Кензо Китаката - Зимний сон

– Как бы там ни было, а вам надо возвращаться в домик Акико.

– Так и поступим.

– Стой. Давай-ка поменяемся пальто: я твое надену, а ты – мое. Я выйду из дома сразу за вами – может, кого и удастся одурачить.

Он без лишних слов стянул с себя пальто, а я передал ему свое. Мы вышли из дома. Я был в пальто Оситы.

– А этот Осита… – начала было Нацуэ.

– Некогда объяснять. Дашь мне свой «мерседес»? Я поеду за ними следом.

– Я с вами.

Нацуэ надела туфельки и выскользнула следом за мной.

«Ситроен» отъехал, я – следом. «Мерседес» был куда проворнее моей легковушки.

Мы быстро поравнялись с «ситроеном». Акико сидела за рулем. Осита пригнулся: его не было видно.

Я посматривал в зеркало заднего обзора – на хвост села знакомая двухместная легковушка. Заметил ли водитель Оситу? Или счел за Оситу меня?

Дорога круто пошла вверх, и «ситроен» начал терять скорость. «Переключи передачу», – шептал я. Наконец Акико переключилась с третьей на вторую, и автомобиль немного прибавил мощности.

Я увеличил дистанцию. Двухместный автомобиль не пытался обогнать наш «мерседес». Еще километр, и будет поворот на дорогу, ведущую к домику Акико. На участке, где дорога была покрыта нерастаявшим снегом, я снизил скорость. Легковушка начала стремительно покрывать разделяющую нас дистанцию. Я поднял воротник пальто. Дорога стала сужаться, и преследователь при всем желании не смог бы обогнать «мерседес» и заглянуть в салон.

– Ты прятал у себя этого Оситу?

– Нет, но знал, где он находится. Просто никому не хотел рассказывать.

– И девушка все это время находилась с ним?

– Я не утверждал, что ее там не было.

– Мне все равно, только скажи, кто за нами едет – полиция?

– Брат Оситы. Кстати, это его помешало бы проверить на предмет «вменяемости».

Заснеженный участок дороги кончился, стало просторнее. Я набрал скорость и, когда легковушка отстала, вырулил на дорогу, ведущую к домику Акико. «Ситроен» давно исчез из виду. Я поддал газу и на полном ходу проскочил поворот. Легковушка стабильно следовала за мной. Водитель, похоже, не заметил, что в «ситорене» прятался Осита – видимо, счел за Оситу меня.

Еще минут тридцать я ехал в гору, то сбрасывая скорость, то набирая ее. Когда мы выехали на широкий участок дороги, я остановился. Легковушка притормозила позади. Из нее выскочил мужчина.

Увидев мое лицо, он так и обмер.

– Что вам еще от меня надо? – заорал я.

– Это пальто моего брата. – Человек тяжело дышал. – Куда вы дели брата?

– Это мое пальто, и не надо со мной так разговаривать.

Мужчина словно обезумел: взгляд его задернула пелена, и он с воплем накинулся на меня. Я отшвырнул его одним ударом – утренние пробежки не прошли впустую: мышцы слаженно двигались, не дожидаясь команды мозга.

Еще раз оглянувшись на поверженного противника, который сидел на асфальте, медленно приходя в себя, я вернулся в машину.

– На первый взгляд цел. Обошлось? – спросила Нацуэ, которую явно беспокоило мое физическое благополучие.

Я развернул машину и направился обратно.

– Осита оторвался.

Я набрал скорость и быстро доехал до хижины. Звонил телефон. Это был Осита.

– Он обознался: принял меня за тебя.

– Да что ты? Значит, это все-таки был брат.

– Затаись там. Мало ли чего еще ожидать.

– Понял.

– Акико зря не пугай.

– Не волнуйся, она уже… Он неожиданно дал отбой.

– Я могу еще чем-нибудь помочь? – спросила Нацуэ. Она оставила попытки выудить из меня какую-либо информацию.

– Подождем.

– Чего?

Требовалось время. Если Осита проведет у Акико еще несколько дней, ему легче будет перенести арест и суд, а Акико – ожидание.

Подспудно я считал их своими подопечными. Мне это не казалось странным, и в то же самое время ответственность за весь этот беспорядок всецело лежала на мне. Если бы я не привел Оситу в дом Акико, он, по всей вероятности, уже находился бы в больнице или сидел в камере предварительного заключения, а Акико по-прежнему доводила бы меня до белого каления своими разговорами и рассуждениями.

Я просмотрел альбом – подбор блеклых, растекшихся акварелей, которые и картинами-то назвать нельзя. Впрочем, в них с болезненной явственностью читался диалог двоих людей, изливавших на бумаге самое сокровенное.

Они нашли друг в друге идеальных собеседников – настоящее чудо.

– Поверить не могу.

– Не можешь поверить?

– Я превратился в самого настоящего сноба, который сидит на заднице и ждет. Чувствовал же, что рано или поздно эта ерунда случится.

– О чем ты? – спросила Нацуэ сиплым, уставшим голосом.

– Сам толком не знаю. Собеседница больше ничего не сказала.

Наверно, она лучше меня представляла, как дальше будут разворачиваться события. Я курил сигарету за сигаретой. Брат Оситы не стал преследовать нас до хижины.

Прошел час, второй. С небес снова закапал весенний снег. Я мог сколько угодно себя обманывать, что если за какой-то промежуток времени не произойдет ничего плохого, то все образуется. Меня не оставляло сильное ощущение близящейся развязки.

Зазвонил телефон. Нацуэ вздрогнула.

Это был Осита.

– По снегу что-то двигается.

– О чем ты говоришь?

– Кажется, это люди. Они приближаются к дому, перебежками, и маскируются. И их тут не один, и не два. Я насчитал уже пятерых.

Я закрыл глаза. Если подумать, полиции вовсе незачем держать под наблюдением мой дом. Всю грязную работу сделал брат Оситы. Полицейским достаточно было следить за ним и ждать своего часа. Более того, они располагали самым объективным видением ситуации.

Полицейские, видимо, заметили, как «ситроен» свернул к домику, пока я уводил брата Оситы.

– Вероятно, полиция.

– И мне так кажется.

Осита вдруг заговорил совершенно спокойным голосом, что было для него нехарактерно.

– И что собираешься предпринять?

– Не знаю. Акико первая заметила. Она закрыла все окна. Не думаю, что это поможет.

Я не мог понять, то ли Осита предельно собран, то ли попросту не осознает серьезности происходящего.

– Сбежать оттуда никак нельзя?

– Я не хочу бежать.

– Но послушай…

– Они придут и арестуют меня. Можно сидеть и дожидаться, либо…

Осита не договорил.

Я вспомнил тот миг, когда на меня надели наручники. Нет, подумал я, только не это. Размышляя, что наверняка должен быть выход из ситуации, я без всякого дискомфорта ощущал на запястьях холод металла.

Осита положил трубку.

– Полицейские обложили дом Акико.

– Ты уверен?

– Они с самого начала сохраняли целостность картины – не за одним мной следили. Профессионалы.

– И что теперь?

– Я ничем не могу помочь.

– Вот именно.

Нацуэ пристально на меня взглянула.

– Ты ведь пытался все это время что-нибудь предпринять?

– Не знаю, зачем мне это было нужно – я поддерживал с ними связь, беспокоился о них. Наверно, я чувствовал, что этим все и закончится. Знаешь, мне сейчас кажется, что чисто умозрительно я знал: то, что вынуждало нас рисовать, обрело человеческую форму, воплотилось в жизнь.

Нацуэ закурила.

– Все настолько запущено, теперь бесполезно об этом говорить.

– Осита уже смирился, что полиция ворвется в хижину и его арестует. И еще у него предчувствие, что порядок вещей может измениться.

Я закурил и встал у окна. Террасу постепенно заносило снегом.

Я не думал, что теперь можно предпринять. В ушах звучали слова Оситы, снова и снова: «Я пришел из твоего сердца». На его месте должен был быть я, но я струсил, пошел на попятную, удалился туда, где был недосягаем для Оситы и Акико, как бы они ни старались до меня дотянуться. Сидел и наблюдал за ними.

Я сотворил несколько работ. Они были не настолько хороши, чтобы успокаивать себя мыслью, что друзей я принес в жертву искусству. Эти двое оставили после себя лишь альбом с бледными растекшимися акварелями, намалеванными по-детски, но тем не менее стоящими – гораздо более стоящими, чем любая из моих картин.

Нацуэ рассматривала рисунки, перелистывая альбом, страница за страницей. В обшей сложности здесь было шесть работ. Осита с Акико переговаривались друг с другом посредством того, что не являлось словами.

– С точки зрения техники – дрянь.

– Тогда как назвать картины, в которых нет ничего, кроме техники?

– Верно улавливаешь. Это – шедевры. Тут без вопросов, истинное искусство. Этим все сказано.

– Старею.

– Сколько тебе, тридцать девять?

– Сорок исполнилось. Возраст тут ни при чем: просто чувствую, что я слишком долго рисовал. У них есть то, чего я уже напрочь лишен. Если на то пошло, то я – исчерпавший себя художник, который пытался их «ограбить».

– Ты это подразумеваешь под старостью?

– Пожалуй.

Я потянулся к телефону. Линия была занята. Либо кто-то из них разговаривает по телефону, либо трубка плохо лежит.