Алиса Ганиева - Салам тебе, Далгат! (сборник)

В разряд парий, таким образом, попадают национальности (чаще всего кавказцы), некоторые социальные группы (для одних – бомжи, подростки, маргиналы, для других – бизнесмены, взрослые, мещане), мертвые (которых можно четко обозначить как «не мы»).

Кстати, стремление к смерти в молодежной субкультуре четко выражено в движении экстремализма, которое можно скорее отнести к рискованному дуракавалянию, чем к спорту. В каком-то посте «Живого журнала» написали, что экстремалы просто делают «ту фигню», о которой остальные думают. На деле это тоже вызов, вопль, но обращенные не к обществу, а к собственным инстинктам. Это при том, что, с другой стороны, молодежь ищет укрытия от общества именно в потакании, служении инстинктам.

На досуге экстремалы занимаются стоптокингом (рубка кабелей под напряжением, поломка электросчетчиков, подстанций), баттонпрессингом (нажимание звонка в подъезде и убегание), файчингом (скоростное курение), слип-драйвингом (автогонки под снотворным) и прочим хулиганством и членовредительством. Склонность к бессмысленным, а порою и вредным для окружающих действиям на молодежных музыкальных каналах вроде MTV даже культивируют (шоу «Дикари», «Дуракаваляние»). Идея таких западных игр, предназначенных для поднятия уровня адреналина, в России прекрасно прижилась. Это более или менее явно отражается и в текущей литературе. Помимо рассмотренных книг навскидку можно привести и рассказы молодых писателей из совсем разных по направленности журналов. Герой рассказов Александра Снегирева то решает сделать себе обрезание просто так, из интереса («Авиэль»), то гоняет с другом по автодорогам с таким азартом, что разбивается лежащая сзади урна с прахом бабушки («Бабушка») и приходится его собирать вместе с окурками и собачьей шерстью[119]. Герой рассказа Виктора Дрожникова «Нет спасения» на спор рубит себе мизинец[120].

На фоне такой прозы попытки возвращения к спокойному повествованию, целомудренной лексике и вечным идеалам[121] выглядят пусть и ярко, но ретроспективно, потому что в них рассказывается либо о прошедшем детстве, либо о минувшей молодости героинь, а не о нынешней их жизни. Выходит, о текущем моменте сейчас почти невозможно писать светло и просто, всюду это самое «и скучно, и грустно, и некому руку подать» (русское сознание до бесконечности продолжает инфинитив: «морду набить», «в брюки залезть»). Некому, потому что ты – чужд.

Ощущение чужести, как и попытки самоопределения, как и «дефицит культуры», рождается из-за переходности, неоформленности социальной ситуации. Попсовые, рыночные проявления этой тенденции (припев «Я повсюду иностранец» в песне В. Меладзе, изгойство парижского араба Муссы в фильме «Ангел-А» Люка Бессона и проч.) тоже неслучайны, так как нетерпимость к не своему, будь то фашизм, религиозный фанатизм, бунты подростков, активизирована во всем мире. Она толкает к сбиванию в стаи («Мы не гопники, мы партизаны».), в которых героические побуждения, лихие лозунги и стремления уживаются с физической и моральной грязью. На реализм это все-таки похоже мало. Это похоже на поиск. Поиск, который исторически можно сопоставить с европейским барокко, с его акцентами на парадоксальность восприятия мира, ощущаемого как метаморфоза, бездорожье, раздробленность.

Если онтогенез наложить на филогенез, барокко как раз будет соответствовать переходному, пубертатному возрасту. Обозначенные в современной, в основном молодой, прозе перетекания, шатания, образная и содержательная раскованность, девальвация основных идеалов, двуликость действительности – всё это уже пройдено барочной культурой, основанной на неустойчивости и противоречивости эпохи. Гамлетовское (предвестие барокко) «Распалась связь времен» звучит у Nobody01 как «двухтысячные оказались похмельем. Мой век весь вытек». Интонация и там и там – едина. «Новый реализм» оказывается вписанным в барочное миропонимание, противоположное всякому реализму и классицизму, совмещающее реальное и иллюзорное. Внешнюю типичность, банальность жизни герои «нового реализма» ощущают как нечто исключительное, апокалиптическое. Они остро переживают свою трагическую несовмещаемость со средой и от этого мстят окружающему, прячутся, убегают от него. Слияние романтического и реалистического начал в «новом реализме» дополняется очевидными инъекциями необарокко (в общем-то не выходящего за пределы постмодернизма).

В первую очередь необарокко проявляется в отсутствии какого бы то ни было единого и авторитетного идейного поля. Новореалистическим произведениям характерна фрагментарность, биполярность, отчаянное желание персонажей всему, в том числе самим себе, противостоять.

Во-вторых, необарокко в «новом реализме» сказывается как эстетика избытка (у В. Пустовой истинно ново в реализме то, что избыточно), доведение некоторых элементов до предела: гипертрофия телесности как в ипостаси отвратительного, унижающего, связанного со смертью и болезнью, так и в гедонистическом, «наслажденческом» проявлении («Поколение “Лимонки”», «Переходный возраст», «Ублюдки»). Акцентирование, концентрация страшного, нелепого на контрасте (контраст – свойство барокко) с приободренной, залихватской авторской речью (В. Алеников, Д. Новиков). Избыточность сюжета у А. Слаповского (барсетка неудачливого дельца, оборвавшаяся в руки мальчику Килилу, дает старт уж слишком многочисленным, плотно вставшим событиям).

Кстати, присущая необарокко фрагментарность, дробность, метонимический перенос с целого на деталь, избыточность деталей – все это определяет и длинноты сенчинских «Афинских ночей», пьяный монтаж действительности, модифицированной в сознании героев и алкоголем, и общей рефлексией неустойчивости. Можно отметить также необарочные мотивы пустоты и отсутствия («Поколение “Лимонки”», [email protected]).

Все это говорит об эклектичности, полихромии «нового реализма», который вполне конкретен в своих определяющих признаках, касающихся не столько стиля, формы и жанра (жанры здесь, как и в барокко, размыты), сколько главных проблем, настроений, тем, чувствований. Новый реализм – нечто между постмодернизмом и тем, что нас ожидает, не окуклившиеся в метод предчувствие и предвкушение. Пока этому направлению свойствен модернистский, пессимистический взгляд на мир, положение «между», «посередине», тотальное недовольство. Однако мы слишком скоро хотим затихания, глади и спокойствия, которые еще должны созреть. Будем пока доживать переходный период. И обязательно его переживем!

Междометие, здесь – «Как дела?».

Наркоман.

Общество (араб.).

Обращение к мужчине (авар.).

Улица 26-ти Бакинских Комиссаров в Махачкале.

Милостыня (араб.).

Обращение к женщине (авар.).

Наслаждение (тюрк.).

Спасибо (авар.).

Обезьяна (тюрк.).

Спокойствие (араб.).

Скотина (араб.) ; [хI] – глухой щелевой мягкий согласный звук; [чI] – альвеолярный звук, похожий на сжатое [ч]; [кI] – заднеязычный звук, похожий на усиленное [к].

Слава Богу (араб.).

Нечистое вещество, оскверняющее человека (араб.).

Обрезание (араб.).

Звук, соответствующий английскому [h].

В исламе – решение, выносимое по какому-либо вопросу муфтием или специалистом в области исламистского права (араб.).

В шариате – запретное действие (араб.).

Род, клан в Дагестане.

Устаз – учитель, наставник тариката (араб.). Тарикат – путь познания Бога, суфийский исламский орден, популярный в Дагестане.

Контртеррористическая операция.

Убери (авар.).

Форма отклика на зов, вроде «что?» (авар.).

Счастливого пути (авар.).

Междометие, выражающее восторг.

Пощади (тюрк.).

Царство ему небесное, букв.: Да смоются его грехи (авар.).

Ты чей сын? (авар.)

Сын Ахмеда, сына Мусы (авар.).