Andrew Лебедев - Гаs

– А как ты иначе с Наметкина на Калужское поедешь? – переспросил усевшийся спереди Сухинин.

– Там на внешней стороне МКАД пробка сейчас, – вздохнул шофер.

– Вертолёта нимае, – развел руками Сухинин.

Вероника была не в черном. На ней было узкое синее шерстяное платье, которое ей очень шло. И к ее длинным светло-русым волосам, и особенно к ее дивно голубым глазам.

– Розы? – улыбнулась Вероника, и едва коснувшись носиком крайней в букете, грациозным движением отодвинула цветы.

– Ты так рано? – удивилась она.

– На дороге пробки, я решил перестраховаться, – соврал Сухинин и добавил для убедительности, – на похороны то я едва не опоздал.

– Ах, да, верно, – сжав кулачки под грудью, вздохнула Вероника, – ну что же, поднимемся в гостиную, выпьем по чашке кофе, – предложила она.

Сухинин глядел на нее и раздумывал, пытаясь отгадать, рада она или наоборот раздосадована столь ранним его приездом сюда в дом на реке Десне? В дом, по которому еще летал дух Игоря Пузачёва.

– Водки хочешь? – спросила Вероника, когда они поднялись в малую гостиную.

Сухинин пару раз бывал здесь и знал, что есть еще и большая малахитовая гостиная и турецкая кальянная, и библиотека-курительная с прекрасным видом из окна на излучину Десны и на широкий плес, что открывался за изгибом реки.

– Нет, не хочу, – как можно мягче отказался Сухинин, – если только ты сама будешь.

Вероника не ответила.

Как-то очень естественно упала вдруг в кресло. Не села, не плюхнулась, а просто упала всем телом, всей спиной в большое мохнатое кресло возле камина.

"Наверное, это тренированный и отрепетированный жест", – подумал Сухинин. И ревниво представил себе, как Игорь Пузачёв подходил к ней сзади, как простирал руки, как накладывал свои ладони ей на грудь.

– Знаешь, Митрохин спросил меня, что я собираюсь делать с акциями? – не то, интересуясь мнением Сухинина, не то, просто делясь с ним, сказала Вероника.

– Акциями? – переспросил Сухинин.

– Ну да, акциями, что у Игоря, – пояснила Вероника.

– Да, у него ведь одиннадцать процентов, – кивнул Сухинин.

– Ну, так я сказала, что я не знаю, – пожав плечиками, сказала Вероника, – потом если мне вступать по закону в наследование, то это не раньше, чем через полгода.

И тут Сухинина словно током прошибло.

Мама родная, как же он раньше то не сообразил, ведь грядет Совет учредителей и заключение договора с немецкой фирмой Райн-Гельт-Гас-Интернациональ…А ведь и совет директоров и заключение договора не рассчитывали на смерть Игоря, это форс-мажор.

– Митрохин сказал, что для успешного подписания договора, им нужны гарантии, что Игоревы акции останутся в контролируемом советом пуле, – сказала Вероника.

– И, – выдохнул Сухинин.

– И предложил мне объединить с ним то, что я получаю по наследству, – тихо сказала Вероника.

– Это как? – недоуменно, спросил Сухинин.

– Пожениться, – просто ответила Вероника.

– Но ведь он…

– Это не проблема, ты же понимаешь, – нараспев протянула Вероника.

И сердце забилось неровно,

И с горечью вымолвил я:

– Прощай, Вероника Петровна, -

Неспетая песня моя!

В шесть приехал Митрохин, и с ним больше половины ожидавшихся гостей.

– А жалко, что Андрюхи Бакланова нет, – посетовал Митрохин, свойски на бандитско-православный манер целуясь с вновь-вошедшими.

С Сухининым они тоже расцеловались.

"Judas, Must You betray me with the kiss?"* – вспомнилось Сухинину, когда их с Митрохиным щеки трижды соприкоснулись.

– Да, Андрюха сейчас в Америке.

– А что слышно про него?

– Вроде как упакован, фирма, бизнес, розовый кадиллак.

– А ведь был комсомольским заводилой.

– Комсомольским главарём.

– Комсомолистом.

– А помните, мы один раз напились, на третьем или на четвертом курсе, напились в комнате, которая была за профкомом закреплена, мы там обычно газету факультетскую рисовали и перед факультетскими вечерами самодеятельность репетировали.

– Ага, помню, это на третьем курсе было зимой после каникул.

– Точно, мы все напились, а Игорёха Пузачёв сел за пианино и стал петь куплеты:

"пароход плывёт, прямо к пристани, будем рыб кормить коммунистами, а пароход плывет а дым все кольцами, а будем рыб кормить комсомольцами". И тогда Андрюха Бакланов ворвался, красный весь, аж налился от злости, и как заорет, – вы, что себе позволяете, да вас всех не только из комсомола, вас всех из института… * Judas, Must You betray me with the kiss – строчка из знаменитой рок-оперы Ллойда-Вебера "Иисус Христос – Суперзвезда" (Иуда, неужели ты должен предать меня через поцелуй?) – Точно, было такое, Андрюха наш по комсомольской линии пошел, а гляди-ка, первым в Америку умотал!

Очевидно позабыв о скорбном поводе встречи, гости оживились, у них по-молодому заблестели глаза, все вновь ощутили себя там, на третьем курсе Горного института, когда можно было всё. И курить натощак, и пить портвейн не закусывая, и не думать о последствиях обострения язвы.

Сухинин тоже вспомнил этот случай с пианино в профкоме, но память повела его по другим коридорам ассоциаций, вспоминая как пьяные и осмелевшие щенячьей смелостью глупых третьекурсников, что, едва сдав зимнюю сессию, возомнили себя ветеранами, которым уже все можно, они не понимали, что им еще ничего нельзя, а вот Андрюха Бакланов понимал. И Игорь Пузачёв тоже быстрее всех понял. Кстати, не тогда ли в ту сессию он перевелся на экономический?

Вошла Вероника. Она не переодевалась, но в её облике появилось что-то новое. Ах, да, она прибрала волосы черной ленточкой! Все-таки дань трауру. Подчеркнуто-важная дань, выраженная в тонкой детали. На поминках она была вся в черном, на девять дней у нее лишь черная ленточка в волосах, а на сорок дней… Если бы Сухинин имел возможность безнаказанно острить вслух, он бы расфантазировался и предположил бы, что на сорок дней из черного на Веронике остались бы только трусики…

Ревниво Сухинин снова заметил, что Митрохин ведет себя совершенно по-хозяйски, чувствуя себя при вдове этаким уже привычным распорядителем бала. Как быстро он вошел однако во вкус! Que fair?* Экстраполировать свою перманентную ревность на Митрохина? И ждать, когда его тоже Кондрашка хватит, как и Пузачёва? Но этак никакого здоровья в организме не хватит, если ревновать Веронику ко всем своим друзьям и знакомым!

А Вероника тоже хороша! Как она мягко подчиняется любому сильному мужчине!

Вернее любому наглому мужчине. Мягкая податливая красота в гармонии с жизнеутверждающим весёлым нахальством.

Сухинин на секунду задумался, – а что мешало ему самому быть с нею нахалом? Вот даже и сегодня, он приехал за час до приезда гостей. И у него был целый час.

Господи, да Казанове или Дон Жуану было бы и пяти минут достаточно, чтобы взять да и повалить эту податливую мягкую женщину, да хоть бы и в то мохнатое кресло что возле камина в малой малахитовой гостиной. Сухинин тут же явственно вспомнил, как она давеча красиво упала в то самое кресло. Ну почему он тогда же не упал туда вслед за нею? На неё? Разве бы она отказала? Разве бы она оттолкнула его? А он принялся сопли жевать, да разговаривать с ней о всякой ерунде! Talk is cheap*.

Paroles, paroles, paroles**… Женщины ценят поступки и любят способных к активным действиям.

Да… Беда Сухинина была еще и в том, что он безо всякой подушки и безо всякого плеча мог сам себе объяснить, в чем он не прав. Этакое нео-горе от ума.

Que fair? – что делать? (фр.) Talk is cheap*. – разговоры ничего не стоят (англ.) Paroles, paroles, paroles** – слова, слова, слова (фр.) (знаменитая песня Далиды) Вероника пригласила гостей в столовую. Точно! Митрохин снова во главе стола и вдова даже как-то с краешку при нем. Как скромная восточная супруга полу – просвещенного восточного тирана.

А ведь именно Андрюха Бакланов привел Веронику в их компанию. И не уедь он в свою Америку, может теперь бы его хоронили и по нему бы справляли девять дней…

Стоп-стоп-стоп! Что за шизофрения такая… Это получается, что Сухининская ревность уже настолько реализуется в экстраполяции, что он – Сухинин начинает просто элементарно бредить. Что же, если следовать этому бреду, то Пузачёв помер оттого, что Сухинин ревновал?

– Сухинин, ты чего набычился? Давай ухаживай за дамами, не сиди, – крикнул Митрохин.

– Да тут про Андрюху стали вспоминать, – Сухинин смущенно улыбнулся и заговорил таким тоном, будто оправдывался за свой набыченный вид, – про Андрюху тут заговорили, а я вспомнил, что это он Веронику в компанию привел.

– Точно, так и было, – кивнул Митрохин.

Вероника поглядела на Митрохина снизу вверх, как смотрят на своих повелителей, распоряжающихся и телом и душой.

Вероника точно из тех женщин, что может принадлежать только вся. Не разделяясь на духовное и телесное. Только вся. Наверное, потому, что душа в ней очень слабая.

– Точно, мы тогда все стали каратекой заниматься, – весело, с руки зажевывая водку маслинами и, плюя косточки себе в ладонь, поддержал Митрохин понравившуюся ему тему, – причем даже Сухинин с нами пошел тогда заниматься.