.

Но, ох…

Младенец засыпает. Он пускает слюни, его глаза закрываются. Теперь, когда двое старших детей в школе, в доме стало гораздо спокойнее. Но что это? В доме такой беспорядок. Господи, я никогда не видела такого неопрятного дома. Мне хочется прибраться здесь, чтобы помочь тебе… но теперь я не могу. Когда ребенок засыпает, моя дочь тоже погружается в сон. Да, наверное, ты очень устала. Моя крошка спит, обняв своего малыша. Моя любимая доченька, пожалуйста, не надо так хмуриться. У тебя появятся морщины, если будешь спать с таким напряженным лицом. Твоего юного лица как не бывало. Твои небольшие глаза, напоминающие серп луны, стали еще меньше. И теперь, даже когда ты улыбаешься, невозможно вернуть прежнего изящества юности. И раз уж я дожила до твоих морщин, значит, мою жизнь нельзя назвать короткой. И все же, дорогая моя, я никогда не думала, что твоя жизнь сложится именно так и у тебя будет трое детей. Ты так отличалась от своей эмоциональной сестры, которая моментально приходила в ярость, принималась плакать и впадала в мрачную апатию, если что-то шло не так, как она хотела. Ты же составляла свой график и пыталась следовать ему. Когда ты сказала мне: «Я не знала, что у меня будет трое детей, мама, но, забеременев, я обязательно должна была родить ребенка», когда ты произнесла эти слова, мне показалось, что я совсем тебя не знаю. Я думала, что это у твоей сестры будет много детей. Ты никогда не злилась. Из всех моих детей ты единственная, кто знал, как спокойно разъяснить ситуацию даже сильно взбешенному человеку. Именно поэтому я считала, что ты примешь правильное решение, когда лучше завести ребенка, и родишь только одного. Ты никогда ни о чем не просила, в отличие от твоей сестры, которая метала громы и молнии, выпрашивая письменный стол, как у братьев. Если я спрашивала тебя, что ты делаешь, скрючившись на полу, ты отвечала, что готовишь домашнее задание по математике. Твоя сестра не желала видеть учебник математики, а у тебя были отличные успехи. Ты была ребенком, обладающим удивительной способностью концентрировать свое внимание, когда дело касалось решения какой-то проблемы. Найдя ответ, ты радостно улыбалась.

Но ты не смогла найти ответ, почему это произошло со мной. И потому тебе очень больно. Из-за своих детей ты не можешь отправиться на мои поиски, хотя очень этого хочешь. Ты лишь можешь каждый вечер звонить сестре и спрашивать, нет ли новостей обо мне. Моя любимая доченька. Я не могла сделать для тебя столько, сколько хотела еще совсем недавно, но я много думала о тебе, когда была в ясном уме. О тебе, о том, как тебе растить детей, в том числе малыша, который только учится ходить, о твоей жизни. Я сожалела о том, что моя помощь заключалась в приготовлении кимчхи, которое я затем отправляла тебе. Мое сердце защемило, когда ты вместе с малышом приехала к нам в деревню и, снимая туфли, с улыбкой сказала:

— О, мама, посмотри, я надела разные носки.

Как, наверное, ты была занята, если, всегда такая опрятная раньше, не смогла выкроить время для того, чтобы подобрать одинаковые носки. Порой, когда мой разум прояснялся, я думала о том, что должна сделать для тебя и твоих детей. И это давало мне силы продолжать жить дальше… но затем все обернулось таким неожиданным образом.

Мне хочется сбросить эти голубые пластмассовые сандалии, подошвы у них вконец истерлись. И мою запыленную летнюю одежду. Мне хочется избавиться от своего неряшливого и растрепанного облика, теперь я даже не в состоянии себя узнать. Моя голова вот-вот расколется пополам, как орех. Вот так, моя дорогая, приподними немного голову. Я хочу обнять тебя. Настало время уходить. Положи голову мне на колени и отдохни немного. Не печалься обо мне. Я прожила счастливую жизнь, потому что у меня была ты.

* * *

О, ты здесь.

Когда я оказалась около твоего дома в Комсо, деревянная калитка, выходящая к пляжу, была выбита, а дверь в комнату заперта, очевидно, она пустовала уже долгое время. Зачем ты запер дверь в спальню, но оставил дверь в кухню открытой? Резвый океанский бриз столько раз распахивал и снова с шумом захлопывал деревянную дверь кухни, что она наполовину раскололась.

Но почему ты в больнице? И что это делает врач? Он не пытается помочь тебе, а зачем-то задает глупые вопросы. Он снова и снова спрашивает твое имя. Зачем он это делает? И почему ты не назовешь ему свое имя? Тебе всего лишь надо сказать, что тебя зовут Ли Ёнгу, так почему же ты молчишь, заставляя его снова и снова задавать тебе один и тот же вопрос? И правда, а зачем врач делает это? Теперь он берет игрушечную лодку и спрашивает, знаешь ли ты, что это. Он шутит? Это же лодка! И что он имеет в виду, когда спрашивает, знаешь ли ты, что это такое? Но ты ведешь себя еще более странно, чем этот врач. Почему ты молчишь? Или ты на самом деле не знаешь? Ты забыл свое имя? Ты не узнаешь лодку? Правда?

Врач снова задает тебе вопрос:

— Сколько вам лет?

— Сто!

— Нет, пожалуйста, скажите, сколько вам лет.

— Двести!

До чего же ты сварливый. Зачем ты говоришь, что тебе двести лет? Ты ведь на пять лет моложе меня, и это делает тебя… Врач снова спрашивает твое имя.

— Шин Гу!

— Подумайте еще.

— Баек Ил Суп!

Актер Шин Гу? Телевизионный актер Баек Ил Суп? Неужели ты говоришь об актерах, которые мне нравятся?

— Пожалуйста, перестаньте, подумайте как следует и скажите, что это такое.

Ты шмыгаешь носом. Что здесь происходит? Почему ты здесь и почему тебе задают эти дурацкие вопросы? Почему ты плачешь, не в силах ответить на такие легкие вопросы? Раньше я никогда не видела, чтобы ты плакал. Из нас двоих всегда плакала я. Ты много раз видел меня в слезах, и вот теперь я впервые вижу, как плачешь ты.