Светлана Борминская - Куплю свадебное платье

Мазут и Саркис за выступом несущей стены начали тихо стонать от хохота, ожидая, когда мальчик откроет свою дверь, чтобы войти у него «на плечах». Но Октябрик отчего-то подошел не к своей двери, а к соседской и, засунув туда голову, отклячил круглый зад очень упитанного мальчика.

— Как он ее открыл? — толкнул Саркиса Мазут, на что получил ответ:

— Наверно, она была не заперта.

— Теть Тань, дай чаю! — позвал Октябрик и, не получив ответа, вошел туда…

Мазут и Саркис переглянулись… По лестнице снизу снова кто-то шел. У двери 54-й квартиры они остановились, Мазут с Саркисом услышали обрывки разговора:

— Звони!..

Двое высоких незнакомых мужчин стояли у той же двери, в которую только что вошел олигофрен. Второй из них нажал на кнопку, звонок мелодично спел, и дверь медленно отворилась.

Дальше их показания расходятся. Мазут утверждал, что уже видел раньше этих двоих. Саркис — что видел их тогда в первый и последний раз.

Машину с красноуральскими номерами они не помнили оба, вероятно, те двое приехали на Архангельскую улицу впервые.

По их утверждению, Октябрик из 54-й квартиры не выходил, а дверь открыл муж Тани Дубининой и спросил:

— Вам кого?

— Нам нужно поговорить, — сказали те двое…

— В квартире — маленький ребенок, уже ночь, — не согласился Дубинин и не стал их впускать.

— Ладно, давай здесь, — сказал второй.

— О чем они говорили? — спросила Ольга Леонардовна.

Султанов и Ларюшкин переглянулись и промолчали.

— Мы не слышали, — наконец сказал Ларюшкин и показал прокуренные зубы. — Они говорили тихо…

— Ну, хоть приблизительно, — попросила Ольга Леонардовна, глядя на Мазута (Максуда Султанова).

— Тихо говорили! — повторил Султанов. Но примерно через час все-таки вспомнил отдельные слова разговора:

«— Но я подчиняюсь командиру экипажа…

— Экипаж будет заменен…

— Соболь знает командира экипажа — полетит только с ним…

— Тебе предложат — ты согласишься…

— Я не соглашусь никогда…

— Ты поедешь со мной, а вот он останется здесь!

— Я никуда не поеду…

— Если ты откажешься… твоя сучка будет мертва, мы уничтожим вас…

— Смерть где угодно… На ручке входной двери, в почтовом ящике… в конверте, в полотенце, которым ты утираешься, на телефоне, в банке с детским питанием… Ты слышал о таком банкире — Кивелиди?.. Мы изнасилуем твою трехмесячную сучку…»

Ольга Леонардовна помнит каждое слово этого допроса до сих пор, хотя дело об убийстве семьи Сидоровых-Гильзаби не первое и не последнее в ее следственной практике.

На лестницу, по словам Ларюшкина и Султанова, во время разговора выглянула Нина Ивановна и, поздоровавшись, спросила у Виктора Дубинина, не видел ли он ее Октября.

Дубинин промолчал. На нем лица не было.

Октябрик, услышав голос матери, выскочил из квартиры Дубининых и вприпрыжку, дожевывая на ходу какое-то угощение, промчался в свою дверь.

— Промчался, как дурак, — размахивая руками, изобразил олигофрена Мазут.

«Вот тогда их судьба и была решена…» — подумала Ольга Леонардовна.

— А дальше? — заставила она себя спросить у Мазута с Саркисом.

— Мы хотели войти следом, но оцепенели, когда увидели… этих, — быстро сказал Мазут, черный, как смола.

— Зайти поговорить, задать вопросы, — кивнул Саркис и улыбнулся.

«Лучше бы не улыбался никогда», — поежилась Ольга Леонардовна. И уточнила:

— В смысле — ограбить?

— Что вы такое говорите? — стал стыдить ее Мазут. — Поговорить, и все…

— А тут — убивают! — тоже не поддался на провокацию Саркис. — Нам чужого ни тонны не надо, вот вам три креста! — И перекрестился снизу вверх.

Они сидели напротив и кипели от злобы. Выдыхали, показывая нижние зубы, открывали и закрывали цвета темноты глаза, один шевелил ногой, другой шевелился сам, их душила ненависть! Ольга Леонардовна поняла это, но не спешила заканчивать допрос.

Значит, так…

Нина Ивановна попрощалась с Виктором Дубининым, зашла к себе и увела сына. Следом вошел, позвонив в ее дверь, один из визитеров.

Убил сперва мальчика, видимо, тот сам открыл ему дверь, потом очередь дошла до Нины Ивановны.

Затем Максуд и Саркис видели, как в квартиру 56 вбежал Горностаев и позвал:

— Наташа, ты здесь?..

Мазут с Саркисом тоже вошли в квартиру Нины Ивановны, когда оттуда вышел высокий визитер, который прямо из 56-й квартиры направился в 54-ю, к Дубининым.

Мазут с Саркисом увидели все и ретировались, впрочем, обыскав одну комнату из трех, но ничего особенно ценного не нашли, за исключением кошелька с полутора тысячами рублей в сумочке Нины Ивановны. Серьги и кольца они с нее снимать не стали. Подтвердили, что Горностаев Д. И. лежал на полу головой к батарее и не шевелился.

— Увидели и ушли, и ничего мы не поджигали! — добавил Саркис, а Мазут подтвердил.

После разговора с Татьяной Дубининой выяснилось: один из визитеров остался с ней в квартире, другой — с Виктором Дубининым, ее мужем, вернулся в Красноуральск, потом произошла та самая авария с Соболем.

Почему они не пробовали обратиться в милицию?..

Из всего сказанного выше, по-моему, это становится ясно.

К тому же Виктор Дубинин перед отъездом сказал жене:

— Этот человек будет охранять тебя.

«А сам боялся их… Я это видела, — вздохнула Таня Дубинина. — Видимо, его заставили это сказать!»

Изумленное тяжелое лицо идиота. Он склонился и лег мне на голову, потом сполз, я не могла дышать, мне в рот сперва забились его брюки, рубаха, потом потная шея и мокрые, хоть выжимай, губы и слюни с запахом…

— Ай, не надо!.. — кое-как выкрикнула я и вырвалась.

Я проснулась в слезах. Мне снова приснился покойный мальчик, сын Нины Ивановны, которой уже нет. И его нет.

— Зачем мы приехали сюда, господи? — горько заплакала я. — Зачем? За бедой? Ты знал, господи, что с нами будет?.. Эх ты-ы…

Букет засохших ландышей в граненом стакане — комната Анны Львовны поражала своей изысканной бедностью. Кровать с железными спинками, на которой я спала, стол, стул, шкафчик с кривой дверкой… И толстый тюль цвета топленого молока на длинном крестообразном окне. Глафира спала на своей подушке у стены и дышала алыми губками.

— Пойдем в шашки сыграем, Наташка? — Старушечья голова в проеме двери подмигивает одним глазом. — Не спи, еще рано, чего ночью делать будешь? Опять ходить?

— Сейчас, Анна Львовна. — Я села на кровати и потерла двумя руками лоб.

— Не расстраивайся, все образуется, вот увидишь, я знаю, — сказала Анна Львовна, и я ей почти поверила.

А на следующий день…

На задворках трех «сталинок» стоит котельная. Там Дима поставил нашу «Газель», на которой мы приехали в Полежаевск.

Я подошла к машине проверить, цела ли она. Вроде никто не забирался, двери и окна целые, ключи были у Димы, а мне просто хотелось посидеть в ней и вспомнить, как мы ехали сюда, но я постояла, прижавшись к синему мятому боку, и пошла обратно к подъезду.

И тут я увидела его. Моего мужа. Диму. Он шел ко мне со стороны дороги и… улыбался.

Срок задержания во время предварительного следствия не должен превышать двух месяцев, и Диму выпустили сегодня. Обвинение предъявлять не стали. Здоровье раненного Димой милиционера резко пошло на поправку, в общем, не обошлось без чуда в этом деле. Оправданием послужило то, что капитан Виноградов был одет в тренировочные штаны и клетчатую рубашку, когда с криком «Сигнал „К штурму!“» — вбежал в распахнутую квартиру Сидоровых-Гильзаби.

Дима. Он пришел в ту ночь — а меня нет. Вещи раскиданы… Убили? Ограбили?.. То, что я в роддоме, он, естественно, не знал. Пустая квартира. Мазута с Саркисом нет. Никого.

Пошел к Тане Дубининой. Но увидел, что дверь Нины Ивановны не заперта, забежал, увидел мальчика, тот лежал в прихожей. Услышал крик, вбежал в кухню — там кипел бак с бельем, бросился в комнату — там мужчина душит женщину, хотя поза была похожа на любовное соитие, если бы не руки на шее Нины. Помнит, как боль расколола голову пополам, потом, как очнулся и лежал на полу; пахло дымом, встал, набрал 02, что-то сказал в трубку. Машинально схватил топор с пола, кое-как спустился вниз, в квартире на первом этаже опять никого не было. Пустая квартира с открытой дверью и разбросанными вещами. Снова поднялся наверх, видимо, тогда его и видели бегущим по лестнице с топором…

Помнит, как в квартиру вбежал какой-то мужик с пистолетом, и он кинул в него топор. Попал в шею. То, что это был милиционер… не знал. Его стали бить.

Все.

Анна Львовна помахала нам ручкой из окна. Мы уезжали.

Черно-белые пейзажи домов, улиц, и черно-белые люди вокруг. Все плохое закончилось, а глаза отказывались это замечать.