Евгений Пузыревский - Седьмое лето

Стоп, стоп, стоп.

Как же он раньше не почувствовал, что всё что ниже колена, вполне спокойно могло двигаться по его усмотрению и желанию. Видно мозг адекватно воспринимал лишь верхнюю половину ребёнка, тем самым совершенно игнорируя нижнюю.

Значит ещё не всё потерянно.

Павлик, с большой трудностью, стал потихоньку, ногами, выталкивать вниз, в ямку, завалившую его землю. Затем, когда он наловчился и освободил себя по пояс, процесс пошел быстрее, тем самым вливая в семилетнее тельце десятки вёдер радостной энергии.

Как бы не порвало от счастья.

Немо, изготовленный соотечественниками Джеки Чана, наблюдал как, десять минут спустя посте внезапного провала почвы, из образовавшейся ямы показалась чья-то рука. Затем, цепляясь пальцами за траву, она вытянула чью-то макушку, потом пришедшая на помощь вторая рука, следуя примеру первой, помогла вытащить сначала всю голову, а за ней и остальное тело.

Это был мальчик, постарше Димочки, но на много младше его родителей. Грязный, еле стоящий на ногах, очень худой, в рваной одежде, с содранными пальцами, перемотанными кусками каких-то тряпок и сильно зажмуривающим свои глаза, словно солнце способно их сжечь в одно мгновение, стоит лишь только его ультрафиолетовым лучам заглянуть под веки.

И как не странно, этот ребёнок был дико счастлив, выражая свои эмоции то истеричным смехом, то не менее импульсивным плачем.

Пройдя первый этап восприятия, этот маленький человечек вдруг лёг на землю, подполз к яме, из которой недавно появился и, аккуратно, словно боясь упасть обратно, заглянул вовнутрь.

Если бы на воздушном шарике, воспроизводящем форму рыбы-клоуна, были уши, то тогда бы они услышали, как этот чумазый мальчишка кричал в дыру слова благодарности, многочисленным животным со странными именами, которые, судя по всему, остались там внизу.

Закончив свои душеизлияния, он встал, огляделся своими краснючими глазами (и когда это он успел их открыть? Наверно во время очередной спасибной триады) и обнаружил незнакомый инородный предмет, которого раньше здесь не находилось.

Обнаружил Немо.

Яркий свет резал словно бритвой, глаза стало жечь и огромное желание их расчесать перебивало своей дородной массой все остальные потребности. Но Павлик помнил тот случай, когда, во время занятия каллиграфии, он залез пальцами сначала в чернильницу, а потом, забывшись, попытался ими, методом натирания, извлечь соринку, что имела наглость присесть отдохнуть на его глазном яблоке. И как после этого мама, ворча, промывала холодной водой сенсорный орган, нейтрализуя очаги отторжения чёрной жидкости замешанной из растворителя, красящего вещества и модификатора.

Урок пошел впрок.

Зрение медленно, но всё же, восстановилось само. Как раз в том момент, когда мальчик, рассыпаясь в благодарностях, прощался со своими друзьями. Они остались внизу, все и сразу, добрые и злые, большие и маленькие, весёлые и грустные, нужные и не особо. Они не просились с ним, они не дураки, они умные, они понимали, что свою функцию выполнили сполна. И теперь все, от мала до велика, радовались вместе с ним, вспоминая яркие, счастливые моменты совместного проживания, наперебой желая удачи в следующей жизни.

Новой жизни.

Жизни без них.

До поры до времени…

Семилетний обладатель полной свободы встал на ноги и машинально огляделся, неподсознательно пытаясь найти в этом действии ответ, на ещё пока не заданный вопрос – «Ну а дальше что?».

И тут он увидел то, что никогда раньше не видел – лежавший от него в двух шагах, яркий надувной пакет, по форме напоминающий некое подобие большой рыбы (ну, не водится на Урале рыба-клоун! Всевозможные щуки, окуни, караси, лещи, которые приносил Сергей, ну ни разу не похожи на красочных морских жителей).

Подошел, поднял, покрутил.

Что это? Как это? Зачем это? Откуда это?

Вдруг, бросив находку, Павлик резко, не разбирая дороги, побежал в дом, выкрикивая по кругу одно и то же слово, которое, сам же себе, после страшного сна, запретил говорить.

Папа! Папа! Папа!

А кто же ещё мог принести эту необычную вещицу? Только он!

Мальчик с разгона запрыгнул на разобранное крыльцо (ох и всыпят ремня ему за него), занёсся в дом и начал обследование жилплощади, в поисках спрятавшегося родителя.

Никого.

Младший Грачёв даже сползал в подпол, предварительно оттащив крышку как можно дальше, чтоб она при любом раскладе не смогла захлопнуться – но поиски, как-то не спешили его обрадовать положительным результатом.

При более детальном рассмотрении, легко можно было бы обнаружить, что обстановка совершенно идентично той, которую он оставил три месяца назад, когда уходил сажать злосчастную картошку. Никаких признаков присутствия кого-либо ещё. Но, разве это так уж важно, чтобы обращать внимание?

Он на улице, точно на улице! Он же всегда говорил – «Что это за мужик, который летом дома жопу парит, когда во дворе дел невпроворот»

Нет смысла описывать метания Павлика, ибо результат нам давно уже известен, так что перейдём сразу к тому моменту, когда он вошел в конюшню.

В которой отец, естественно, отсутствовал.

Открыв дверь, ребёнок получил огромным кулачищем запаха сильный удар в нос.

Знакомого запаха.

Мёртвого запаха.

Вся одомашненная живность, во время вынужденного отсутствия кормильца, передохла с голодухи.

Мальчик, поняв, что лучше бы ему уйти, развернулся и сделал три шага по направлению «от». Но вдруг, за его спиной, послышался непонятный шум. Зажав героя одноимённой повести Николая Васильевича Гоголя, Павлик смело вошел в строение, изначально предназначенное для лошадей (которых он вживую никогда и не видел), но теперь ставшее домом (и могилой) для других человеческих прикормышей.

Всё что можно было съесть – было съедено, склевано, обглодано. Не обошлось и без каннибализма, который, по иронии судьбы, в полной мере испытал на себе единственный мужчина в этом бабском царстве – петух. Его некогда красивое и гордое тело, представляло собой бесформенную, распотрошенную субстанцию, с ещё, кое-где, торчащими перьями.

Уж лучше б в суп.

Два мешка с костями, туго обтянутых кожей с прямой короткой шерстью, являвшиеся представителями семейства полорогих и отряда парнокопытных, лежали аккуратно рядом, спина к спине. Так красиво, так притягательно, так трогательно. Словно перед тем, как отправится к праотцам, они долго репетировали, высчитывали, вымеряли – в поисках самого эффективного варианта своего месторасположения.

Одно из копыт, еле заметно дрогнуло.

Белка, та самая Белка, которая так долго привыкала к мальчишеским рукам на своём вымени – была ещё жива.

Младший Грачёв, совершенно забыв про старшего, сбегал за ведром с водой и подставил его к морде козы. Та, лишь только почувствовав прикосновение холодной влаги, начала с остервенением (и откуда только силы взялись?) хлебать, хотя раньше, нос воротила, если питьё было ниже комнатной температуры.

Улыбающийся кормилец, попытался было утихомирить лакающую, поглаживая по вздымающемуся боку, но, в ответ на прикосновения, её тело затряслось в судорогах, изо рта пошла пена, копыта заелозили по полу.

Она затихла. Не так чтоб уж мгновенно или моментально, но всё же, достаточно быстро – словно вдруг ощутила, что время позднее, а она вот как-то долговато задержалась среди живых. Как там говорится – «Пора гостям и честь знать»?

Пора, пора, пора…

Ночь.

Первое сентября, зевая и потягиваясь от годовалой спячки, ленивым, но уверенным шагом вступало, в положенную ему по закону, временную ячейку.

Павлик, погруженный в цветные сны, развалился «звёздочкой» на своей уютной и комфортной кровати.

Во вчерашнем дне, словно за забором, остались лето, козы, ямка, осознание, что отца в деревне нет и поход к матери, который закончился бегством, лишь стоило только дому Дубцовых оказаться в поле зрения.

На завтра запланированы другие планы, другая жизнь.

Егра, оставаясь за спиной, постепенно удалялась.

Семилетний Павел Сергеевич Грачёв весело вышагивал по дороге, насвистывая самопридуманную мелодию.

Папа приходил, в этом сомнений быть не может. Но, не застав ни его, ни маму, ушел на большую землю, заменив своё присутствие посланием, в виде этого яркого надутого пакетика.

Сын всё понял, он же не дурак какой-нибудь пятилетний, и, разгадав правила игры, отправился вслед за родителем. Хорошо хоть, что он оставил это разрисованное подобие рыбки, которое, при правильном подходе и обращении, способно указывать точную дорогу.

Немо, который якобы должен служить компасом, вообще не отражал, что происходит и с какой целью его кидают вверх, стоя на одной ноге, прикрывая левый глаз ладошкой, а затем внимательно смотрят на плавное падение.