Мария Нуровская - Супружеские игры

В одну из ночей, как всегда проходивших под аккомпанемент похрапывания и глубоких вздохов, Цыганка проскользнула на нары Агаты. Найдя в вырезе рубашки один из сосков ее мощной груди, она принялась сосать. Некоторое время Агата лежала без движения, а потом одним махом взгромоздила девушку на себя и, раздев донага, принялась умело ласкать ее тело. Та охотно отдавалась ласкам. Наше тюремное пугало посадила ее себе на лицо и, поддерживая за ягодицы, исследовала языком бедра девушки. Цыганка, откинувшись назад, стонала от наслаждения. Вскоре они сменили позицию, и молодуха устремилась к бедрам Агаты, почти утонув между ними. Голова Агаты перекатывалась из стороны в сторону на подушке. В этой сцене, однако, не было и грамма грубости. Может, колосс действительно опасался, что нехотя может задушить колибри, и держал в узде свои настоящие страсти. Еще раз взгромоздив девчонку на себя и приподняв голову, Агата по очереди брала в рот соски маленьких девичьих грудей, а потом, видимо посчитав, что пора заканчивать с предварительными ласками, прохрипела каким-то горловым звуком:

– Кончи!

Не знаю, договаривались ли они об этом или молодуху вела интуиция, но она начала ласкать ее рукой, делая ритмичные движения, ее рука все глубже и глубже погружалась в лоно партнерши, пока не оказалась там почти до локтя. Все завершилось бурной кульминацией: Агата выгнулась и прижала к лицу подушку, видимо для того, чтобы заглушить протяжный стон, рвавшийся из груди.

Теперь это повторялось каждую ночь, и обеим любовницам, кажется, шло на пользу. Цыганка крутилась по камере, что-то напевая, а Агата стала более приветливой. Это был явно неподходящий момент для общения, к тому же я пока не нашла соответствующего подхода к ней.

Сегодня, пока до полудня я оставалась в библиотеке одна, мне припомнилась сцена из моей прошлой жизни. Я первой вернулась домой – тогда еще мы не состояли в браке – и устроилась на диване с книжкой. Сейчас, сейчас, какая же это была книжка?.. Кажется, Кундера… Незаметно для себя я уснула. Меня разбудила хлопнувшая входная дверь, но я продолжала лежать с закрытыми глазами. Эдвард прикрыл меня пледом, а потом, сев в кресле напротив, смотрел на меня. Я следила за ним из-под полуприкрытых век. Этот мужчина меня любит, думала я, и я его люблю. Так почему же я не умею быть счастливой рядом с ним… Потому что не хочу, чтобы он слишком близко приближался ко мне, я умею любить его только на расстоянии вытянутой руки…

С появлением маленькой воровки (воровкой-то она была очень даже большой, потому что состояла в банде, которая воровала произведения искусства из костелов: иконы, костельную утварь, – я так окрестила девчонку из-за ее исключительной худосочности) роман Агаты оборвался. Агата ходила мрачная, опустив взгляд в пол. Заговорить с ней не представлялось возможным.

В один из дней она заявилась в красный уголок с целой компанией товарок, уселась за столик с чашкой кофе и уставилась в телевизор. Спустя какое-то время подошла к моей конторке.

– Мне что-нибудь почитать, – сказала она. – Что-нибудь о любви.

И вот тут мне пришла в голову одна идея. Я взяла с полки карманное издание рассказов Бунина «Натали» и дала ей.

Агата недоверчиво рассматривала обложку книги.

– Иван… – прочитала она. – Это какой-то русский написал, что ли? Я предпочла бы кого-нибудь из наших, Флешерову, например…

– Но это как раз рассказы о любви.

– Да что там этот Иван может выдумать, – презрительно отозвалась она.

– Он получил Нобелевскую премию! Самую престижную на свете литературную награду, – уточнила я.

Эта информация не произвела на нее никакого впечатления.

– А может, есть что-нибудь Хмелевской?

– Все на руках. Почитай эти рассказы, там всего-то пятьдесят страниц – и все о любви… – Видя, что Агата все еще колеблется, я с жаром принялась ее уговаривать. – Никто еще в этой библиотеке не брал эту книгу, ты положишь доброе начало… всего лишь пятьдесят страниц…

– Ну ладно, давай.

Агата присела в уголке и открыла книжку, а я с замиранием следила за ней. Она пролистнула несколько страниц, потом вдруг впилась в одну из них и вернулась к началу. На ее щеках выступил яркий румянец. Я взволнованно наблюдала за ней, глядя, как она входит в мир большой литературы и он ее поглощает, отгораживая от всего, что делается вокруг. На следующий день она все свободное время валялась с книжкой на нарах, читая Бунина, и отложила ее, только когда погасили свет.

– Чем это ты, Агата, так увлечена? – из темноты осведомилась Маска. – Перехватила порнуху какую?

– Зачем мне порнуха, мне тебя вполне хватает, – буркнула Агата.

Моя тюремная жизнь, казалось, все больше начинает доминировать над моими возвращениями в прошлое. Прошедшее время как-то сжалось. Чтобы окончательно меня удивить, Иза пришла в библиотеку с таким видом, что я вдруг со страхом подумала, что сейчас она заявит мне: «Я выхожу замуж». Не знаю, почему мне пришло это в голову. Ведь я ничего о ней не знала, ни что она делает после своих дежурств, ни с кем встречается. Я даже не знала, живет ли она одна или с кем-то.

– У тебя для меня новость? – спросила я, с напряжением вглядываясь в нее.

– Да.

И снова мы смотрим друг другу в глаза.

– В комнате свиданий тебя ждет мать.

Мать? Да ведь у меня не было матери, по крайней мере я не помнила ее. Я даже мысленно не могла представить себе ее лица, потому что в доме бабушки не было ни одной фотографии. Когда я спрашивала, почему в доме нет ни одного снимка моей матери, бабушка отделывалась ничего не значащими фразами: мол, времени не было фотографироваться. Поэтому мать фигурировала в моем сознании как совершенно абстрактное понятие. Как кто-то, у кого не было лица. Те, кто знал ее раньше, утверждали, что я совсем на нее не похожа, только, кажется, волосы унаследовала ее, этакую бесформенную рыжую копну. Но бабушка сказала дяде, что я – вылитая мать. Возможно, потому что он в свою очередь твердил, что я ни капли не похожа на своего отца, то есть на его брата. Наверно, бабушка боялась, что он не даст денег на мое образование, и нарочно сказала, что я в мать. Да не все ли равно, какое теперь это имеет значение. Хотя, видно, имеет, если она сейчас ждет меня в комнате свиданий.

– Иза, – медленно начала я. – Я никогда не видела своей матери. То есть я совсем не помню ее.

– Я знаю, поэтому и скрывала от тебя ее хлопоты о свидании. Но ты должна с ней увидеться. Она приезжает сюда во второй раз, в первый раз она заявилась, когда ты лежала больная. Мы сочли, что для свидания с ней не самое лучшее время.

– Ты думаешь, сейчас – то самое? – беспомощно осведомилась я.

– Рано или поздно это должно было произойти.

– Но зачем? Зачем?

– Потому что, невзирая ни на что, это твоя мать.

С чувством внутреннего беспокойства и, прямо скажем, с неохотой я отправилась на свидание. В комнате свиданий, где когда-то я разговаривала с частным издателем, сидела полная, но все еще довольно молодая женщина, ее можно было бы принять за мою ровесницу. Я была худой, поэтому моя внешность была обманчива – худоба скрывала мой возраст. Некоторые мои школьные подруги выглядели сейчас так, как мама. Этакие восточнославянские мамаши, как я их называла про себя. Дородные, расплывшиеся. Вот только я не знала тепла материнской груди, она не кормила меня ею и не прижимала к ней. Она попросту исчезла. Чтобы объявиться лишь сейчас.

При моем появлении женщина встала. Ростом она была выше меня, волосы каштановые, как и у бабушки, без единого седого волоска. Ее лицо, почти лишенное морщин, произвело на меня странное впечатление – в нем было нечто узнаваемое и одновременно чужое. Словно это было отражение сразу двух лиц, их взаимопроникновение – моего лица и лица бабушки. Я могла бы вполне так выглядеть, если бы располнела.

– Дарья… – несмело начала она.

– Дарья Калицкая.

Я оставила себе эту фамилию, несмотря на то что мать Эдварда всеми правдами и неправдами старалась лишить меня ее. Но оказалась бессильна. По закону я была вдовой Эдварда, и только я могла добровольно отречься от нее. Но я этого не хотела. Ибо мне удавалось внушить себе, что в тот день произошел несчастный случай и оружие выстрелило помимо воли, более того, я все еще ощущала себя его женой. Я вела диалог с человеком, которого уже не было на свете, как будто желая его тем самым оживить, хотя бы частично. Я как будто делилась с ним жизнью.

Почти одновременно мы сели на табуретки по обеим сторонам обшарпанного столика. Она положила на него руки, и я заметила на пальце обручальное кольцо. Так значит, она снова вышла замуж.

– Ты знаешь, что я твоя мать…

– Как раз незадолго до нашего свидания мне сообщили об этом.

Кажется, ей было трудно говорить, а я и не подумала прийти ей на помощь. Я затаила обиду на нее за то, что вообще появилась на этот свет.

– Я узнала о том, что ты здесь, совершенно случайно. В поезде две женщины разговаривали о тебе, о твоей книге, и одна из них вдруг спросила другую, что с тобой происходит сейчас. Она не знала, так же как и я.