Andrew Лебедев - Скотство и чуть чуть о плохих грузинах

Сыграли роль и две литровых бутылки русской водки, что привезли с собою предусмотрительные телевизионщики.

– Значит, Алиса дочка настоящих политических эмигрантов? – Макс спросил на включенную камеру.

– Не, мы уехали из России в так называемую экономическую эмиграцию,- пояснял подвыпивший папаша, – когда с джинсами ливайс в магазинах Ленинграда была напряженка, мы тогда уехали, а теперь? Теперь бы мы никогда бы и не уехали, правда, Лена?

– А джинсов ливайс, особенно тогда – по студенческой молодости им обоим очень хотелось, – уже в студии, уже в монтажке, подписал свой авторский текст телеведущий Максим Тушников, – не меньше чем секса и прочих жизненных удовольствий этим людям хотелось американских джинсов.

– Первыми двумя парами ливайсов мы обзавелись еще до отъезда зарубеж, – говорил подвыпивший Вася, – я сменял на них бабушкину икону. Сменял глупому лупоглазому турмалаю возле финского автобуса, что остановился возле Исаакиевского собора…

– Ну, это Вася думал про Пеку Пекканена, что тот глупый дурак – уже из студии, авторским текстом, пояснял потом Макс, – а вот Пека Пекканен в свою очередь про Васю думал, что как раз тот – является глупым русским дураком… Но, собственно, так ли это важно? Важно, что когда через год крайне аккуратной носки, джинсы на Васе и на Лене стали рассыпаться, оба молодых супруга с грустью призадумались, – Что же мы будем носить на следующее лето? Лена и Вася Стали по-хозяйски прикидывать, что еще можно продать? Провели, так сказать, небольшую ревизию хозяйства в результате которой обнаружили, что у Лены имеется роскошный бюст пятого размера, а у Васи имеется большой длинный двадцатипятисантиметровый болт…

И после такого открытия, позанимавшись сексом, молодожены решили, что не все еще в жизни потеряно, тем более, что Лена работала переводчицей в Интуристе и даже мозгами природной блондинки понимала, что ее бюст всегда и везде будет востребован. Вскоре на ее большущие груди нашелся и покупатель.

– Моим мужем стал финский пенсионер, – сказала Лена, – сперва мы с Васей развелись, потом мы быстро расписались с моим фиником, и я поменяла гражданство.

– Ну, а вы остались в Ленинграде? – обращаясь к подвыпившему Васе, спросил Макс.

– Лена вскоре уехала в город Хельсинки, а я до поры остался в Ленинграде, – подтвердил Вася, – но Лена мне звонила и писала, чтобы я не горевал, так как Лена там мне нашла шведскую алкоголичку, на которой я вскоре за полторы тысячи шведских крон тоже женился и тоже получил гражданство.

– Я ему все время звонила и поддерживала его, – подтвердила Лена.

– И вышла такая штука, что Лена Васю не обманула, – авторским резонерским текстом, вставил потом в студии Макс, – менее чем через год старичок финский пенсионер помер прям на Леночкиных грудях – от сердечной, видать, перегрузки.

Лена получила за старичка пенсию и осталась жить в его хельсинкской квартире.

Можно было бы теперь объединяться с Васей, но не тут то было! Глупый народ эти финны, и законы у них глупые. Оказывается, если Лена с Васей снова бы поженились, глупое финское правительство тут же перестало бы платить Лене пенсию за умершего на ее сиськах старичка. А на что же тогда существовать?

Нашла Лена в городе Стокгольме ихнюю шведскую алкоголичку-бомжиху, которые, оказывается, в изобилии водятся не только на Руси, и за десяток поллитровок договорилась с той, что алкоголичка распишется с ее Васей и даст ему тем самым право на шведскую прописку…

Ну? И что дальше?

А дальше – восемнадцать лет прожили потом Вася с Леной в квартире помершего на Лене старичка, причем оба не работали, а жили на пенсию, что Лена получала за своего безвременно скончавшегося финского пенсионера.

И родилась у них дочка.

Алиска…

– Все это пошло бы в эфир, родной мой, если бы в этом был скандал, – с некоторым ленивым сомнением в голосе сказал Гриша Золотников, – понимаешь, – задумчиво протянул он, обращаясь к напряженно ждавшему Гришиного мнения Максиму, – понимаешь, подробностями некрасивого и неэтичного с точки зрения советского периода поведения этих стариков, сейчас рейтинга не соберешь, это не скандал.

Этим можно было у того, у Комисарова в его программе десять лет назад кого-то удивить, но только не теперь.

Сева Карпов с бесстрастным лицом сидел и выжидал оценки шефа, чтобы сразу подхватить и начать развивать эту оценку, одновременно восхищаясь умом Гриши, с какой бы стороны она ни оказалась по отношению к работе Максимки, с хвалебной или наоборот с критической.

– Ну, не вытягивают эти турмалайские родичи Алиски на скандал, не вытягивают, – укоризненно скорчив рожицу, сказал Гриша.- Верно, материал полное говно, – кивнул Сева, – в корзину твой материал.

Максим поморщился. Он ничего не сказал, но про себя подумал, до чего же подлец Сева, как будто он не ездил на съемки и как будто не кричал и не размахивал руками, – какая суперская идея! Какой классный сюжет! Хамелеон и только!

– Ну, не совсем уж и такое полное говно, – придержал Гриша своего верного Севу, – было бы полное говно, мы бы из Максимкиных гонораров удержали бы за командировку, так ведь?

Гриша и Сева оба довольно заржали.

Максим натужно улыбнулся, подумав, – с них бы сталось, они бы удержали.

– А какой скандал ты бы хотел? – спросил Максим, сам испугавшись своего вопроса, как бы Гриша не счел это вызовом, этаким полезанием в бутылку и как бы не обрезал его грубым окриком, типа, – за это мы тебе зарплату платим, чтобы ты скандалы выдумывал.

Но нет, не обрезал и не оборвал, а наоборот, очень добродушно принялся излагать свою теорию рейтинга.

– Понимаешь, Максимка, технология скандала такова, что ты показываешь сюжет, как обосрался некий дядя или обосралась некая тётя. Но если ты покажешь простого обосравшегося дядю, то это не будет скандалом, для этого не надо было и телевизор дорогой плазменный покупать, а просто иди на площадь трех вокзалов да гляди на обосранных бомжей задаром.

Сева восторженно кивал и поучительно поглядывал на Максима, дескать, записывай, учись студент.

– Скандал, это когда ты показываешь не просто обосравшегося дядю, а когда ты показываешь знаменитого дядю, дядю известного всей стране, звезду эстрады или политика, показываешь его со всем его говном и во всей его неприглядности, вот тогда ты будешь иметь скандал, – сказал Гриша, и довольный сказанным, откинулся на спинку кресла.

– Но мы же не просто бомжей отсняли, – начал оправдываться Максим, – мы же отца и мать Алиски Хованской отсняли, они же знаменитость, вернее Алиска у нас супер-знаменитость.

– Мало говна надыбали, – подытожил за шефа Сева, – надо какую-то более скандальную историю про них придумать.

– Покуда они нас не опередили, – хмыкнул Гриша.

– А этот материал что? В корзину? – на всякий случай поинтересовался Сева.

– Так уж сразу и в корзину, – укоризненно покачал головою Гриша, – думайте, ребята, как использовать, может вы этих ее предков сюда в Москву или в Питер за каким-нибудь делом выпишите?

– За скандальным делом, – уточнил Сева.

– За смертельно-убийственно-скандально делом, – подытожил Гриша, – давайте, ребята, думайте, за это нам денег дают… – здесь Золотников сделал паузу и повращав глазами, добавил, – пока дают.

Было решено, что родителей Алиски вытащат поближе в Питер. И снимут с ними материал прямо в клубе Максим Деголяс.

– Как изолировать их от Алиски? – задумчиво глядя на статую шоколадного негра с некогда откусанным гениталием, что стоял теперь при входе в клуб в качестве исторического экспоната, спросил Максим.

– Что, вспоминаешь, как Алиска этот шоколад тебе в зад засунула? – хохотнул Сева.

– Я тебя по делу спрашиваю, – раздраженно дернув плечом, ответил Максим, – мы их сюда выпишем, а они Алиске отзвонятся, она нас сразу раскусит.

– Не отзвонятся, – успокоил Сева, – Алиска сейчас со свитой Полугаева в Страсбург на неделю улетела.

– Того самого Полугаева? – вздрогнул Максим, – Ивана Ивановича что ли?

– Его, – кивнул Сева, – а что?

– А ты откуда знаешь? – нервически отворачиваясь, чтобы скрыть волнение, переспросил Максим.

– В Шереметьево с ними в ВИП-зоне давеча пересекался, они в Европу улетали, а я Лагутина провожал, надо было ему от Гриши кое-чего передать, – сказал Сева, не преминув при этом намекнуть на свои высокие связи.

– Кое-что, это коробка с котлетами евриков? – хмыкнул Максим, и спохватившись, что лезет не в свое дело, еще раз уточнил, – а что, Алиска с самим Иван Иванычем на коротке?

– Да нет, куда ей, – отмахнулся Сева, – она с этой, с дылдой Полугаевской закорешилась, с Зинкой, она теперь при этой Зинке навроде наперсницы и пресс-секретаря.

– Эвон! – задумчиво пригорюнился Максим, – и давно ли?

– А чего тебе? – фыркнул Сева, – завидуешь что ли? Или запал на эту оглоблю трехметровую?