След сломанного крыла - Бадани Седжал

— Ожидается ли, что он выйдет из комы? — Соня нашла точку опоры. Она смотрит прямо на Марин. Двое равных обсуждают сложившуюся ситуацию. Глядя на них, я замечаю их поразительное сходство. Обе мои сестры хорошо образованны, сосредоточены на своей карьере. Ни одна из них не собирается извиняться за свой жизненный выбор, и не важно, задевает это кого-нибудь или нет. Они обе красивы, но не стремятся себя приукрасить. Они — мои сестры, но как часто я раздумывала в детстве: может, я — единственная настоящая дочь в семье, а они только притворяются? Им, словно падчерицам, никогда не дозволялось забыть свое место: в нескольких шагах за пределами семейного круга.

— Удивлена, что тебе есть до этого дело, — Марин сидит, откинувшись на спинку стула, и смотрит на Соню, словно оценивая ее заново.

Я обнаруживаю, что занята тем же. Ведь на самом деле мы действительно незнакомки, хотя и росли в одном доме. Даже несмотря на пережитые испытания, общего у нас немного. Со временем мы научились держать свои секреты при себе, а не делиться ими. Такова наша закалка, что и требуется от правильно воспитанной индийской женщины. С детских лет мы привыкли не распространяться о своей сердечной боли, о своем отчаянии, иначе окружающие могли подумать о нас плохо.

— Почему? — спрашивает Соня и выпрямляется на стуле. Она не дает слабины и не попросит прощения за свой побег.

— Потому что тебе не было до этого дела много лет.

Инстинкт требует, чтобы я призвала их к перемирию. Будто именно я обязана убедить обеих, что нет смысла ссориться. Но, прежде чем я успеваю вмешаться, начинает говорить Соня. Услышав ее слова, я закрываю глаза и чувствую, как непрочные нити, связывающие нашу семью, начинают расплетаться.

— Я могу сказать то же самое и о тебе, — выпаливает она. Ее горечь со временем стала более острой. — Я не помню, чтобы ты покидала отчий дом с сожалением, когда ушла от нас в двадцать один год.

— Я вышла замуж, — возражает Марин. — И я вернулась.

— Я тоже вернулась, — резким жестом Соня прекращает полемику и поворачивается ко мне. — Известно, почему он впал в кому?

— Это неважно, — говорит мама, опередив меня. Она смотрит на Марин и Соню, посылая им молчаливую мольбу: «Довольно! Хватит». Меня мама вознаграждает улыбкой за мой всегдашний ровный доброжелательный настрой. Дочь, которая не доставляет беспокойства. — Как есть, как есть. Мы должны сосредоточиться на будущем, — она встает, своим видом показывая, что не желает новых препирательств. — Если отец не выйдет из комы, нам придется готовиться к кремации, к развеиванию его праха.

— А если выйдет? — я должна задать этот вопрос. Я не оставляю надежды, хотя понимаю, почему мать ее оставила. — Что тогда?

— Тогда все пойдет по-старому.

* * *

Я проверяю замок на входной двери и включаю сигнализацию. При свете красной мигающей лампочки я обхожу свой темный дом, поправляя диванные подушки, и ставлю на место стулья в столовой. Элоиза прибрала квартиру и ушла несколько часов назад. Вскоре ушли и остальные. Соня уехала домой с мамой, а Марин и Радж — с Джией. Мы договорились встретиться завтра в больнице.

— Все прошло отлично, — Эрик неслышно подкрадывается ко мне. Его галстук развязан, а волосы слегка растрепаны. Мужу неожиданно позвонили, и он только что закончил разговор. — Даже с учетом некоторых обстоятельств.

Он целует меня в шею, для удобства отодвинув волосы в сторону, потом начинает массировать мне плечи, и из груди невольно вырывается стон. Медленно, очень медленно Эрик проводит пальцами по моей спине. Его руки спускаются на бедра, и он притягивает меня к себе.

— У тебя сейчас овуляция?

Уже четыре года Эрик мечтает о ребенке. Дважды он был уверен, что я беременна, и я видела его разочарование, когда у меня начинались месячные. Он вырос в сиротском приюте и хочет большую семью. Он влюбился в наш дом с пятью спальнями и купил его специально для того, чтобы растить в нем детей. Мы потратили три месяца на переделку комнаты внизу в детскую. Она стоит пустая, ожидая крика ребенка.

— Да, — говорю я, хотя он уже знает ответ. Эрик помнит мой график лучше меня. Мои овуляционный и менструальный циклы в соответствующем порядке. Я возвращаюсь мыслями к семье:

— Как ты думаешь, у мамы с Соней все будет нормально?

Он вздыхает и убирает руки. Когда я поворачиваюсь лицом к нему, его взгляд смягчается. Он кладет ладонь мне на щеку.

— Твоя мама позвала ее. Попросила приехать домой. Они договорятся, — он заправляет прядь волос мне за ухо. — У тебя-то все нормально?

— Она изменилась, — говорю я, — выглядит старше, более усталой. Но она дома, и вот за это я благодарна.

— Она не такая, как я предполагал.

Эрик видел Соню на фотографиях в семейном альбоме. На большей части из них молодая девушка безучастно смотрит прямо в камеру. Она всегда чувствовала себя лучше за объективом фотоаппарата, а не под его прицелом. Последний снимок, который у меня есть, был сделан вечером в день, когда Соня окончила университет. Summa cum laude (с высшим отличием) от Стэнфорда^[1]. Вся семья собралась, чтобы отметить ее успех. Но для папы этого было недостаточно. В этот вечер он повторил то, что говорил уже много раз: Соне не следовало появляться на свет. Правда, сбежала она из дома не из-за папиной реплики: это мама произнесла слова, которые разбили ей сердце. Никто и вообразить не мог, что в этот день Соня решит покинуть нас, попрощаться с нами без намерения когда-либо вернуться.

— Что же ты ожидал увидеть? — спрашиваю я.

— Нечто ущербное, — он отвечает не колеблясь, хотя никогда раньше не говорил, какой представляет себе Соню. — Просто из-за того, что вы рассказывали все эти годы, я решил, что она… — и Эрик умолкает. — Что она человек, не знающий своего пути, — он наклоняется ко мне и проводит губами по моим губам. — В отличие от тебя.

— А я знаю свой путь?

— Это то, что я люблю в тебе. Ты удивительная.

Я каменею, хотя он этого не замечает. «Я не удивительная, — кричит голос внутри меня. — Посмотри внимательно — я вся покрыта шрамами». Все же мне стыдно жаловаться. Моя сестра томилась без любви, в то время как я получала любовь безо всяких условий. Я была особенной, всеми любимой.

— Ты такая красивая, — шепчет Эрик. Он расстегивает мое платье. Стянув его с плеч, обнажает меня до пояса. Его пальцы проворно расстегивают крючки бюстгальтера, и он кладет руки мне на грудь, нежно щиплет сосок. «Сегодня могла бы быть особая ночь». Ночь для того, чтобы зачать ребенка. Вот те слова, которые он не произносит. Не может произнести именно потому, что очень сильно хочет этого.

— Подожди минуточку, — говорю я. Он смущенно смотрит на меня, пока я освобождаюсь от его объятий и иду в ванную комнату. Я снова натягиваю на себя платье. Тщеславное зеркало отражает женщину, преследуемую призраками, женщину, которая не умеет видеть правду. Я не обращаю на нее внимания. Моя рука лежит на животе, а я пристально смотрю на единственную правду, которая мне известна. Я делаю глубокий вдох и выдох. Мой выбор сделан давно.

Соня

Дом моего детства держит меня, словно стальной капкан. Я вхожу в него и чувствую, как стены смыкаются вокруг, приветствуя меня, как паук приветствует муху в своей паутине. Мама суетится, зажигая свет, ее сумочка уже лежит на краешке стола из вишневого дерева у входной двери. Когда-то стол украшал хрустальный кувшин, который мамины братья купили для нее в Швейцарии, — бережно хранимый подарок на день рождения. Он разбился много лет назад. Когда мы с мамой, стоя на коленках, собирали осколки, она все бормотала, что думала, будто он небьющийся.

Я закрываю входную дверь и запираю ее. Я всегда запираю двери. Двери в машине, двери в спальне, даже в собственной ванной, хотя живу одна. Еще несколько шагов — и я в прихожей. Дом точно такой, каким я его помню. Несколько украшений разбросаны по абсолютно белому фону стен. Мои родители купили этот дом, когда я была еще ребенком. Настало время устраивать брак Марин, а маленький дом с двумя спальнями, в котором мы жили в то время, был недостаточно хорош для того, чтобы найти достойного претендента на ее руку. Новый дом показывал всем, что мы добились успеха и заслуживаем для Марин жениха из хорошей семьи. Похоже, это сработало, поскольку вскоре после переезда Марин обручилась с Раджем, с человеком, которого видела всего лишь раз.