Мейлис Керангаль - Ни цветов ни венков

Они удалялись от берега. Море было тихое, лодку не качало, и Финбарр ритмично работал веслами. Он неотрывно смотрел на воду, точно прикидывая, где оттолкнуться в следующий раз. Только размеренность движений да плеск весел, ухающих в воду, убеждали его, что все это наяву, и он цеплялся за весла что есть мочи, стараясь грести в такт биению сердца. Он знал, что неспособен обдумать происходящее, — едва ли он сознавал, что там, на выходе из пивной, почувствовал в девчонке решимость, не уступающую его собственной, едва ли видел в ней путь к спасению, но хоть лодка и уносила его все дальше от берега по водам, поглотившим огромный корабль, он чувствовал, что силы в нем медленно прибывают: чем темнее становилось вокруг, тем больше он расправлял плечи. Иногда он воровато взглядывал на нее — манил свет: светлое пальто, светлая шляпка, светлая кожа, — и видел перед собой все, что было ему незнакомо, смутный континент, другой мир, сияющий шар, который — только протяни руку — крутился перед ним накануне, и вот все это собралось в лодке: посреди моря, глухой ночью — девчонка, спокойная, в шляпке, руки раскинуты, грудь выставлена вперед, спина прямая — и куда девалась давешняя бедняжка.

Первый утопленник ткнулся им в борт через несколько часов, Финбарр как раз сворачивал для девчонки папиросу, зажав весла под мышками и не решаясь глянуть даже ей на руки, лежащие на коленях, — девчонка вдруг ни с того ни с сего объявила, покурить бы, у тебя не найдется? И Финбарр кивнул, хотя меньше всего ему хотелось сбиваться с ритма и остаться с ней с глазу на глаз в пугающей тишине. Удар тела отвлек их, и Финбарр встрепенулся. Они вскочили, на борту поднялась возня, лодку качнуло, когда оба свесились посмотреть. Показалась голова, поддерживаемая на плаву спасжилетом, неясно белеющим в темной воде. Без лишних слов девчонка потянулась за фонарем — опять заходила ходуном лодка, оба вскрикнули, Финбарр перешел на другой борт, — и посветила на утопленника, лицо посинело, кожа туго обтягивала кости, точно разом съежилась, — это был мужчина лет пятидесяти, в рединготе, при галстуке, потом обнаружится, что звали его Эдвард Б. Бехинсейл и что из Нью-Йорка ему пришлось уехать из-за какой-то земельной аферы, обогатившей его, но сделавшей персоной нон-грата, — нет, не он, тускло сказала девчонка, тяжело опустилась на сиденье и принялась нашаривать на дне лодки желтую папироску, которую скрутил ей паренек. Чего делаем-то, спросил Финбарр, берем? Девчонка покачала головой. Только лишняя тяжесть, надо еще поискать, я заплачу, у меня есть деньги. Финбарр замялся. Спокойный голос плохо вязался с одержимостью во взгляде, и в эту минуту он не поручился бы, что она не чокнутая. Он насторожился — эта смутная, сумбурная ночь так внезапно сгустилась, а он айда в нее без оглядки, точно шкуру спасает, — и ответил, как сдачи дал. Тут я гребу, мы берем его и отвозим на берег. Он говорил спокойно, ей в тон. Ишь, отрезал, изумилась девчонка, — еще пацан совсем, она думала, будет делать, что скажут.

Он отшвырнул весла и перегнулся за борт, чтобы ухватить тело. Держи меня, рявкнул он девчонке, держи меня за пояс. Она подползла к нему на коленях и уцепилась за талию. Он запустил руки по локоть в воду и продел их под мышками утопленника. Попытался было втащить его, тело показалось по пояс, но мужчина был слишком тяжелый, а девчонка позади слишком легонькая, чтобы служить противовесом. Он почувствовал, что его тянет в море, вот лицо уже почти коснулось воды, голова поравнялась с головой покойника. Волны бились о борт, но сейчас от них было мало проку. Он пыхтел, в горле пересохло, девчонка держала его — и он снова поразился ее силе. Выпустив труп — театральное «плюх!» и мгновенная вялость, сопутствующая неудаче, — он тут же полетел назад в лодку, угодил затылком в девичий живот — ее тоже отбросило на дно, — ощутил лобковую кость, камнем проступающую сквозь юбки и габардиновое пальтишко, и остался лежать, глядя в небо, в аккурат под луной, золотой, огромной и такой близкой, что глаз различал на ней тени рельефа, горы, озера, пустыни.

Мертвец снова поплыл. Лови его, крикнула девчонка. Она свесилась за борт и начала подгребать рукой. Когда до утопленника оставалось совсем немного, она встала в рост и приказала мальчишке обойти его, чтобы они могли втащить тело сзади. Затем сорвала шляпку, расстегнула пальто, распустила на юбке шнуровку — белая блузка еще не успела запачкаться, белела напруженная шея, гладкое горло, грудь в вырезе, белела полоска кожи над чулками — и, как была, в ботинках, ринулась за борт. В черных водах вскипела пенная яма, яростно взметнулись и обрушились брызги. Финбарр даже не вскрикнул. Послушно ухватив весла, он на полном ходу обошел мертвеца и развернул лодку так, чтобы тот оказался головой к корме. Девчонка с воем вынырнула из воды, подплыла к утопленнику и в три гребка подтащила его к лодке. Она толкала, Финбарр тянул, и вскоре мертвец скатился в лодку. Ну что, завопила она, поймали как миленького! Ее головка, показавшаяся в лужице лунного света, там и сям разлитого по морю, прелестна — кожа сияет перламутром, глаза зеркально отблескивают, мокрые, заглаженные назад волосы облепили голову, подчеркивая чудное строение черепа, настоящая ночная птица, залюбуешься. Финбарр глаз с нее не сводил. По лицу, как дождь по стеклу, сбегали мелкие капельки, висли бусинами на ресницах, бровях, на кончике носа, над верхней губой. Она вдруг прыснула, и ее смех оросил разлитую за бортом ночь. Финбарр в жизни не видел ничего живее этой головки. Ты доволен? Поймали-таки! Он протянул ей руки, чтобы помочь взобраться. Такая невеличка — он поднял ее одним махом, поставил на сиденье и тотчас подал ей изрядно подмокшее пальтишко. Девчонка хватала ртом воздух и отплевывалась, ее колотил озноб, отвернись, скомандовала она, и парень повернулся к черному берегу, где дрожали чахлые огоньки Квинстауна. За спиной слышалось тяжелое дыхание, он знал, что она раздевается — с трудом, долго выпрастываясь из липкой одежды, то и дело задевая труп, бесцеремонно брошенный лицом вниз. Голая по пояс, она достала из забрызганного чемодана сухую кофточку, натянула ее через голову, надела пальто и принялась выколачивать из ботинок воду, энергично постукивая ими о борт. Финбарр вглядывался в темнеющий вдали остров, в свою прежнюю жизнь, притаившуюся где-то там, и ему казалось, что он ничего не видит, что перед ним лежит незнакомая, чужая земля. Он уехал далеко-далеко. Все, поворачивайся. Девчонка уже сидела на своем месте и глаза ее, точно индикаторы кругового обзора, неутомимо обследовали морскую гладь. На лице и на шее проступили багровые пятна, похожие на кровоподтеки, а губы стали темные, точно нарисованные сепией, на манер актрисы немого кино. И напрасно она вся сжалась в тени — маленький сыч, подстерегающий добычу, — он чувствовал ее силу.

Я замерзла, сказала она, когда море побледнело и стал виден тянущийся за кормой след — чуть заметная, тающая пена, до того медленно они плыли, — и Финбарр ответил, возвращаемся. Других утопленников им не встретилось, они здорово окоченели, но еще больше устали. Мертвец лежал между ними, на боку. Чтобы не катался, его подоткнули мокрыми тряпками. Продолжим завтра? Она выглядела измученной, но решимости в голосе это не убавило. Финбарр развязал свой шарф и протянул ей вместо ответа, буркнул, лучше укройся. И до самых скал, окопавшихся за пирсом Квинстауна, он не отрывал от нее глаз — в зеленом свете занимающегося дня девчонка один в один походила на то, что он представлял себе, говоря прости-прощай Сугаану.

Уже днем, шагая по главной улице Квинстауна, он не мог взять в толк, с чего это жители толпятся у стен и глазеют на голые камни. Подойти взглянуть да послушать, о чем судачат. Парень он был рослый, но затылки и шляпы загораживали ему то, на что все смотрели, и пришлось ему поработать локтями, чтобы пробиться поближе. Разобрал, чего пишут, — он умел читать-то, слово, затем еще одно, но всегда опасался, что не поймет, о чем говорится в словах.

Представитель Кунарда прибыл утром, к вящей радости местных властей. Дело такой важности. Событие международного масштаба — о торпедировании «Лузитании» трубили все до одной европейские и американские газеты, весь мир устремил взгляды на Квинстаун, место бедствия, гавань страданий; они осмелились напасть на гражданское судно, вопреки всем правилам войны. Человек Кунарда приехал из Брайтона. Одет он был элегантно, смотрел озабоченно и милостиво роздал вертевшимся рядом мальчишкам по свитку белой бумаги. Мальцы разлетелись по городу выполнять поручение: не были забыты самые убогие предместья, кто-то припустил по дороге на Белгули и забежал довольно далеко. Наклеив листовку, гонцы вставали рядом и несли караул.

Репортер в полосатом пиджаке стоял ближе всех и что-то чиркал в блокноте. Финбарр узнал его по голосу. По гаденькой, еле сдерживаемой дрожи в нем. Recovery of the body, i?. Recovery of the body, i? слышь, парни, по фунту за тело! Он обернулся — позади уже собрались любопытные — и самодовольно сверкнул пряжкой-подковой. Он взялся все им растолковать. По фунту за тело каждого найденного утопленника. Такая такса. Один фунт равняется одному телу. Одно тело равняется одному фунту. Было бы над чем ломать голову. Вот теперь толпа зашевелилась, загудела. Какая-то волна всколыхнула куртки, кепки, сутулые плечи — женщин перед объявлением не было, женщины остались дома, нужно было молиться. Кое-кто уже недобро поглядывал на соседей, оценивая их силы. Один из толпы спросил, правда ли, что пакетбот затонул на широте мыса Кинсейл, в десяти милях к югу. Репортер, не глядя, кивнул и зажег папиросу.