Юрон Шевченко - Бермуды

«…гей, широкою козаки йдуть…»

Трубы, терриконы, градирни, цеха металлургических комбинатов. Это промышленный Донбасс и его столица, утонувшая в розах, - Донецк. Индустрия - его естественное состояние, поэтому он больше гордится своей школой танцовщиков и спортсменами.

«…по-пе-попереду Дорошенко…»

Медведь превратился в гору, обросшую реликтовым лесом, хочет выпить Черное море. Город сполз с Ай-Петри и остановился на берегу пляжа.

Песня летит над Украиной

«…по-пе-попереду Дорошенко…»

Город каштанов и платанов пропустил через себя, пере- плавил массу народа и родил титульную нацию одесситов. Одесситы одели свой город в шикарное барокко. А своими шутками, куплетами и песнями сделали его легендарным.

«…веде своє військо, військо запорізьке, хорошенько…»

Плавни Дуная, тут закончилась начавшаяся в Германии основная водная магистраль Европы. Из-за камышей выглядывает океанский лайнер.

Вдали земля забугрилась горами. Замки и крепости в смерековых лесах, быстрые реки с ледяной водой, огненные танцы на полонинах, старики - гуцулы в ярких кептарях, никогда не вынимающие изо рта свои трубки-файки. Главный город края, хранитель древнего кода седых Карпат - Львов. Город помнит свое прошлое, запутавшееся в старинных узких улочках, мощенных камнем и наполненых легендами. Высокий замок, Бернардины, площадь Рынок. И великолепный кофе по-венски - дань австро-венгерскому периоду

биографии славного города.

«… А по, а позаду Сагайдачний…»

Днепр, главная артерия духа Украины, кручи Балыко-Щученки, цветет акациевый лес, аромат полевых цветов, пахнет сосновый бор, от запаха становишся пьяным без алкоголя. Какая еще Волга, кто сказал Миссисипи? Редкая птица долетит до середины… Мощная река зовет спуститься по течению. Канев - бронзовый Тарас смотрит на Днепр. Великая река гордится своим сыном. Иногда у подножия появляются злобные пигмеи, они сквернословят, плюются и подпрыгивают, но не в состоянии допрыгнуть даже до его подошв. От этого беснуются еще больше. Тарас не может их разглядеть, он их не видит, они очень малы. Тарас только видит море цветов, которые несут ему люди.

Памятники ему стоят в Париже, Вашингтоне, Нью-Йорке, Буэнос-Айресе, Сиднее, Торонто, Москве.

«Кайдани порвіте», - это Тарас.

Цепи гнут человека к земле, заставляя терять достоинство, цепи тянут в страну непрошеных гостей, цепи стирают у людей историческую память, делают народ маленьким и ничтожным. Но малых народов не бывает, это всем доказали финны, надравшие задницу коммунистическому монстру в 1939 году. А потом во времена развитого социалазма, те же финны забросали соседа-гиганта, занимавшего одну шестую часть суши, курятиной, сыром, маслом, костюмами, плащами, мебелью, кораблями, сигаретами и зубной пастой.

«… А-по, а позаду Сагайдачний…»

Днепр, играя волной, пробегает мимо Днепропетровска. Город-красавец, город-сад. Гордость украинского ракето- строения. Возле Днепрогэса крикнула чайка, когда-то тут кроме птиц, порогов да быстрых казацких чаек ничего не было. Теперь Запорожье - индустриальный супертяжеловес. Его спецстали и авиамоторы знает весь мир. Город бережет память о месте, где зародилось казачество. Остров Хортица - аналогов институту казачества в мире нет.

«…що проміняв жінку на тютюн та люльку, необачний…»

Песня летит над Украиной. Говорят, что города, возведенные на месте пересечения энергетических линий планеты, становятся вечными. Рим, Багдад, Самарканд, Киото, Киев. Колыбель восточного славянства, столица европейского государства, город, покрестивший Русь, превративший ее в оплот православия. Из космоса ландшафт Киева напоминает лицо человека. Город особой судьбы, в нем хочется родиться, жить, умереть и снова родиться в Киеве.

Песня летит над Украиной. Летит над городами и селами, где живут люди, которые знают ее слова и готовы кружить вместе с ней в синем небе. Ее готовы подхватить Винница, Житомир, Ровно, Луцк, Луганск, Хмельницкий, Черкассы, Черновцы, Чернигов, Ужгород, Сумы, Симферополь, Кировоград, Николаев, Херсон, Тернополь, Ивано-Франковск. А также Бердянск, Каменец-Подольский, Кременчуг, Лубны, Нежин, Новгород-Сиверский, Прилуки и сотни малых и больших городов, а еще Яблунивка, Рудивка, Селище, Дубечня и тысячи наших сел и хуторов.

Эх, нам бы еще чуть больше удачи, да любви и терпимости друг к другу. Да научиться не продавать совесть за кило гречки, да научиться жить, как Австрия, Голландия, Франция. Да заразить украинцев вирусом государственности…

«…гей, долиною, гей, широкою, хорошенько…»

- Будьмо! - крикнул Опанас.

- Гей!!! - заревели Бермуды.

Снова появилась и пошла по кругу вчерашняя канистра. Бермудовцы уже забыли, что произошло четверть часа назад. И оживленно обсуждали предстоящий чемпионат по рыбной ловле. А народ с Бермуд всё прибывал. Сдвинули еще пару столов. Юхансен обратился к Опанасу и, стесняясь, спросил:

- А кто концептуально оформил идею Бермуд?

Опанас иронично окинул взглядом будущего историка и ответил:

- Мой отец, Охрим Опанасович. Когда его объявили кулаком и забрали фамильный хутор, он чудом избежал зоны, переселения и других советских прелестей. Устроил семью в соседнее село, а сам, переполненный обидой за несправедливость, ушел в кавалерию Буденного. Помахал саблей, но обиды не забыл и не простил. После войны Охрим Опанасович заложил оригинальную традицию борьбы со злом. Он начал давать имена и фамилии своих врагов собственным свиньям. Вместе со свининой он как бы уничтожал зло. Начал он с того, что съел Клима Ефремовича Ворошилова, Семена Михайловича Буденного и Михаила Васильевича Фрунзе. После удачного начала отец переключился на Политбюро ЦК КПСС. Но заметил, что не успевает выращивать свиней, тогда отец стал давать имена всей живности подряд.

Куры, например, носили имена мелкого районного начальства, работников ГАИ, профсоюзов и комсомола. Утки, гуси и индюки уже носили имена республиканского уровня. До сих пор помню, как меня боднул черный, как ночь, козел по кличке Берия, хотя его дружки Ежов, Ягода, Абакумов были не менее драчливыми.

Коз у нас было штук пятнадцать. С ними батя ввязался в международную политику и помогал уже всему человечеству. Его мировая премьера началась с генерала Франко, потом он съел лорда Плимута, Ли Сын Мана, Моше Даяна, адмирала Шарпа, а потом начал есть всех подряд, от лидеров неприсоединившихся стран до знаменитых террористов. Он ел плохих режиссеров, операторов, музыкантов, он ел главных редакторов газет, функционеров с телевидения, он хотел, чтобы отношения между людьми стали красивыми и чистыми, но зла не становилось меньше. Тогда он съел Генерального секретаря Организации Объединенных наций Курта Вальдхайма.

Только один раз задуманный план не был осуществлен. Как сейчас помню, он привез трех розовых симпатяг-поросят, они играли в вольере, а отец наблюдал за ними. Назвал их Чан Кай Ши, Хо Ши Мин и Пол Пот. По иронии судьбы, кровавый палач своего народа Пол Пот оказался добрейшим поросенком, он всё время просился на руки и, если его брали, то любил целоваться. Он научился ходить на задних лапах, подпрыгивал, вел себя непосредственно, как хозяйская собака, и как бы предчувствуя свою судьбу, очень плохо ел. Отец сначала злился и кормил его с рук, а потом так к нему привык и привязался, что работы по дому без Пол Пота уже делать не мог. Пол Пот жил во дворе вместе с собаками, подружился со всеми котами, был любознательным и веселым, а главное - необычайно добрым. Короче, Пол Пот стал своим в доску. У отца не поднялась рука с ножом на Пол Пота. Он прожил у него девять лет и умер своей смертью.

Естественно, мы тут на Бермудах никого ни едим, но принцип территории без зла, заложенный Охримом Опанасовичем, чтим и развиваем.

- У меня тоже есть хорошая история про животных, - подхватил Коляныч, - когда я еще жил в городе, от скуки побухивал, так как разогнал всех своих невест. Однажды вечером ко мне во двор залез пес. Его беднягу, видно, машина сбила. Скулит, плачет, волочит задние ноги, весь в крови. Я его осмотрел. Понимаю - собаке хана. Постелил старенькое одеяло и решил облегчить собачке переход в мир иной. Налил полный стакан коньяка и влил Дружку. Так я его назвал. Он чуть потряс головой и отрубился. Я еще посидел чуток, допил то, что осталось после Дружка, и пошел спать. Утром, проснувшись, подумал: сейчас похороню Дружка и помяну его. Выхожу во двор, а он - живой. Мало того, что живой, так еще хвостом пробует махать. Правда, глаза чуть навыкате. Я понял, его бодун мучает. Налил я по рюмочке ему и себе. Выпили. Молча кончили бутылочку. Никогда не забуду его глаз, светившихся благодарностью. Так мы с ним на пару бухали неделю. Поначалу он вырубался от двух рюмок. А через три дня Дружок догадался, что нужно закусывать. Через неделю он подошел ко мне, встал на задние лапы, обнял и ушел по своим делам.