Макс Фрай - Книга русских инородных сказок

XXI. Когда его укладывали на волокушу, он очнулся, увидел усатого офицера в полушубке и с обмороженным носом, держащего в руках овчину, и снова вырубился, чтобы вторично прийти в себя уже на склоне Богдо-ула. Это называется: экспресс.

XXII. Поначалу в себе было тесновато, но потом он смог как-то утрамбоваться, хотя тот объем, который раньше занимали в пространстве пальцы левой руки, продолжало тянуть и дергать.

XXIII. Барона Миша видел в общей сложности сорок пять раз, восемь раз — есаула Мохеева и один раз Джамуху-сэчена, которому зачем-то отдал кисет с табаком и аккуратно нарезанной газетой «Уфимец» за август 1919 года.

XXIV. Джамуха произвел на Мишу неприятное впечатление. Потом он подумал, что если бы кто-то задался целью изваять необычайно морщинистое лицо и трудился над ним лет сто, а потом выстрелил в него с разных углов двумя стеклянными пулями, то вот такое оно бы и получилось.

XXV. Миша иногда анализировал случайные впечатления, а иногда нет. Например, к тому инциденту в поезде он ни разу не вернулся.

XXVI. Из памяти Джамухи Миша исчез сразу же, как повернул за угол.

XXVII. В начале февраля Мише ни с того ни с сего предложили наладить литье пуль из стекла.

XXVIII. 28 февраля Миша убил девять китайских солдат. Он положил винтовку на сгиб беспалой левой руки и стрелял вниз, в накатывающуюся и откатывающуюся толпу, особенно не целясь. Ствол сильно подбрасывало при каждом выстреле. Хотя расстояние между ним и китайцами ни разу не сократилось и до пятидесяти метров, ему казалось, что он стреляет прямо в обмороженные лица.

XXIX. Когда у Миши кончились патроны и ему пришлось отползти назад, вниз по склону сопки, он столкнулся с Тубановым, человеком без определенного звания и двух передних зубов, командиром тибетской сотни. Тубанов жестом подозвал Мишу к себе, сложил пальцы в козу и легонько хлопнул его по глазам — сверху вниз.

XXX. Миша неловко развернулся в изумрудной теплой толще и поплыл вдоль наклонной плоскости вверх, едва касаясь ее грудными плавниками.

XXXI. За его спиной боек ударил по капсюлю, облако раскаленного газа, внезапно образовавшегося в небольшом объеме, вырвало зеленоватый конус из латунного ободка и послало его вперед, вдоль воображаемой прямой.

XXXII. Стеклянный комок, в котором происходили сложнейшие физические процессы, врезался в Мишин затылок и распался на две половинки, вылетевшие наружу под разными углами.

XXXIII. Произошло это как раз в тот момент, когда из-за гребня сопки поднялись и уперлись в небо столбы янтарного света, сотни столбов; и этот факт столь значителен, столь нежен, что с него, наверное, надо было начинать.

Однажды Чжуан-цзы заснул и увидел сон, будто он стал мотыльком. Порхает он с цветка на цветок, а за кустами сидит Калугин и боится милиционера.

Чжуан-цзы проснулся, позвонил в колокольчик, лег на правый бок и снова заснул и опять увидел сон, будто он стал мотыльком. Порхает он с цветка на цветок, а за кустами сидит Калугин и боится милиционера.

Чжуан-цзы проснулся, попросил слугу принести ему стаканчик холодной рисовой водки, выпил водку, лег на живот и снова заснул и опять увидел сон, будто он стал мотыльком. Порхает он с цветка на цветок, а за кустами сидит Калугин и боится милиционера.

Чжуан-цзы проснулся, посмотрел из окна на реку Хуанхэ, посидел в позе лотоса, лег на левый бок и заснул опять. Заснул и опять увидел сон, будто стал он мотыльком. Порхает он с цветка на цветок, а за кустами сидит Калугин и боится милиционера.

Тут Чжуан-цзы проснулся и решил больше не спать, но моментально заснул и увидел сон, будто мотылек стал Чжуан-цзы, а Калугин сидит за милиционером, и мимо них идут кусты.

Чжуан-цзы закричал и заметался в кровати, но проснуться уже не смог.

Чжуан-цзы спал четыре дня и четыре ночи подряд и на пятый день проснулся таким тощим, что учитель Ляо-Пинь не допустил его до утренней медитации. Чжуан-цзы был вынужден покинуть монастырь и начал странствовать по свету. И с тех пор он уже не знал, кто он: Цзы, видевший во сне, будто стал мотыльком, или мотылек, которому снится, что он — Чжуан-цзы.

Калугина же сложили пополам и выкинули как сор.

— Скажи мне, какого черта мы его купили?

Прямо под ними сидело небольшое усатое животное. Изогнувшись, животное остервенело вылизывало свой хвост, но, будто услышав, что речь шла о нем, повернуло голову и уставилось на них немигающими желтыми глазами.

— Это твоя была идея, любительница животных. Серенький, серенький… — он издевательски передразнил ее и с ненавистью посмотрел вниз. Животное было в хорошем настроении — оно повалилось на бок и стало трепать полосатый коврик из коридора, вцепившись в него зубами и с силой ударяя когтями задних лап. Пол был усыпан серой шерстью, разорванными в клочья тряпками, кусками паркета и обивки, а стены исполосованы длинными глубокими царапинами — как будто кто-то долго бил по ним ножом в исступлении.

— Надо было его утопить, когда он начал линять. Все уже понимали, что это никакой не кот. Ехидна…

— Нам придется когда-нибудь спуститься.

— Только не сейчас.

— Позже. Оно же когда-то уснет?

— Может, они не спят никогда.

— Сильно болит?

— Болит, но пока терпимо. — Его рука ниже локтя была обернута свитером, пропитанным кровью. — Нам только успеть добежать до двери.

Они снова посмотрели вниз. Животное, урча, грызло ножку дивана. Острые, как иглы, зубы прошивали дерево насквозь. В большой комнате зазвонил телефон. Он звонил и звонил, пока наконец звонящий не отчаялся и не положил трубку. Через минуту зазвонил мобильный у нее в сумке на вешалке в коридоре. А потом снова наступила тишина.

— Все. Сели батарейки.

— У меня дико затекла спина.

— Где оно?

— Спряталось где-то.

— Ты ляг на живот, будет легче.

— Чем-то пахнет, ты не чувствуешь?

— Газом?

— Нет, это не газ… что-то горит как будто.

— Надо слезать.

— Ты с ума сошел. Не надо, давай подождем еще.

— Я попробую добежать до кухни, там нож.

Он пододвинулся к краю, уперся руками в стены и начал осторожно спускать ноги вниз.

— Ты подумал обо мне? Что будет со мной…

— Тс-с-с. Тише.

Его ноги уже почти коснулись пола, как из-за угла беззвучно метнулась быстрая серая тень. Он рывком подтянулся на руках, еле успев втащить себя обратно, — зубы клацнули у самой ноги, скользнув по коже.

— Черт, — сказал он, отдышавшись.

Снизу раздавалось рычание. Животное точило когти об пол, выдирая куски паркета и разбрасывая вокруг себя крошево из щепок.

— Я говорила, не надо, лучше подождать, пока за нами придут.

— Кто, кто за нами придет?

— Кто-нибудь. Хозяйка за деньгами, электрик, соседи, кто-нибудь, — она сдавленно рыдала, забившись в дальний угол антресоли.

— Морда… посмотри на его морду.

Животное растянулось вдоль стены. Змеиный чешуйчатый хвост нетерпеливо бил по полу, а из пасти вырывались небольшие облачка дыма.

— Вот чем пахнет, серой.

— Боже.

— Что?

— Погляди. На лопатках.

Чешуя на спине вздулась и кровоточила. Из ранки на правой лопатке торчал резной кожистый край.

— Это крылья. У него начали расти крылья, — сказал он.

Они лежали тихо-тихо, не включая света, слушая негромкий монотонный хруст в прихожей.

— Я что-то такое читал подобное, — сказал он. — Только там землю баба ела.

— Землю полезнее, натуральный продукт все-таки. Лучше бы она землю ела, а не стены. Свинец один в этих стенах. Вот летом поедем на дачу, пусть ест, сколько влезет. Земля только там плохая, глина, как ни удобряй, все равно ничего не растет. — Она вздохнула и повернулась на другой бок, перетащив на себя большую часть одеяла.

— Слушай… это самое… — Он повернулся на живот и начал шарить по столу в поисках пачки сигарет.

— Чего?

— Я тут подумал, что надо машину земли купить, поднять участок-то. И навоза не помешает, на говне лучше растет.

— Не кури тут и так все прокурил. Иди в туалет кури. И вообще спи давай, мне вставать завтра в семь утра. И когда уже вы все угомонитесь только, одна стены грызет, второй одни замечания из школы носит, этот курит по две пачки в день…

Он кряхтя перелез через нее, сел на край дивана, поискал босыми ногами тапки — и замер, услышав из коридора странный звук, как будто кто-то высыпал из корыта груду щебня.

Она резко поднялась, села и тоже прислушалась. Сперва было тихо, а потом они услышали короткий крик — кричал мужчина, отчаянно и хрипло. Потом раздалось негромкое чавканье, и все снова стихло.

— Господи, это еще что? — прошептала она.

Они выбежали в коридор, отталкивая друг друга, — и остановились. В стене зиял огромный проем в соседнюю квартиру. Было полнолуние, и в неверном серебряном свете в проеме четко выделялся силуэт ребенка в пижаме. В одной руке девочка держала плюшевого медведя, другой терла глаза. Он отодвинул дочь и вошел в проем, осторожно переступив через кучу разодранных обоев и штукатурки на полу.