Саша Канес - Моя судьба

Мне нечего было ему возразить…

После вынесения вердикта о пожизненном заключении прошло не более двух недель, когда ко мне в камеру вместе с какими-то высокими местными чинами вошел очень полный, одышливый человек, знакомый мне по телевизионным репортажам. Я знала, что несколько лет назад он ушел из журналистики на дипломатическую работу. Нас оставили один на один, и он тяжело опустился на единственный в камере стул. Потом вынул из полиэтиленового пакета коробку зефира в шоколаде, положил на стол и пододвинул в мою сторону. Я при этом продолжала сидеть на своей койке.

— Вот, ваши друзья велели вам передать… — проговорил он с характерным астматическим присвистом. — С приветом вместе передать велели.

— Спасибо вам! — только и смогла я выдавить из себя.

Он кивнул.

— Что ж это вы, голубушка, проблемы нам создаете? А? Думаете, здесь, на Ближнем Востоке, нам, российским дипломатам, нечем себя занять? Напрасно… А вы приехали, и давай арабских подростков мочить почем зря! Нехорошо, дорогая моя!

— Но вы же наверняка знаете, как все произошло… — попыталась я возразить.

— Знаю, знаю! Ваш любимый человек истекает кровью из-за дикой выходки арабского пацана-террориста, а полицейский этот, гуманист недоделанный, кидается оказывать медицинскую помощь виновнику происшествия — малолетнему преступнику. Он, видите ли, голову себе разбил, убегая с места преступления! Вы просто сократили очередь за первой помощью!

— Ну вот видите, вы действительно все знаете!

— Все я знаю! — Он обреченно махнул рукой. — А толку, что знаю? Я здесь не вас и даже не себя самого представляю, а государство Российское. Поэтому и говорю то, что говорить обязан. Впрочем, ваши дела, дорогая моя, не так уж плохи. Вы-то, я думаю, знаете, кто за вами стоит. Послы просто так по тюрьмам не шляются. Здесь, в представительстве, еще люди есть, а тут я прямую инструкцию получил…

Я попыталась совершенно искренне возразить и объяснить, что не понимаю, о каких таких людях, стоящих за моей спиной, идет речь. Семен с Игорем Борисовичем, как мне казалось, все же не тянули на тот уровень, на который намекал одышливый посол. Но он даже не стал меня слушать.

— Давайте не будем, дорогая моя! Я вас ни о чем не спрашиваю, а вы, в свою очередь, не должны напрягаться, чтобы мне врать!

— Я не вру!

Он опять отмахнулся.

— Моя обязанность сказать вам, что ваш вопрос решается и, видимо, вы будете отправлены для отбывания наказания на родину. Вы поняли, что я сейчас сказал?

— Да!

— Я обязан поинтересоваться, не притесняют ли вас в тюрьме? Не подвергаетесь ли вы пыткам? Не совершаются ли в отношении вас действия, унижающие ваше человеческое и национальное достоинство?

— А как, простите, можно унизить мое национальное достоинство — растоптать при мне блин с икрой, вылить водку на пол и разбить о стену балалайку?

— Не приведи господи! — Рассмеявшись, он поднялся. — По вашему ответу я понял, что тюрьма вам нравится! Что ж! Для человека, схлопотавшего пожизненный срок, это большая удача! И еще: я обязан поинтересоваться, как вас здесь кормят.

— Зефира с фабрики «Большевичка» мне не дают — так что, если бы не вы…

— Я же сказал уже — это не от меня! Просто ваши друзья знают, что вы любите именно этот зефир и еще неравнодушны к виски «Бомо», но виски сюда не пронесешь!

«Если речь зашла о „Бомо“, то это уже точно Семен!» — подумала я, и на душе потеплело.

— Знаете, — сказала я своему визитеру. — Мне здесь два раза подавали потрясающе приготовленный хумус!

Гость удивительным образом оживился.

— Интересно, как же это можно потрясающе приготовить хумус, да еще в тюрьме?

— Похоже, это был какой-то мусульманский праздник, — припомнила я. — А здесь к арабам проявляют вообще какие-то чудеса внимательности. Но и мне перепало. А делается все очень просто — берется самый обычный хумус и раскладывается по тарелкам так, чтобы в середине каждой порции была ямка. В глубокой сковороде тем временем кипит оливковое масло, в которое погружают кедровые орешки…

— Ливанские орешки! Здесь они ливанскими называются! — почти сладострастно подсказал мне посол.

— Отлично — значит, ливанские! И вот, когда орешки подрумяниваются, их вместе с кипящим маслом распределяют по тарелкам, заполняя кипящей смесью хумусовые ямки. Вкус…

— Спис-с-с-сфический! — процитировал мой гость и сглотнул слюну.

С кулинарной темы мы уже не свернули.

— А я, признаться, больше всего люблю заливное! — проворковал высокопоставленный дипломат. — Из свиных ножек, не на Ближнем Востоке будь сказано, и рыбное — из семги! И обязательно с шампанским! О господи! Грешен аз есмь!

Он ушел, а я съела сразу две зефирины и продолжила работу на компьютере. На самом деле это очень правильно — однажды остановиться и подвести итог прожитой до сего дня жизни. И тюрьма — едва ли не самое лучшее для этого место. Я старалась написать все совершенно откровенно, ничего не округляя и не сглаживая. Когда я стану благообразной старушенцией, пусть хоть что-то напоминает мне не только о событиях, в которых я участвовала, но и об испытанных мной чувствах. Я надеюсь, что та ветхая бабулька из непредставимого пока будущего вспомнит запах московской хрущевки, в которой выросла, и брызги на порогах бесчисленных российских рек, по которым сплавлялась на старенькой байдарке с обожаемым отцом. И пусть в ее ушах зазвенит вновь отцовская гитара и вновь раздастся его волшебный хрипловатый голос. Пусть она вспомнит, что чувствовала, когда встретила свою первую и единственную любовь, и как потом по глупости лишилась невинности с безразличным ей придурком. Пусть она вновь ощутит ту боль, которая парализовала меня и маму, когда нас бросил отец, внезапно превратившийся из благородного гранда в вульгарного нового русского. Как это было горько! Но еще ужаснее осознание того, что она сама предала любимого человека, поверив грязной клевете! Я надеюсь, что на склоне лет та старуха потеряет все, что угодно: зубы, волосы, но только не здравый рассудок. Ибо я никогда не буду готова к встрече с дядюшкой Альцгеймером! И я буду сильной, пока буду помнить, как боролась за свое место под солнцем! Брошенный институт, полный риска бизнес, рожденная хрен знает от кого дочь и проклятый рэкет! И снова короткая встреча все с тем же любимым человеком! А потом выстрелы, мои выстрелы в несовершеннолетнего террориста, попытавшегося убить нас в ту минуту, когда мы наконец снова встретились на этой земле! И вот, наконец, тюрьма. Мне еще нет и тридцати! Меня можно ненавидеть и даже презирать! Меня можно обзывать и убийцей, и блядью! Но я — боец! И я верю, что, даже дожив до старости, останусь собой! Старое сердце будет биться сильнее, вспоминая то, от чего билось в молодости, и продолжит гнать по-прежнему горячую кровь по моим старым жилам!

Следующий посетитель, а вернее, посетительница, появился на следующий день. Я сразу узнала сестру моего Лени, Ольгу, и страшно заволновалась, увидев ее, красивую молодую блондинку, в убогой камере. Совсем недавно я была преуспевающей бизнесвумен, а она всего-навсего училась на какой-то там ступени малоизвестного университета. И при том, что и я еще отнюдь не старуха, разница в возрасте позволяла бы мне ощущать преимущество в момент нашего возможного знакомства. Сейчас все переменилось: юная прекрасная девушка навещала арестантку. Хуже позиции для знакомства с сестрой любимого человека придумать невозможно. Я была, честно говоря, напряжена.

Ольга неуверенно вошла в камеру в сопровождении здоровенного, смуглого охранника, судя по всему, бухарца.

— Я могу вас оставить вдвоем? — спросил он, обращаясь к нам обеим по-русски, но с чудовищным акцентом.

Мы кивнули, и он, объявив, что в нашем распоряжении час, вышел из камеры.

— Спасибо вам! — сказала Ольга вместо приветствия. Голос у нее был на удивление низкий, грудной. — Спасибо от всех нас!

— Вы шутите? — Я инстинктивно поднялась ей навстречу.

Сидеть в присутствии стоящей гостьи было невежливо. К тому же положение, при котором собеседник намного выше тебя, опять-таки крайне невыгодно. Впрочем, даже стоя я сильно проигрывала в росте и именно поэтому предложила девушке сесть на свою койку, а сама расположилась на стуле напротив нее. Теперь я почувствовала себя несколько увереннее и спокойнее.

— Я не шучу. Если бы не вы, Лени бы уже не было. Вы пожертвовали своей свободой ради моего брата. А мы все хорошо помним, что такое тюрьма. Леня оказался там из-за…

— Я знаю… — Я замешкалась. — Но если бы не я, он, может быть, не попал бы вообще в эту аварию… Проскочил бы…

— О чем вы говорите! — вздохнула она. — Вся страна уже попала в эту аварию… А мы — только пассажиры!

— Но пассажиры могут отобрать руль у водителя и поехать другим путем!