Стефан Каста - Лето Мари-Лу

— Адам!

Я отламываю стебелек и бегу назад к отцу и Бритт. Несусь галопом мимо высоких кочек, поросших осокой, воображая себя диким конем, за которым гонится целая стая волков. Фыркая от переполняющей меня энергии и изображая испуг, я прячусь за ногами отца и нечаянно толкаю ковшик для сбора ягод, так что черника взлетает в воздух.

— Осторожней, Адам!

— Посмотри, что я нашел! Это кровохлёбка?

Я с гордостью показываю белый лесной цветок папе, тот берет его и рассматривает. В уголках папиного рта прячется улыбка.

— Нет, Адам, это не кровохлёбка, но цветок и правда очень красивый.

Я киваю, радуясь, что мой цветок понравился ему.

Папа достает из нагрудного кармана лупу и изучает разные части цветка под увеличительным стеклом. Он поступает так, чтобы придать моей находке большую важность. И он совсем не обращает внимания на Бритт, притоптывающую на месте от нетерпения.

— Это грушанка, — говорит папа и одобрительно кивает мне. — Видишь, какой голый и прямой стебелек? Это типично для грушанок.

Он возвращает мне цветок, и я осторожно засовываю его между прутьями корзины. Потом мы положим его под пресс и вставим в гербарий.

В наш с папой гербарий.

Я просыпаюсь рано утром от стука дождя, барабанящего по крыше. Подхожу к окну и выглядываю на улицу. Озеро словно кипит. Капли ударяют о воду и отскакивают, образуя на поверхности с детства знакомый узор, который всегда завораживал меня.

Ставлю на плиту кастрюлю с водой. От батона осталась лишь коричневая корка, похожая на кусок коры. Я кладу ее в карман.

На улице тепло. Кое-где из-за туч пробиваются солнечные лучи. Скоро погода переменится. Будет прекрасный денек.

Сив и Рут отказываются выходить под дождь, и я кладу зерно кучкой внутри автофургона.

— Вот вам еще немного хлеба, — говорю я и растираю в ладонях последний кусок батона. Куры набрасываются на крошки, падающие из моих рук. Я ищу яйцо на сиденьях и по всему салону, но ничего не нахожу. Бурчу на пернатых бездельниц, впрочем, недолго.

В кладовке я нахожу консервированные половинки персиков и ем их прямо из банки. Наслаждаюсь сладкими фруктовыми кусочками, тающими во рту. Затем пью чай, сидя на ступеньках крыльца под небольшим козырьком, спасающим меня от последних капель дождя. Солнце вышло из-за туч и словно нимб повисло над полями на другой стороне бухты.

Я снова вспоминаю о Мари-Лу.

Интересно, как у нее дела? Может, она все-таки передумает и захочет вернуться сюда? Как я.

Воскресенье. Желто-голубой флаг свисает с вершины белого флагштока. Вокруг накрытого стола во дворе гудит толпа нарядно одетых людей.

Я иду по дорожке между цветущими клумбами. Дорожка заканчивается перед круглой площадкой, недавно выложенной черными камнями с почти зеркально-гладкой поверхностью. Я знаю, что это — черный гранит, потому что видел, как Бьёрн укладывал их. Он раздобыл гранит при каком-то странном обмене, в таких делах он участвовал часто. В центре площадки возвышается старая черешня, ее ветви сгибаются под тяжестью крупных ягод.

Я нахожу ее там.

Она сидит на нижней ветке и следит за мной взглядом. В отличие от меня, она не в нарядной одежде, а в джинсах и красной футболке. На голове желтая кепка с надписью «Odal».

— Привет, Адам! — говорит она.

Ее взгляд прикован ко мне. Она встряхивает головой, так что ее длинные каштановые волосы взметаются вверх.

— Привет, — отвечаю я.

— Лезь сюда.

Я перевожу взгляд с Мари-Лу на черешню. Столько ягод я еще никогда не видел. У нас во дворе лишь едва покрасневшие вишни, такие кислые, что годятся только на то, чтобы плеваться косточками.

Я раздумываю. Смотрю на свою одежду. Но все же следую ее примеру и взбираюсь на узловатую ветку.

Поднимаю взгляд и вижу, как Мари-Лу лезет все выше и выше. С ветки на ветку, словно шагает по лестнице.

На самом верхнем уровне веток она садится.

— Давай, шевелись! — кричит она.

Я стискиваю зубы. Стараюсь не смотреть вниз и не отрывать взгляд от ствола. На одной ветке обнаруживаю золотисто-желтый комок.

— Что это такое? — спрашиваю я, радуясь поводу остановиться.

— Живица, а что же еще?

Я сковыриваю желтую застывшую массу.

— Похоже на золото, — говорю я.

Мы сидим высоко в кроне дерева, как два орленка. Под нами полным ходом идет празднование дня рождения Мари-Лу. Гравийная площадка перед домом выровнена граблями и заставлена автомобилями. Из дома престарелых привезли бабушку Мари-Лу. Ей уже девяносто лет, у нее седые волосы и такой же любопытный взгляд, как у внучки. Красная лысина Бьёрна обращена ко мне. Я разглядываю ее и удивляюсь, неужели можно так рано полысеть. Слышу, как он рассказывает смешную историю. А когда история подходит к концу, по саду разносится резкий, как крик чайки, смех Бритт. Я поворачиваюсь к Мари-Лу и корчу рожу. Словно нас это не касается, а Бритт не достанет меня здесь.

— Какие спелые, — говорю я, рассматривая ягоды на своей ладони.

Мари-Лу наблюдает за мной.

— У тебя кружится голова, да?

Я усердно киваю, не отводя взгляда от ягод:

— Да.

— Какой же ты смелый, раз отважился залезть сюда, — говорит она.

Я раздуваюсь от гордости. Делаю попытку поднять взгляд, но лишь мельком успеваю увидеть черные камни под деревом, как чувствую головокружение и цепляюсь за ветку.

— Хочешь, расскажу, что видно отсюда?

Я киваю.

Мари-Лу встает на ветке, я пугаюсь и быстро хватаю ее за ногу.

— Ты с ума сошла? — шепну я.

— Да ладно, по сравнению с Эйфелевой башней это ерунда.

— Ты была там?

— Нет, но собираюсь. Папа сказал, что мы обязательно поедем туда.

— Ты видишь Фьюк?

— Да. И Юнгфрун тоже. И твой дом. И двух лис около вашего курятника. А у твоего велосипеда сдулась шина.

— Врешь! Такие вещи нельзя увидеть.

Мари-Лу хохочет:

— Адам, у тебя нет ни капли фантазии!

После обеда я сажусь на велосипед и отправляюсь в магазин. Неторопливо крутя педали, еду по извилистой гравийной дорожке и вдыхаю с детства знакомые ароматы пшеничного и горохового полей. У поворота за автобусной остановкой на краю поля я замечаю васильки и жалею, что не взял с собой альбом для эскизов. Останавливаюсь, собираю букет и кладу его на багажник.

В магазине кроме меня нет других покупателей, и я слегка рассеянно бреду между рядами полок. Беру два батона. Некоторое время стою с упаковкой яиц в руке, но кладу ее на место.

— Еще что-нибудь? — спрашивает Розен, оторвавшись от газеты. Он берет оба батона и пробивает их цену в кассовом аппарате.

— Нет, спасибо. То есть да. Батарейки. Обычные, для карманного фонарика. Две штуки.

Розен достает с полки около прилавка две продолговатые батарейки. Протягивает их мне.

— О, Адам! Давно приехал?

— Не очень.

— Значит, решил погостить?

Я киваю.

— Ну, и как жизнь в большом городе?

— Неплохо.

Я кладу на прилавок две купюры по двадцать пять крон. Розен берет деньги и дает мне целую пригоршню сдачи.

— Спасибо за покупку, — говорит он.

Я киваю и открываю дверь. Тут вспоминаю, что забыл купить телефонную карточку. Заплатив за нее, я еще раз прощаюсь с Розеном и иду к телефону-автомату напротив магазина. Набираю номер, но слышу лишь долгие гудки — никто не берет трубку.

Васильки вянут, хотя до дома совсем рукой подать. До нашей избушки нет дороги. Во всяком случае, дороги в привычном понимании этого слова. Гравийная дорожка резко поворачивает налево и бежит под гору к деревне. А я еду прямо по едва заметным следам автомобильных колес и выбираюсь на открытую лужайку. Раньше под деревом лежала коричневая корова, и после того, как я проезжал мимо нее, от велосипедных шин воняло кислятиной и коровьей мочой.

Я неторопливо гребу веслами, поднимаю их, лодка скользит по воде, я снова упираюсь ногами в дно и налегаю на весла. Лодка длинная и неходкая, но довольно устойчивая. Я гребу ровно столько, чтобы держать ее на ходу. Хуже всего — спасательный жилет, он постоянно мешает.

Я плыву вдоль мыса, прямо на запад. Добравшись до больших камней, где заканчивается мыс, я поворачиваю на юг. Спустя некоторое время кладу весла на корму и ищу на суше первые ориентиры.