Протоиерей Александр Торик - Флавиан. Восхождение

А тут какие-то друзья его в экспедицию потянули в эту самую Шамбалу, мол, есть проверенные люди, которые там уже побывали и «просветление» получили. Он, конечно, загорелся. Ну, я в компанию и набился, чтобы там за ним присмотреть. Все же брат младший, не дай Бог ему там как-нибудь «мозги скрутят».

— Не скрутили? — поинтересовался я.

— Не скрутили, — ответил Владимир, — когда в отель вернулись, Коля меня спрашивает: «Почему проводник сказал, что ты ему мантрами помешал? Ты какие мантры читал?» Я ему и сказал какие! Он теперь тоже православный, женился недавно на дочке священника, на заочное отделение в семинарию поступать собирается...

— Значит, не зря ваш Коля по горам тибетским полазил, все-таки получил там свое «просветление»! — подытожил разговор Флавиан.

— Получил... — подтвердил Владимир.

— Батюшка! — Мария поставила перед нами блюдо со свежевымытым виноградом. — Угощайтесь, за это денег не надо, это от меня! Только сорван, это из виноградника моего соседа!

Вокруг нас шла обычная вечерне-курортная жизнь уранополисской набережной, уже стемнело, под тентами веранд кафе зажглись светильники с энергосберегающими лампами.

Бродивший между столиков гармонист с коробочкой от йогурта для сбора гонорара, кажется, нашел русских клиентов. С соседней веранды полились «Амурские волны», плавно переходящие в «Севастопольский вальс» (недавно он явно «окучивал» немцев на другой веранде, где слышались марши типа «Дойчинен зольдатен...»).

Вечер был мягкий, сквозь негромкий гул голосов отдыхающих и закусывающих еле слышно пробивался слабый плеск прибоя, сопровождаемый нежным запахом морской воды.

Мы молчали, каждый думал и переживал что-то свое, пощипывая с кистей сочные виноградины.

— Брат Алексий! А не совершить ли нам «чинопоследование опочивания»? — прервал молчание Флавиан. — Завтра день напряженный будет!

— Вы правы, батюшка! — отозвался Владимир. — Благословите на сон грядущий!

Флавиан благословил.

— Встретимся завтра на пароме!

Попрощавшись с Марией, мы отправились в свой отель. По дороге я негромко напевал «Welcome to the hotel Makedonia!» на мотив «Отеля Калифорнии» группы «Иглз», Флавиан что-то обдумывал, перебирая четки.

Ну а с «чином опочивания» вышло как всегда!

— Леш! Ты ложись, — несколько виновато сказал батюшка после прочтения нами в номере молитв на сон грядущим, — а я еще немного на балконе с четками посижу!

— Хорошо, — строго разрешил я, — немного! И зелененькую таблетку прямо сейчас! Мне за тебя перед матерью Серафимой отвечать! Сам сказал, что завтра день напряженный!

— Давай зелененькую, — вздохнул Флавиан и потянулся за стаканом воды.

Вот и верь потом этим батюшкам!

Я проснулся в полседьмого утра по греческому времени, заметьте, своевременно переставленному на моих, как их называет Иришка, «водолазных» часах (а что?! в инструкции же заявлено, что до ста метров глубину держат!). Флавиан все так же сидел на балконе с четками, так же, как я видел его перед сном! Постель его была даже не разобрана! Я сдержался...

— Леша, иди сюда! — увидев, что я проснулся, позвал Флавиан. — Ты послушай, как местные голуби кричат! Совсем не как наши!

Действительно! Я прислушался и услышал гулкое: «У-ууу! У-ууу!»

— И еще сов много летает, — доложил о своих наблюдениях батюшка, — причем они здесь маленькие какие-то!

Мы собрались, добродушный Стелиос накормил нас завтраком, в «Проскинитоне» получили наши афонские паспорта-диамонитирионы. Затем взяли билеты на паром и успели отметиться у Марии «отходной» порцией мороженого (двойной фисташкового, как вы, наверное, догадались) и маленькой чашечкой некрепкого кофе!

Затем погрузились на паром, предварительно покидав рюкзаки и сумку в кузов подъехавшего пикапа L200 с Игорем за рулем.

Все! Поплыли!

Паром афонский! Это отдельная тема...

Во-первых, их несколько.

В прошлый раз мы плыли на Святую гору на «Сотиросе», что по-гречески «Спаситель». Обратно в Уранополис нас вез паром, названный по имени главной святыни протатского храма в Кариесе иконы Божией Матери «Аксион эсти» — «Достойно есть».

Если кто не знает, напомню эту историю. В столице Афона Кариесе (русские обычно называют это поселение Карея), названной так потому, что расположена в некоторой впадине между горными хребтами, есть храм Успения Пресвятой Богородицы, построенный в 335 году императором Константином на месте языческого капища. Сейчас это — главный соборный храм Кариеса, рядом с ним расположен протат или Кинотис — афонский «парламент», и потому этот храм называют еще протатским.

Несколько веков назад неподалеку от Кариеса была небольшая келья, в которой подвизался один благочестивый «геронда» — старец — со своими учениками. Однажды он с несколькими учениками отправился на всенощное бдение в честь Богородичного праздника в Успенский храм. В келье же оставался только один молодой послушник, который, когда пришло время молитвы, зажег свечи перед необыкновенно красивой иконой Пресвятой Богородицы и приготовился петь ей службу.

Внезапно в двери постучали, и в келью вошел незнакомый монах благообразного обличья и попросил разрешить ему присоединиться к молитве. Они стали молиться вместе. Когда наступил момент богослужения, в который пелась песнь Пресвятой Богородице «Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим, без истления Бога Слова рождшую, Сущую Богородицу Тя величаем!», незнакомец попросил остановить службу.

— Там, откуда я пришел, — сказал он, — эту песнь поют так: «Достойно есть яко воистину блажити Тя Богородицу, Присноблаженную и Пренепорочную и Матерь Бога нашего! Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим, без истления Бога Слова рождшую, Сущую Богородицу Тя величаем!»

— Как прекрасны эти слова, — восхитился молодой послушник.

— Дай мне пергамент, и я запишу их тебе! — предложил незнакомец.

— У нас в келье нет ни пергамента, ни чернил, — огорчился послушник.

Тогда незнакомый «монах» взял лежавшую там каменную плиту и, словно по мягкой глине, пальцем написал по камню слова священного песнопения.

— Отныне всегда пойте так! — объявил он и вышел за дверь. Молодой послушник кинулся вслед за необычным гостем, но, распахнув дверь, не увидел никого. Снег, засыпавший крыльцо кельи по самую дверь, не хранил на себе ни одного отпечатка ног «монаха».

Возвратившийся старец, осмотрев чудесную надпись на каменной плите, сказал: «Это был архангел Гавриил! Говоря «откуда я пришел», он имел в виду Небо!»

Плита с текстом новой молитвы была представлена совету старцев в Кариесе, затем послана Вселенскому патриарху в Константинополь. А на Святой горе и по всей Святой Православной Церкви до сих пор воспевают чудную архангельскую песнь «Достойно есть яко воистину...».

Паром до Афона в этот раз оказался гораздо больше, современнее и комфортабельнее. В его большой каюткомпании (или как уж там это правильно называется) стоят многочисленные мягкие диваны, между ними столики, мощный кондиционер нагоняет прохладу, здесь также есть отдельное помещение для духовенства и монашествующих, солидно все так, прямо «европаром»!

А называется он то ли в честь русского монастыря, то ли из любви греков к самому святому (это скорее) — «Агион Пантелеимонос»! Как и наш русский монастырь, приятно для русского сердца!

В углу кают-компании небольшой прилавок все с тем же орлиноносым молодым греком, что «нес послушание» буфетчика и на двух других паромах. Он, как и прежде, преисполнен самоуважения, неторопливо засовывает в рифленый электропресс тосты с беконом и сыром внутри, наливает машинный кофе, выдает из холодильника «неро» (воду), колу или «Фанту», снисходительно рассчитывается, небрежно бросая сдачу на прилавок.

Я таки смог ему объяснить на моем подзабытом английском, что для батюшки тосты нужны «only cheese» (только с сыром), а бекон из них нужно выложить и положить в два других, для меня (Игорь вообще от тостов отказался). Бармен, наконец-то осознав, что от него требуется, сделал перекладку лепестков бекона с таким видом, будто он вкладывает в тост подметку от старого ботинка, и небрежно сунул наши тосты в машинку для запекания. Ничего, мы, русские, народ привычный, еще помним легендарное «вас много, а я одна!».

Дождавшись заказа, я отнес наши тосты вместе с «неро» для батюшки, кофе для Игоря и «Фантой» для меня на столик. И обнаружил, что, пока я работал снабженцем, к Флавиану с Игорем присоединился некий тип, довольно агрессивно что-то доказывающий моему батюшке. Тип был одет как западноевропеец, и у него был здоровенный профессиональный фотографический кофр. Я присел и прислушался.

— А я вам говорю, — с убежденностью президента США, выступающего с трибуны перед выборами, вещал «еврофототип», — что христианство потерпело к концу второго тысячелетия своего существования сокрушительное поражение! Все! Христос для мира — мертв!