Кристи Филипс - Письмо Россетти

– Но разве не из этого должна состоять диссертация? Не из фактов, дат и комментариев?

– Наверное, но мне хотелось бы, чтоб рассказ получился живой, занимательный. Впрочем, это еще не самая плохая новость. Еще один историк пишет книгу об Испанском заговоре. Профессорша из Кембриджа, ни больше ни меньше.

– Кембриджа?

– Из Кембриджа в Англии, а не в Бостоне. Тринити-колледж.

Клер умолкла на секунду, наклонилась завязать шнурок на кроссовке, и Мередит в это время топталась на месте.

– Сама знаешь, как мало в колледжах мест для историков. И я думала, если моя диссертация действительно окажется хорошей и оригинальной, я могу рассчитывать на получение места преподавателя. А если книга на ту же тему выйдет раньше, этому не бывать, вот и все. Сегодня утром ездила в Гарвард, встречалась там с Хиллардом. И он сказал, что единственный путь к успеху – это написать нечто сногсшибательно оригинальное. Но стоит только выйти этой книжонке – и моя диссертация будет оригинальна, как весенняя грязь.

– А когда выходит книга?

– Не знаю.

– Может, все же успеешь закончить до выхода.

– Именно это и сказал Хиллард. Скоро профессорша собирается выступить на конференции в Венеции, и он посоветовал мне слетать туда и попробовать раскопать что-то интересное. Нечто сногсшибательное и все такое. В этом есть соревновательный дух, так он сказал. Хотя и не был уверен, как мне лучше поступить – подружиться с этой дамочкой или утопить ее в канале.

– Не знаю. Но насчет поездки в Венецию он, пожалуй, прав.

– К сожалению, не могу себе этого позволить.

– Ну а о гранте что-нибудь слышно?

– Если и дадут, то не раньше августа. А деньги можно получить только в сентябре.

– Но должен же быть какой-то выход. – Мередит остановилась у фонтана в конце беговой дорожки, наклонилась, попила воды, потом выпрямилась. – Знаешь, я считаю это несправедливым. Ну, сама подумай, целых два года горбатишься над этой диссертацией про Венецию, а сама там ни разу не бывала. Уже не говоря о том… – тут она наклонилась и сделала еще несколько глотков, – что мужчины в Венеции – сплошь итальянцы!

– Что ты говоришь!

Клер снова побежала по дорожке, Мередит двинулась за ней.

– Целыми толпами там ходят, просто роскошные мужики! Ты должна видеть это, иначе ни за что не поверишь.

– Уже верю.

– И все равно ты никогда не поймешь, что такое мужчины-итальянцы, пока не увидишь собственными глазами. Разве я не рассказывала тебе о двух неделях, которые провела в Риме?

– Рассказывала. Но ведь то было сто лет назад.

– Не думаю, что ситуация с тех пор сильно изменилась. Они самые замечательные ухажеры и любовники в мире. Читала “Науку любви” Овидия? Этот итальянец практически написал учебник по соблазнению. Они дают тебе возможность почувствовать себя настоящей женщиной.

– Я и без того чувствую себя женщиной.

– Ну, тогда богиней.

– Ой, будет тебе, перестань!

– Я не шучу. Как думаешь, почему у каждого мужчины, с которым я с тех пор встречалась, в конце имени буква “о”?

Это было правдой. Клер вспомнила: в прошлом у Мередит были Риккардо, Пьетро, потом еще Энрико.

– Хотя, – продолжала меж тем Мередит, – стоит пересадить их на американскую почву, наблюдается заметное ухудшение. Возможно, им просто противопоказаны долгие перелеты. Но в Италии… они все изумительны. Наверное, все дело в том, как они на тебя смотрят. Американские мужчины считают, что привлекают женщин, держась отстраненно и холодно, и очень сильно заблуждаются, вот что я тебе скажу. Если б американцы знали то, что итальянским мужчинам знакомо от рождения, все бы мы только и делали, что занимались сексом. Что, кстати, напомнило мне…

– Знаешь, не хочу про это говорить.

– У тебя нет любовника… сколько? Вот уже года два?

– Ничего подобного. Парочка за это время была.

– Что-то не припоминаю.

– Прекрасно ты все помнишь.

Клер и самой понадобилась минута-другая, чтобы припомнить.

– Был один парень, носил совершенно отвратительные оранжевые штаны. – Она, сосредоточенно хмурясь, пыталась вспомнить, как его звали, и не смогла. – Ну, ездил еще на джипе-“чероки”. И потом, не забывай, мальчик из джунглей.

– Тот, который провел полгода в джунглях Венесуэлы, питаясь исключительно крысами и змеями?

– Он не сам выбирал себе такое меню. Вынужденные обстоятельства. Служил в каком-то специальном армейском подразделении.

– Не кажется ли тебе, что теперь самое время, а, Клер?

Симпатичный мужчина улыбнулся и приветливо махнул им рукой. Он тоже бежал трусцой, только в обратном направлении. Мередит улыбнулась и махнула в ответ.

– Время для чего? – спросила Клер.

– Прекрасно ты все поняла. Начать встречаться с кем-нибудь снова. Ты только посмотри на себя! Ты же настоящая красавица! Видела, как пожирал тебя глазами тот тип? Никогда в жизни лучше не выглядела, а живешь как какая-то монашка.

– Ничего подобного.

– Два свидания за два года?

– Ладно, признаю. Моя сексуальная жизнь была не слишком впечатляюща с… с…

Они уже пробежали четырехсотметровую отметку по четвертому разу и остановились. Клер нагнулась, положила ладони на колени, пытаясь отдышаться.

– Ну, что же ты замолчала? Говори, – поторопила Мередит.

– Говорить что?

– “С того момента, как муж бросил меня в день похорон моей матери…” – Она сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, затем продолжила: – Послушай, Клер, я ведь вовсе не хочу тебя обидеть. Просто считаю: если б ты произнесла это вслух, тебе сразу бы полегчало. Как только начинаешь тосковать по Майклу, сразу вспомни это и скажи вслух. Только тогда можно начать двигаться дальше.

– В данный момент у меня есть более важное дело, – заявила Клер. – Зайти в скобяную лавку и…

– Если не хочешь говорить об этом…

– Да у меня раковина на кухне опять протекает, надо заменить один сегмент изогнутой такой трубы.

– Изогнутый сегмент? Это его техническое название?

– А как сказать иначе?

– С каких это пор ты принялась следить за порядком в доме?

– С тех самых пор, как водопроводчик стал драть по семьдесят пять долларов в час.

На солнце надвинулось облако, теперь тень падала на большую часть беговой дорожки. С океана потянуло ветерком, по вспотевшей коже Клер пробежали мурашки. Она подняла брошенный на траву свитер, натянула через голову. И зашагала следом за Мередит через лужайку. В голове вертелся один вопрос: чувствует она себя женщиной или нет? В данный момент она была усталой, спокойной и вспотевшей, а вот настоящей женщиной – это вряд ли. И вообще, что это значит – чувствовать себя настоящей женщиной? Это понятие относилось к далекому прошлому, о нем остались довольно смутные воспоминания.

Клер выбралась из-под кухонной раковины и с трудом распрямилась. Уже почти совсем стемнело, небо затягивали лохматые серые облака. Просвечивающая сквозь них луна отбрасывала бледное сияние на кафельные плитки, несколько грязных тарелок и оборванные в некоторых местах обои. Все предметы в этом доме не скрывали своего солидного возраста. Ну ничего, вот закончит она диссертацию – и займется ремонтом, а также миллионом других накопившихся дел.

Когда мать Клер, Эмили, купила этот дом, дочь соглашалась с ней в том, что в этом коттедже есть своеобразное очарование. Но, прожив здесь два года, нашла кучу недостатков, от которых порой просто тошнило. Например, здесь не было ни единого действительно прямого угла, а потому она старалась к этим углам не слишком присматриваться. Даже если хотелось, запрещала это себе. Клер перевезла в дом свои вещи, не тронув материнских, и в результате получилось уютное – если не сказать беспорядочное – нагромождение мебели, всяких мелочей и безделушек. И еще она просто утопала в книгах.

Все эти вещицы помогали заполнить дом, опустевший после смерти Эмили. Матери было всего пятьдесят четыре, когда ей поставили страшный диагноз – рак яичников. В то время Клер училась в Колумбийском университете в Нью-Йорке и ушла в академический отпуск, приглядывать за матерью после первой операции. Но болезнь не отступала, даже, напротив, прогрессировала, и вместо трех месяцев пришлось отложить учебу на два года. Два года беготни по больницам, операций, химиотерапии; два года она наблюдала за тем, как мать слабела, худела и страдала от страшных болей. Два года Клер и ее муж Майкл проводили ночи раздельно. Все это время Клер носила любимый свитер Майкла, коричневый в рыжеватую полоску, спала в нем на крошечном диванчике, в гостевой комнате при палате мамы, ей казалось, он хранит такой знакомый запах мужа.

Бывший муж, напомнила себе Клер. Большую часть времени она не позволяла себе расслабляться и разводить сантименты. Но иногда при виде молодой парочки, держащейся за руки или толкающей перед собой коляску с младенцем, ощущала острую боль потери.