Ауэзхан Кодар - Порог невозврата

– А ну вон из моей квартиры! – опять полез на рожон Агзамов.

– Ваши документы, – холодно спросил представитель власти. Собравшаяся с духом женщина сфоткала подозрительного типа.

Человек полез в карман и спокойно предъявил документы.

– Басманов Ашот Азраилович, 1973 года рождения, казах.

– Где работаете?

– Знаешь, есть такая компания «Казахский кобель», ой, что я несу, «Казкабель», так вот я хозяин этих всех кабелей, – довольно плоско пошутил Басманов.

– Позвольте, удостоверение.

Удостоверение тоже оказалось в порядке.

Но лейтенант не унимался.

– Теперь объясните, зачем Вы вторглись в чужую квартиру?

– Я не вторгся, а вошел. Это квартира по ул. Октябрьской? Вот смотрите, у меня ордер.

У него, и в самом деле, был ордер на квартиру по указанному адресу.

Лейтенант, переводя взгляд то на верзилу, то на Агзамыча, не знал, что и думать. Верзила нагнулся и что-то шепнул ему на ухо. После этого многозначительного сообщения, лейтенант воззрился на Агзамова.

– Извините, уважаемый, а где ваши документы?

– Я же сказал, в сейфе.

– Но это оказался не ваш сейф.

– Но у меня тоже был сейф!

– А чей же тогда этот сейф?

– Не знаю, кажется, не мой.

– Зачем же вы тогда пытались его открыть?

Взбешенный донельзя Агзамов не знал, что ответить.

– Ты, продажная тварь, – зашипел он на лейтенанта. – Этот отморозок подкупил тебя, да? Ну, смотрите у меня, я выведу вас всех на чистую воду – он попытался прорваться к двери, но там стоял верзила. Агзамыч попятился к стражу порядка. Приговор лейтенанта был суров и краток.

– Ну, уважаемый, придется вас забрать до выяснения личности. Окончательно пришедшая в себя женщина сфоткала и Агзамова, и, на всякий случай, Басманова. Вскоре с руками, сцепленными за спиной наручниками, Агзамыча везли в опорный пункт милиции.

…Очнулся он в КПЗ, в просторечии обозначаемом как «шлакушник». Рядом кто-то пел, кто-то блевал, какой-то русский – широкоплечий, в длинном черном плаще, – толкался в зарешеченную дверь. В тусклом свете подслеповатой лампочки кто-то лохматый и небритый читал толстую книгу. От смрадного дыхания сокамерников стояла страшная вонь. У Агзамова застучало в висках, к горлу подступил жуткий ком тошноты. Агзамов еле сдержал себя. Между тем, русский гигант несколько раз постучав в дверь, повернулся и направился к лохматому книгочею.

– Эй, хватит читать, это тебе не изба-читальня. Нашел, где просвещаться.

– Как говорил Гераклит: и здесь обитают боги, – буркнул книгочей совершенно машинально.

– Не густо нас тут, богов, – печально констатировал гигант, обведя взглядом не слишком респектабельных сокамерников. – Правда, вот только что товарища подвезли. – Товарищ, вы кто такой будете и как дожили до жизни такой? – вежливо, но прямо обратился он к Агзамову.

– Думаю, я тут не задержусь, – уверенно заявил Агзамов. – Ошибочка, какая-та вышла.

– Вот-вот! – бодро поддержал его гигант. – На первый взгляд, ошибочка, а там, глядь, и в правило превращается. – Я первым на нашем совке «Битлов» перевел на русский, а где сейчас я, где «Битлы»?

– «Битлы», «Битлы»! – вдруг возмутился книгочей, захлопнув свою книгу. – «Йестедэ-э-эй», – протянул он, как будто играя на гитаре. – В том-то и дело, что они сейчас – вчерашний день. Я согласен, что это лучшие модернисты, утвердившие в мире культ электрогитары. Но ныне бал правят не они.

– Танат, ты опять о своих постмодернистах? – усмехнулся гигант. – Так им еще далеко до мейнстрима! Тем более – у нас! Да они и сами против, чтобы их сводили в какое-то общее течение.

– Это не течение, а состояние, состояние после всего, что случилось с культурой в ХХ веке.

– И что это за состояние?

– Это такой сильный похмельный синдром после слишком большой веры в Разум. Крах нацизма и коммунизма показал, что нельзя верить во что-то одно, что не только сон разума, но и сам разум рождает чудовищ, когда слишком переоценивает свои возможности. И вообще нет платоновского мира идей, разум находится в языке.

– И, значит, мир – это текст?

– Да, с этим ничего не поделаешь. Все в этом мире, действительно, только текст, иначе мир не интеллигибелен.

– Папаша, ты согласен? – повернулся гигант к Агзамову.

– Знаешь, – улыбнулся Агзамов. – Мы – восточные люди, а на Востоке мир – скорее подтекст, а не текст. И я думаю, что это правильно.

– Оригинальнейшая трактовка теории Дерриды! – осклабился гигант.

– Да он о нем скорее ни сном, ни духом, – грустно констатировал Танат.

Агзамыча оскорбило, что эти, по всему видать, пауперизованные элементы еще смеют посягать на его интеллектуальную экипировку.

– Слушайте, молодой человек, – весьма вежливо обратился он к книгочею, – что вы имеете против подтекста?

– Да ради бога! – широко махнул рукой Танат, – только сначала текст, а потом подтекст, сколько угодно подтекстов. Но если нет текста, извините, никакого подтекста не будет.

– Ну, хорошо! – хитро улыбнулся Агзамыч. – Вы хотите отсюда выйти?

– Хотим! – сказал гигант.

– Тогда зови начальство.

Гигант заколотил в дверь. К зарешеченной двери подошел сержант.

– Чего надо?

Но тут к двери подошел Агзамыч и что-то шепнул на ухо сержанту. Сержант, как говорится, не повел и ухом. Тогда он вынул из кармана минииздание своего отца Агзамова и показал милиционеру.

– Ну, знаешь, кто это? – и указал на фамилию своего отца.

– Аг-зам Аг-за-мов, – прочитал по слогам сержант.

– Знаешь, кто он такой?

– Не-а.

– Лауреат Государственной премии СССР. А я его сын. Понимаешь?

– Ну и что?

Тут к Агзамычу подошел гигант и, дыша ему в лицо перегаром, спросил:

– Ты че ему мозги паришь? Ты же не Агзамов.

– Как не Агзамов? – возмутился Агзамов.

– Ты на себя посмотри – нет в тебе никакого лоска, гонора, какой же ты Агзамов? Между прочим, вчера по «ящику» передавали, что сегодня он летит в Америку, – выказал немалую осведомленность гигант. – Знаешь че? – еще плотнее придвинулся он к Агзамову. – У тебя бабки есть?

– Есть немного, – попытался уклониться Агзамов.

– Дай ему бабки и всего делов, – усмехнулся гигант. Тогда он и тебя отпустит и нас тоже отпустит. Мы ж не дадим пропасть друг другу? – обратился он к стражу закона и не успел тот что-то ответить, всунул ему весомые купюры, охотно предложенные Агзамовым.

– Вещи при вас? – спросил он для порядка. Но тройка уже бодро мчалась к выходу.

– Пойдешь с нами? – сказал гигант, когда они вышли во двор.

– А куда с вами?

– В царство Аида, к Танатосу.

– Это где?

– В микрах, где еще?

Агзамыч задумался. Он понимал, что идти ему некуда, но и с этими идти не хотелось.

– Знаете, у меня столько дел. Вот держите на такси и до свидания.

– Слушай, друг, шланги горят, ты бы дал на похмелье-то?

– А ты, я гляжу, не прост, палец дашь, руку откусишь! На вот бери, что даю и будь доволен, – Агзамов вручил гиганту всякую мелочь и заспешил подальше от этих сомнительных личностей.

– А все-таки подтексты твои не помогли, – бросил ему в след гигант и они с Танатосом не спеша зашагали в сторону микрорайонов. «Бабло оно и в КПЗ бабло!» – прозвучало напоследок в пространстве.

Агзамов шел и думал: «Куда я иду? Этих я и за людей не посчитал, а самому мне и идти-то некуда. Нет, надо обратно в милицию. Я им должен заявить, что я потерялся, что я это я!».

Он нехотя повернул в сторону опорного пункта. После утреннего пробуждения в «отстойнике» ему не хотелось иметь дела со стражами порядка. Как-то не верилось, что это учреждение для установления истины, или для сочувствия человеку.

Его мысли потекли в другую сторону.

«…Но как они меня опознают? Ведь паспорт-то дома. Фу, какую чушь я несу! Не знал, что так трудно, удостоверить других в том, что ты это ты. За сорок лет в казахской культуре я стал знаменитым, как пропись. И вот, пожалуйста, теперь меня никто не узнает».

Он подошел к полупустой остановке и сел на скамейку. Раньше все сбежались бы к нему, стали бы просить автограф, говорили бы, как его любят, чтят, обожают, как любят его телепрограмму. Теперь людям нет до него дела, каждый ждет своей маршрутки или автобуса.

Агзамов тяжело поднялся и пошел куда глаза глядят.