Батист Болье - Тысяча и одна ночь отделения скорой помощи

– Откуда ты приехала?

– Я француженка.

Я почувствовал себя глупо:

– Но у тебя небольшой акцент…

Она улыбнулась (ирония? непомерная гордость?) и выдала:

– Я глухая.

Она подняла свои черные волосы и показала слуховой аппарат, потом добавила:

– А ты говоришь слишком быстро, и я не могу правильно читать по твоим губам.

При помощи слов можно исправить все. Неделю назад, когда я направлялся ко входу в больницу, Анабель поведала мне, как подсадила голосовавшего на дороге мужчину, который оказался опасным сумасшедшим. Я записал: “Анабель счастливая”, – и Анабель стала счастливой. При помощи слов можно все разрушить и выстроить вновь. Можно выиграть время. И остановить его. Я буду вновь и вновь подходить к зданию больницы, и Анабель будет вновь и вновь рассказывать мне все ту же историю. Там, на шестом этаже, пациентка будет наполнять свои легкие. Они станут духовыми инструментами и будут вечно петь одну долгую вдохновенную песню.

9 часов 32 минуты,

наверху

Прилетела смерть. Она кружила рядом, и я не мог с ней бороться…

Я поправил Жар-птице подушку, положил ей на грудь фотографию сына, накрыл сверху ее холодной рукой.

Я раскололся надвое, чтобы быть ближе к искре, которая вот-вот угаснет. Говорил ей о своих сомнениях, о своем недовольстве.

Фабьенн просунула голову в дверь, потом испарилась. Семь дней прошло с тех пор, как она сказала, что узнаёт тот самый серый цвет лица у пациентки из седьмой палаты.

9 часов 37 минут

Я услышал громкий смех в коридоре. Как они могут смеяться? За занавесками разбежались тучи.

Я оторвал взгляд от окна, посмотрел на аппарат, который запищал, потом на Жар-птицу. Погладил ее по щеке, сжал руку, пообещал ей громко, не заикаясь:

– Все будет хорошо. Прорвемся, не бойся.

Я абстрагировался от непрерывного истошного писка монитора. Ее давление угрожающе понизилось.

– Знаешь, что видела Фабьенн в отделении гематологии? Там лежит один военный, лейтенант. Его зовут Давид М., его госпитализировали по поводу лейкемии, ему всего сорок пять.

Его товарищи, тоже военные, навещают его раз в неделю.

Лейтенант Джонатан Л. приходит каждый день.

Л. и М. вместе воевали в экзотической стране, Фабьенн не запомнила ее название. Да и какая разница? Далеко, жарко, война. Они там встретились двадцать пять лет назад, только поступив на службу. Лейтенант М. спас жизнь лейтенанту Л. Как это случилось, Фабьенн тоже не помнит: есть тысячи способов спасти кому-то жизнь во время боевых действий.

Л. приходил каждый день: “Как вы думаете, шансы есть?”

Или: “Может, испробовать какое-нибудь экспериментальное лечение?”

Или: “Принесите ему, пожалуйста, еще одно одеяло”.

Лейтенант Л. охранял и наблюдал.

Охранять. Наблюдать.

Однажды Фабьенн оплошала: зашла в палату не постучав. Лейтенанты М. и Л. держались за руки. Пальцы М. и Л. сплелись. Расплелись. Опять сплелись. Охранять. Наблюдать. Любить. Фабьенн спешно ретировалась. Есть война и те, кто воюет. А потом любовь. Порой нежданная. Порой запретная. Но по всем признакам – любовь.

Я повторял бы глаголы до бесконечности, лишь бы ее состояние не менялось. В этот ранний час солнце уже сильно припекало. Ее свинцово-серая кожа покрылась тонкой позолотой. Картина: нос корабля.

Она витала где-то далеко. Ее руки были белыми, а кровь – темно-красной, почти фиолетовой.

Люди так и уходят? Конечности стынут, дыхание замирает.

Вдох! Она вдохнула! Еще один вдох. Она еще здесь – ведь она дышит!

9 часов 42 минуты 7 секунд

Я без устали продолжал свои песни.

Подвальный этаж.

Мадам Эпоптея. Она сидела у морга, ожидая, пока дверь откроется. Ее сын хотел получить скутер на шестнадцатый день рождения. Она ему подарила.

Первый этаж.

Шеф Викинг. Он уже собрался идти домой, но, поддавшись минутной слабости, спрятался в кладовке среди щеток и стопок белья. Он в шестнадцать лет мечтал стать ветеринаром, жить в желтом фургоне и изготавливать зеленые бумеранги.

Второй этаж.

Месье Серф. Полгода назад он попал под машину. Удар был сильный, его отбросило далеко… Хирург предсказывал, что пациент больше не сможет ходить. Сегодня он сумел сделать первый шаг.

Третий этаж.

Галактус. Она не желает вставать и ходить. Ее сердце сделалось гигантским. Ей объяснили, как исправить пищевое поведение. Она не понимает, зачем нужно есть продукты, от которых не толстеют.

Четвертый этаж.

Юный месье Гептамерон. Вот уже три года как он спит с зуммером. Все это время он ждет донора: нужно заменить его слишком маленькое сердце. Нынче ночью коробочка зазвонила. Громко и тонко. Ему тринадцать лет. Он ждет, когда жизнь наконец начнется.

Пятый этаж.

Старая мадам Гермес. Ее жизнь подходит к концу. Она умывается трижды утром, трижды днем и трижды вечером, чтобы стереть морщины. Она убеждена, что там, под ними, спрятано золото.

Шестой этаж.

– Подожди! Я хочу еще кое-что тебе рассказать!

Она слушала мой голос. Я стал торопливо рыться в памяти, вытаскивая наугад слова. Буквально что попало:

– Ты слышала последнюю историю? Она самая лучшая! В ней говорится о том, что мы все связаны и ничто не уходит навсегда, поэтому не нужно бояться. Я быстро расскажу, не уходи, пока не закончу.

Я перелистывал страницы одну за другой. Все было прочитано. Я стал трясти записную книжку, потом выжал ее как апельсин, чтобы извлечь хоть что-то, пусть даже детскую сказку. Искал, но сказок не осталось. Я положил руку на лоб, пошептал, потом произнес:

– Тут их еще полно!

Достал телефон, нашел записи:

– Слышишь? Это твоя музыка, ты ее слушала вместе с Тома, когда вы ехали к морю.

Sara perche ti amo… – зазвучало в палате.

– Как-то утром я спросил, что такое, по-твоему, счастье, и ты ответила: “Зеленый трейлер, за окном лето. Мой мальчик рядом со мной. Он спрашивает, скоро ли будет море. Добавь к этому итальянскую песню. Для меня именно это счастье: еще немного, и запахнет мокрым песком”. Сегодня я тебе скажу: это хорошо, потому что именно так продолжается твоя история. Вы с сыном идете по пляжу, по небу бегут облака, но бриз быстро их разгоняет. С тех пор как стоит мир, снег тает, вулканы затухают, дороги расчищаются. Разлученные родные вновь встречаются. Они медленно идут вдоль берега, и волны лижут им ноги.

Как будто зимы и вулканов не было никогда.

9 часов 45 минут 7 секунд,

наверху

Больница…

Вдох.

Ветер…

Выдох.

Я…

Вдох.

Лежащая в кровати женщина улыбнулась. Последний драгоценный вдох.

Долгий выдох.

Смерть.

Мать внизу закрывает глаза, я наверху снимаю свинцовую маску и, как все сыны человеческие до меня, обнимаю ее. Я ей снова и снова рассказываю о том, что такое лечить, чтобы никогда не прерывалась песнь веков.

Это бесконечная песнь молодых и крепких, которые лечат своих братьев, чтобы поставить их на ноги и сохранить для мира.

9 часов 45 минут 7 секунд,

внизу

Бланш, интерн, с которой никогда ничего не случается.

Мадам Мато Ба, двадцать семь лет, приехала издалека, беременна третьим ребенком.

Родильное отделение маленькое, все палаты заняты, у пациентки схватки только начались. Посему ее отправили в отделение скорой помощи: она там будет ждать, пока освободится место в акушерстве.

Бланш предупредила ее:

– Время пока есть, но если будут хоть малейшие проблемы, сразу же звоните.

– Конечно.

Прошел час. Женщина выглянула в приоткрытую дверь и окликнула Бланш:

– Не найдется ли у вас ножниц, пожалуйста?

На руках у нее лежал ребенок. Полное спокойствие, как будто мать родила малыша во сне.

– Ножницы, чтобы веревочку отрезать, – объяснила мадам Ба.

– Почему вы меня не позвали? – вне себя вскричала Бланш.

– Вы мне сказали: позвать, если будут хоть малейшие проблемы. Никаких проблем не было.

Наверное, мадам Ба права: с жизнью проблем никогда не бывает.

Она идет себе и идет.

Чтобы сотворить чудо из пустяка.

Идет и идет.

Значит, так. Я посвящаю эту книгу памяти моей коллеги, интерна Амели, нежной и непогрешимой Амели, которую внезапная смерть настигла январским вечером в постели. Мы тогда все были в общежитии. Мы прождали тебя всю ночь. Худшую ночь в нашей жизни.

Ночь, тянувшуюся бесконечно.

Ты не умерла, коллеги – твое продолжение.

Это действительно так.