Евгений Пузыревский - Седьмое лето

Просто взять и лечь.

Это же так легко.

Просто закрыть глаза и уснуть.

Скрип входной двери.

Пол, а в данном случае потолок, сообщил Павлику «пренеприятное известие» – в дом вошли. Моментально забыв про все мечты и фантазии, он пополз обратно, стараясь успеть до того, как тот, кто сверху, попадёт на кухню.

Успел.

Вылезать наружу, сейчас нет смысла, так как зарёванный, грязный, в рвоте и кошачьих отходах, он представлял собой довольно жалкий вид. Поэтому, закрыв крышку изнутри, тот, для кого сегодняшний день тянулся уже неделю, стал ждать, сидя на лестнице.

Встав на табурет и открыв ящик над раковиной, Павлик достал три куска хозяйственного мыла.

Всё что есть.

Если этого в итоге не хватит, то и они окажутся бесполезно потраченными.

Зашел в комнату, где лежала мама, собрал в кучу все половики и стал натирать мылом пол. Сначала его движения были размашистыми, охватывающие большие области, но заметив, что кусок быстро иссякает, он понял – так продолжать нельзя. Встал с колен, сходил на улицу, принёс взятую в буржуйке головёшку и начертил ей две ровные (ну, почти ровные) линии-разметки, ведущие от дверного косяка к ножкам материнской кровати.

Что же собой представляет советская железная кровать? Во-первых, это великая панцирная сетка, друг сколиоза и всех ребятишек, что отпрыгали на ней определённый процент своего жизненного счастья. Во-вторых, это стандартные размеры – метр девяносто, на девяносто сантиметров, которые приучили население спать «вольтами». В-третьих, это неимоверно прочный и тяжеленный материал, о который был разбит не один горячий лоб и выбито не меньше лишних зубов. В-четвёртых – это ночной скрип, который мешал спать тем, кого недавно делали под него же. В-пятых, это целая эпоха кондовости, практичности, стандартности и безвкусицы.

Сетка, под регулярным тяжелым давлением, была давно вытянута и теперь, чтоб не проваливаться до пола, на ней лежали крепкие доски, а на них матрац, а на нём простыня, а на ней мама Павлика, а сверху три одеяла – чем не бутерброд? Только весил он не меньше центнера и выглядел не особо аппетитно.

Натерев мылом всё намеченное пространство и дойдя до дверного проёма, Павлик столкнулся с новой проблемой, в виде прибитой к полу деревяшки, являющейся порогом.

Его надо убрать, через него ни как – сил не хватит.

Взяв в отцовской мастерской зубило и молоток, он стал кусками отковыривать рассохшееся дерево.

Папа придёт – по головке за это не погладит, а у него рука тяжелая, долго ещё потом жжёт в затылке. Вообще-то он добрый и многое прощает, но очень уж не любит, когда что-то портят или ломают. К тому же весь запас мыла истратил. Да и из-за мамы рассердится, … наверное, … Он же умный, он же сразу вариантов десять предложит, как поступить надо было. И посмотрит, так, по-особому, как только он умеет, и скажет, что сразу стыдно станет – «Эх, Павел Сергеевич, тебе же уже семь лет, а ты всё как маленький, может пора, наконец, повзрослеть?». А как ему сказать, как оправдаться, что лет то не «уже», а только «ещё»…

Закончив с уничтожением порога, Павлик собрал его остатки в совок, вышел на улицу и высыпал их в буржуйку – пусть еще раз пользу принесут. Вернувшись в дом, он расстелил на полу самую длинную ковровую дорожку, прямо на то место, которое недавно натирал мылом.

Глаза боятся – руки делают.

Павлик залез на кровать, стянул с мамы одеяла, упёрся ногами в стену, а руками в её тело и, сначала потихоньку раскачивая, а затем, умудрившись перевернуть несоизмеримую его весу массу на бок, он сбросил усопшую вниз.

Наверху решили задержаться.

Судя по тому, что половые доски почти не трещали под лёгкими шагами, это был отец. Странно, обычно он считает кухню женским домом, а тут уже минут двадцать на ней возился. Или тридцать. Или… Павлик уже давно сбился со счёту времени.

Ну, уйдёт он, а что дальше? Манька сама не вылезет и не похоронится.

Но там же черви!

Как-то раз, когда ещё его не оставляли дома одного, родители ушли в лес, предварительно отведя сына к бабе Любе и бабе Наде. И те, взяв с него обещание, что он ни кому не расскажет, показали мальчику страшную тайну – огромного таракана Коленьку, который жил у них в трёхлитровой банке. Этому предшествовал длинный и запутанный рассказ (во время которого, сёстры старательно пытались спрятать улыбки), о том, как такой невиданный зверь у них появился и как теперь охраняет дом от злых духов, жуликов и мерзопакостных коммуняк. Это диковинное создание произвело огромное впечатление на детское восприятие, а в особенности его длинные усики и тоненькие лапки. На что тут же получил ответ, что любой, мало-мальски уважающий себя мужчина должен носить усы, если хочет, чтоб его любили прекрасные дамы. А особенно такие, как нежные и скромные сёстры Дубцовы.

Папа усов не носил, значит, мама его не любит? Или у него есть другие, пока Павлику не известные, объекты женского восхищения?

После долгих уговоров подарить Коленьку и видя, подготовленные к слезам, глаза мальчишки, две старушки решили сделать ход конём. Они, наперебой, начали рассказывать страшные истории, о том, что тараканы могут заползти спящему человеку в ухо и съесть барабанную перепонку, или же, через нос, попасть в мозг, а там, … а там даже страшно говорить. Естественно, после этого, у Павлика пропало всё желание заводить у себя нового сожителя.

А кто знает, чем отличаются черви от тараканов, может они ещё даже опаснее! К тому же без лапок и усов.

Но если подумать, то какая-то там непонятная перепонка может обратно вырасти, а любовь родителей не вернуть. Кто же будет любить убийцу? Либо его из дому выгонят, либо сами уйдут.

Во время танцующей мысли «об уходах», наверху отец, наконец, доделал все свои дела и удалился.

Надо действовать.

Павлик спустился в ямку, на ощупь нашел сусек с картошкой и отгрыз от корнеплода четыре одинаковых куска. Земле было безразлично, к чему прилипать и она с лёгкостью перекочевала с кожуры на зубы. Сплюнул. Засунул крахмальные затычки в нос и уши, поднялся по лесенке и полез за Манькой.

В этот раз, как ни странно, путь был намного быстрей. Родным стал, знакомым. И камни не так впивались, и переработанная пища не такая противная, и пыль во рту не ощущалась, и тьма уже не тьма.

Вот она опора, вот она кошка, вот они черви.

Павлик снял носки, засунул в них руки, словно в перчатки, затем взял Маньку за лапы и несколько раз сильно встряхнул, словно коврик, из которого выхлопывают пыль. Эта самая пыль полетела, извиваясь в воздухе, и приземлилась на безопасном от него расстоянии. Тот, кто нарушил её мирное сосуществование, снял с себя рубашку, расстелил на земле, положил на неё давно уже не мяукающее существо, запеленал словно младенца (но при этом, вместе с головой) и полез обратно.

Деревянная крышка немного приоткрылась. Через узкую щель два детских глаза оценили обстановку и убедившись, что всё чисто, на кухню вылез и сам их обладатель.

Так, с носками на руках, голым верхом, чумазым лицом и исцарапанным телом, Павлик побежал за ограду, стараясь не попасться на глаза родителям.

Звёзды, вставшие так, как надо, пень, который упорно отказывался выкорчёвываться и козы, что так долго не могли набить себе брюхо сочной зелёной травой, всё это, помноженное на быстро переставляемые семилетние ноги, сделало своё дело – мальчик достиг места назначения незамеченным и без каких либо происшествий.

Яма, которая утром потребовала от копателя такое количество затрачиваемых усилий, была маловата. Горизонтально кошку не уложишь, вертикально – мешают окостеневшие и не сгибающиеся лапы.

Может ну её к чёрту, бросить, куда подальше в кусты и забыть? Легко и просто. Но что, же тогда делать с совестью, – она, же не даст покоя, она, же такая, хоть и ненадолго, но осядет в подкорке, да порезвится вдоволь.

Нет, только похоронить и ни как иначе!

Павлик положил Маньку на землю, примерился и тремя сильными ударами лопатой, перерубил её пополам.

Жалко? Противно? Жестоко? Но это лучше, чем бросать её так, одну,… а если пойдёт дождь?

Два куска – не один. И теперь яма была в аккурат по размерам. Засыпав её землёй, да прикрыв ветками, Павлик обтёр лопату об траву, с минуту молча постоял над местом захоронения и затем отправился в пустующий двор соседнего дома. Там находилась большая (по детским меркам) бочка, в которую был пущен местами проржавевший слив с крыши. Бывшие жители использовали из неё дождевую воду для поливки огорода, теперь же она стояла вечно переполненная и идеально подходила для купания в жаркую погоду.

Отмыв с себя всю грязь и остатки дневных приключений, умиротворённый Павлик отправился спать, мысленно готовясь выслушать утреннюю лекцию о грязной одежде.

Мама упала именно туда, куда необходимо. Ровно, идеально и точно на спину. Словно, даже после смерти, пыталась помочь сыну, зная как ему сейчас тяжело.