Евгения Доброва - Угодья Мальдорора

И это — все. Никаких тягостных раздумий, никаких терзаний: простая констатация — не получилось. Читатель негодует: как же так можно, где раскаяние? Чего вообще этой маленькой негодяйке недостает? Откуда такая нездоровая жестокость, такая жажда мести? Что ж, нормальная реакция всякого, кто верит в свое счастливое детство. И выставляет адекватный счет — нелюбимому ребенку.

Вот как характеризует нашу героиню Елена Сафронова: «Безымянная девочка <…> из подмосковного поселка Лесная Дорога являет собой, кажется, модернизированное воплощение всех наихудших качеств и свойств «первого» Мальдорора. Их список богат: отстраненное описание страстей (читай — от хладнокровия до бездушия); гордыня и изгойство; резкие перепады от безжалостности к сострадательности и наоборот (холеризм?); склонность к черному юмору; псевдоинтеллектуализм; полумаргинальность (усиленно культивируемая, условиями жизни не обусловленная); двойная мораль как норма жизни; смесь физиологичности и скрываемой (безуспешно) ненависти к физиологии <…>; мстительность; ведьмачество и патологическая тяга к ритуалам (преимущественно — жестоким); скука ледяного острого ума в «убогом мирке», двигающая носителя оного ума вперед (но вперед ли?); и, как квинтэссенция всего сказанного — неумение любить и нежелание научиться. Ну и букет…» («Дети Ра», 2009, № 5).

Ух ты! Действительно, тот еще букетик! Куда девалась в общем симпатичная (мне) девочка и откуда вдруг возникла ведьмочка («юный Мальдорорчик»), аккумулирующая вокруг себя энергию смерти, энергию, которая убивает ее друзей?

«Погодите, у меня, кажется, встали дыбом волосы, ну, да это пустяки, я пригладил их рукой, и они послушно улеглись». (Лотреамон. Песни Мальдорора.)

Должна отметить, что Елена Сафронова затронула в своей характеристике героини еще один — очень интересный — пласт прозы Евгении Добровой: мистический. Но так ли страшно магическое сознание ребенка, в котором говорят цветы и игрушки; в котором душа «врага» может вдруг переселиться в куклу — для получения «заслуженной» кары? Мои кавычки здесь — просто дань условности взрослого восприятия. (Надеюсь, дорогой читатель, у вас не сложилось впечатления, что «Угодья Мальдорора» — книга для детей?)

Ритуалы в «Угодьях…» — повсюду: это и похороны куклы, «прекрасной и ужасной Венеры», и поиск ведьминых огней, и подаренный учительнице математики гроб, и церемониальное поедание хлiба… Но несут ли они столь мощную (убивающую) отрицательную энергетику? Едва ли.

«Должно быть, люди очень остро ощущают свое несовершенство, коли так строго судят!» (Лотреамон. Песни Мальдорора.)

Разве «Мальдорорчик» желала смерти Венере Альбертовне? Нет и еще раз нет! Идея похоронить куклу «по мусульманскому обычаю» осенила нашу героиню и ее подружку уже после трагической гибели учительницы. Да и истязание «покойной» не входило в их планы: «…это случилось как-то само собой. Мы просто отдались вдохновенному, упоительному экспромту, и «Альбертовна» получила по полной программе». А к подаренному гробу «Мальдорорчик» и вовсе не имела никакого отношения! Ну, не можем же мы предполагать, что все дети поселка Лесная Дорога так или иначе аккумулировали вокруг себя смертоносную неуправляемую энергию? Возможно, эти смерти — всего лишь трагический поворот колеса фортуны. Или причина — в самой земле? «Лесная Дорога построена на месте бывшего погоста. Поселок основали в тридцатые годы, и больше полувека прошло с тех пор, но потревоженная земля забирала часто».

Не спорю, наша безымянная героиня, как и тот, «первый Мальдорор», не заставляет публику рукоплескать своей добродетели, напускной или подлинной. Но она и не посвятила свой талант живописанью наслаждений, которые приносит зло! Она умеет смотреть — и видит красоту мира. Иногда эта красота далеко-далеко, и к ней надо тянуться. Иногда до красоты нужно дорасти. А все остальное — просто болезни роста. И у каждого врача — свой диагноз.

«Гротеск в рассказах не мешает, а вернее — даже усиливает впечатление жизненности. <…> Мистика и абсурд вписываются в не менее абсурдную, странную и все-таки прекрасную жизнь. Мертвые и живые словно бы сосуществуют в одном времени-пространстве, в реальности, похожей на сон.

Таким образом Евгения Доброва продолжает традиции русской литературы, внося в нее собственную интонацию, свой живой голос». (Михаил Царт. Мелочи жизни. «Волга — XXI век», 2009, № 3–4.)

Традиции русской литературы приучили нас любить «лишнего человека» — скучающего эстета Печорина, нигилиста Базарова, черного философа Раскольникова… Разрушительная магия отрицания не менее привлекательна и в современной литературе. Но насколько магично отрицание жизни нашим «полумаргинальным Мальдорорчиком»? Не имеем ли мы дела с психологией — под маской мистики? «Было еще светло. Я смотрела вниз на поселок. Прощай, Лесная Дорога. До свиданья, овраг. Летите, голуби. Вперед, гардемарины. Счастливого рождества, мистер Лоуренс. Хау ду ю ду ю, мистер Браун. С легким паром. Боже, царя храни. Спокойной ночи, малыши. Взвейтесь кострами, синие ночи. Время, вперед. Я люблю тебя, жизнь. Черный ворон, я не твой!» Что это: заклинание не названных напрямую стихий, символистические вехи времени или авто-НЛП героини? Последний выкрик подросткового бунта? Начало нового пути?

Да, дети не бывают беспристрастными. Они часто жестоки. Но их обиды столь же всеобъемлющи, сколь и эфемерны: детская душа еще не закована в броню жизненного опыта, логики и навязанных «знаний о мире». Зато она в той же степени открыта для всего прекрасного и доброго — для смешной и милой старушки-учительницы, для бабочки, спрятавшейся от дождя, даже для трогательной эпитафии на чужой могиле.

Уже взрослый (летами) писатель Евгения Доброва это знает. И она не играет в ребенка. Она пишет психологическую прозу, где каждый, даже самый дикий и нелепый поступок можно обосновать или объяснить. Почему, например, Ляля Пятакова придумала несуществующую вину для нашей героини и сама же в нее поверила? Да потому, что не может хорошая девочка, обреченная отличница, радоваться случайному «подарку судьбы»: рука сломана — скрипки не будет. Звезды не отдыхают! А так хочется!!! И Ляле стыдно. Стыдно настолько, что кто-то другой должен, просто обязан быть виновным. Но не она. Не она! Она не упала — ее толкнули. Правда-правда!

Кстати, сама Евгения Доброва психологическим разбором не занимается, а только ставит вопрос: «Я все ходила и думала: зачем? зачем? Я же ничего тебе не сделала, дура, сволочь. Даже пальцем к тебе не прикоснулась…» Роль психолога, как и судии, оставлена читателю.

Вот и суди, дорогой читатель, — сам! Историй и психологических ребусов в «Угодьях Мальдорора» много, а наш кофе давно остыл, сигары истлели, и толстая книга стала еще толще… На сегодня — достаточно!

«Порой в моих сужденьях может послышаться звон дурацких бубенчиков, порой серьезные материи вдруг обернутся сущею нелепицей (а, впрочем, как говорят философы, отличить смешное от трагичного не так легко, ибо сама жизнь есть не что иное, как некая трагическая комедия, или, если угодно, комическая трагедия)…» (Лотреамон. Песни Мальдорора.)