Данил Гурьянов - Любовь языком иносказаний

— И-ди-от-ка! — с придыханием воскликнула Вера Сергеевна, отвернувшись, будто выражая этим поворотом головы полную степень презрения к Ульяне. — Ну, и-ди-от-ка!

— Это ты кого назвала идиоткой, а? я ведь щас тебе в харю плюну! — сменила безудержное веселье на пьяную агрессию Ульяна и попыталась подняться.

В это мгновение к ней уже подоспел Наиль и, схватив неуправляемую женщину под мышки, стал тяжело поднимать ее.

— И-ди-от-ка!

— Ну-ка отпустите меня, я щас ей врежу!

На помощь Наилю подоспел еще один мужчина, и вдвоем они поставили шатающуюся и растрепанную Ульяну на ноги.

— Ты слушал как меня эта паскуда назвала? — пьяно кричала Ульяна Наилю, который говорил ей что-то успокаивающее и, поддерживая, вел к выходу из отдела. — Мне это уже надоело! Я щас с ней разберусь!

Они вышли в коридор, и вскоре удаляющиеся крики Ульяны стихли. Ларочка снова включила музыку, некоторые опять кинулись в танец, другие с готовностью принялись обсуждать происшедшее.

Я села на стоящий у стены стул и попыталась успокоиться. Наиль… с этой проституткой… Я вскочила со стула и, подбежав к шкафу, стала одевать свое пальто. Хватит, повеселилась!

— Нель, Нель, ты что, уходишь что ли уже? — закричали мне сквозь музыку некоторые женщины.

Я механически улыбнулась им и кивнула головой. Ко мне поспешила Тамара.

— Нель, все нормально, — ободряюще начала она, пытаясь найти в происшедшем хотя бы что-то обнадеживающее. — Главное, что ты смогла побороть! И в следующий раз ты уже…

— Никакого следующего раза не будет, — как можно более невозмутимо произнесла я, надевая вязаную шапку и смотрясь в зеркало на дверце шкафа. — У него вон есть своя компания, очень веселая к тому же, не то что я. Ну и да ради Бога! Меня это уже не волнует.

— Нель…

— Тамар, потом поговорим, ладно? Ну давай, пока! — я поспешила к выходу, прощаясь со всеми, кто был у меня на пути.

— Нель, ты блюдо свое забыла и десять ложек, но они еще не освободились! — по-деревенски звонко закричала мне через весь отдел одна из наших сотрудниц Зина, не столько развлекающаяся, сколько следящая за тем, чтобы все были сыты и любые хозяйственные вопросы были улажены.

— Завтра заберу! — тоже выкрикнула сквозь рохот музыки я, поблагодарив Зину улыбкой.

Оказавшись в гулком коридоре, я быстрыми шагами пошла к лифту. На этаже было тихо, и только из нашего отдела приглушенно доносилась музыка.

Я остановилась в ожидании лифта, как вдруг услышала громкий смех Ульяны, раздававшийся откуда-то из глубины коридора.

Она и Наиль сейчас, наверно, сидят там где-нибудь на подоконнике…

Мужлан! Обычный мужлан! Такой же дегенерат как и остальные! Любитель залежавшихся на прилавке потаскух!

Я стояла, глядя на светящуюся кнопку лифта. Потрясение и разочарование меня словно сжали в тиски, не давая думать ни о чем другом.

Боже мой! Какая же я дура! Дура! Дура!!! Я же выдумала себе этот образ и идеализировала его, а такого Наиля, каким я его себе представляла, просто не существует! На самом деле он такой же бабник, алкоголик как и все остальные! Такой же как и все! С расчетливым умом, скотскими устремлениями, примитивной душой! Дура, дура! Но ты сама виновата! Так тебе и надо, Нелечка! Будешь знать на будущее! Он же совершенно чужой для тебя человек, ты его абсолютно не знаешь! Ты же все выдумала и домыслила! Попалась на удочку тщеславного охотника-коллекционера! Но хватит! Я больше не позволю выставлять себя дурой!

Подъехал лифт, и я стремительно вошла в него, нажала кнопку первого этажа и, прежде чем створки захлопнулись, уверенно в мыслях произнесла: «Наиль, между нами все кончено!»

«Инфантильная! Ха! Раздражает, видите ли! Ну, конечно, раздражает, только в положительную сторону, правда, Наиль?»

Хотя я уже вышла из здания нашего Института и приняла окончательное решение относительно себя и Наиля, успокоиться мне было трудно.

Время было еще не позднее — лишь восьмой час, но уже стемнело, люди в предпраздничной суете спешили по тротуару, вдоль дорог дугообразно висели горящие разноцветными огнями гирлянды лампочек.

Я зашла в гастроном. Там было по-вечернему много покупателей — оказывается — «выбросили» колбасу. Хотя бы в этом повезло. Я встала в очередь.

Очередь растянулась на протяжении нескольких отделов гастронома, и я оказалась стоящей у витрины молочного. За стеклом на подносах стояли два огромных и неприятных куска белого жира. На поверхности каждого из них ножом были нанесены всевозможные узоры с преобладающей темой решеток, а по углам или в центре находились импровизированные розочки из оранжевой моркови.

Стоя в очереди, я рассматривала эти куски жира, превращенные хотя в маленькие и самодеятельные, но произведения искусства. Это превращение, наверно, осуществляли продавщицы гастронома — обычно такие неприятные и бездушные, но судя по этим их творениям, тоже обычные женщины, верящие во все прекрасное и доброе, в красоту и любовь.

— Не занимали вы тут! — вдруг услышала я голос стоявшей сзади меня затюканной полной женщины, которая отбрыкивалась от маленькой старушки, действительно не занимавшей очередь, но пытавшейся получить место в ее середине, действуя как жертва, которую надо пожалеть и пропустить — она что-то тихо жалобно лепетала и чуть ли не плакала.

— Не надо мне! — снова кричала на все пожилой оппонентки Затюканная, раздраженно отворачивая голову и наверняка думая о том, что если она пропустит вперед старушку-актрису, то для своей семьи ей колбасы может не хватить, так как дефицитный продукт уже заканчивался.

Продавщица в белом халате и чепчике, с тусклым, словно не прорисованным остроносым лицом, глянула на наш зашевелившийся отрезок очереди безразлично и не останавливая свой конвейер из лиц, весов, денег, колбасы, режущих движений…

Я почувствовала себя уютно среди всех этих женщин, потому что все они не вызывали зависти, и я была благодарна им за это, так как видела, что не одна из числа таких.

Где-то через полчаса дошла моя очередь, и я наконец получила свой кусок колбасы, обернутый в грубую серую бумагу.

На остановке ждать сегодня пришлось недолго, и вскоре я села в троллейбус и поехала домой. Там меня никто не ждет. Маленькая однокомнатная квартира на первом этаже высотного здания на окраине нашего небольшого города. Эту квартиру я получила после восьми лет проживания в старом общежитии.

Закончив в свое время школу, я решила поступать в университет и поехала для этого в город, а родители и сестра остались в деревне. Я приехала туда вооруженная лишь оптимизмом простой и наивной деревенской девчонки, троллейбусы тогда для меня были чудом, а провинциальный городок показался центром мира. Я месяц жила у троюродной тети, без чьей-либо помощи поступила в университет, сама добилась себе комнаты в общежитии, а на занятия, чтобы не ударить в грязь лицом перед городскими, ходила, всевозможно комбинируя несколько старых юбок и блузок и два модных платья, которые заранее сшила со старшей сестрой Валей.

Абсолютно во всем я была самостоятельна и рассчитывала только на собственные силы. Я училась не покладая рук, чтобы получить красный диплом и почувствовать себя реализовавшейся личностью. В своей группе я подружилась с Тамарой, крепко сбитой и румяной девушкой, то и дело пропускавшей занятия из-за участия в соревнованиях по плаванию. В Тамаре всегда был боевой дух, но проявлялся он только в вопросах любви и спорта, в остальных же областях она была совершенно беспомощна (но со временем это прошло). С Тамарой и другими девчонками мы порой сбегали с лекций и в соседнем «Овощном», в отделе «Соки-Воды» пили яблочный сок с мякотью, абсолютно счастливые от легковесности существования и совершенно не сомневавшиеся в осуществлении мечтаний каждой из нас.

Я закончила университет с красным дипломом и по распределению попала в Институт, где сейчас работаю. Тамара решила заняться профессиональным спортом, но после травмы, полученной на тренировке, оставаться в большом спорте больше не могла, долго болела, располнела, пришла к мысли воспользоваться полученным образованием. Я у себя в Институте стала хлопотать, чтобы ее взяли к нам — кому шоколадку, кому коробку конфет, в зависимости от полета птицы.

Через пять лет работы в Институте я получила свою квартиру, представлявшую из себя голые бетонные стены с разбитыми, а кое-где и вообще отсутствующими корпусами розеток, небеленые потолки с проводками в центре для лампочек, окна с поцарапанными стеклами и пол с блеклым линолеумом, вздувшимся так, что не открывалась ни одна дверь, а завершали эту картину протекающие над раковинами краны и унитаз без сливного бачка. Все. Работай.

За полтора года, что длился мой ремонт, я поняла одну важную вещь: русская баба может все. Весь ремонт я осилила сама, одна. Только сантехнику и электричество приглашала сделать слесарей-алкоголиков, которые своей халатной работой порой доводили меня просто до исступленных слез. И еще Тамара приходила помогать мне перестилать линолеум и врезать замки. Друзьям и знакомым я теперь звонила только в поисках материалов для ремонта и с этой же целью каждое воскресенье ходила на «черный рынок», где ко мне подбежит порой какой-нибудь мужичок в петушке и так быстро, заговорщически: «Шанель № 5 нужна?», на что я ему: «Нет, мне бы бустилата…»