Марианна Гончарова - Землетрясение в отдельно взятом дворе (сборник)

Например, недавно:

— Вы не замужем.

— Почему? Кто вам сказал? Разве я выгляжу свободной женщиной?

— Нет, ну я же не должна знать, что вы — замужем. Я вас впервые вижу. Вы живете с родителями.

— Почему я должна жить со своими родителями? У меня что, нет своего дома?

— Нет, ну я не должна знать, что у вас есть дом и вы там живете.

Ну и так далее. И в таком диалоге мы с собеседницей составляем идеальный практически альянс, потому что наш разговор будет тянуться столько времени, сколько вопросов у меня накопилось на те утверждения, в которых абсолютно уверена моя визави.

И в тот день — вот этот вот на вахте. Вахтенный. Со сторожевой собакой он там сидит. Японский хин в попонке. Сторожевая собака, приветливая и ласковая, боится посетителей, дрожит, трусится, жмется к ногам хозяина.

Мне потом знакомая рассказывала, что этот хин там получает жалованье за охрану учреждения. Ой, я вас умоляю… Пока я там ошивалась, он сладко спал и ухом не повел, этот караульный бойцовый пес. Ну те еще люди, та еще организация. Короче, он, этот с глазом, говорит:

— Ты к кому пришла!

— А к Михаилу Гершевичу можно пройти?

— А! — отвечает радостно тот, с бумажкой на глазу. — Да-а-а! Михаил Ге-е-е-ершевич! Так он сидит на втором этаже — ты его все равно не найдешь. Иди домой. Только надень капюшон. Там снег.

— Как это? — Я в ступоре. Мне говорили, конечно, я помню. Что там эти люди, они все… Но не настолько же!

— Вы понимаете, что мне очень надо? Он же лучший врач, так ведь? Могу ли я случайного человека вызвать к моему папе! Можно мне пройти и с ним поговорить? Показать папины бумаги, а? Может быть, он согласится со мной поехать сразу, проконсультировать? Вы понимаете, что я ехала в метель по киевской трассе, а там ремонт дороги, как всегда у нас, мне пришлось по ухабам в объезд? Какое «иди домой»?

— Ну так, — равнодушно отвечает этот с бумажкой. — Ты все равно не найдешь никого. Там очень запутанно, на втором этаже. Туда ходили уже. И не вернулись. Никто. И ты не вернешься. Ни-ког-да!

— Как это?

— А так это. Эти! Хм, эти! Они — такие люди. Они всегда теряются. Испокон веков. Теряются и ходят потом. Ходят-ходят. Блу-у-удят… По сорок лет. И ты заблудишься.

— Может, я спрошу у кого-нибудь?

— Не у кого! Там никого нет. А я не могу тебя проводить, я должен быть тут, на посту.

— Зачем меня провожать? Я что, сама не найду?

— Нет. Все ходили. Никто не нашел. Иди домой. Только надень капюшон. Там снег.

— Послушайте, вы что, не видите, что я уже не маленькая? Что вы меня домой гоните с капюшоном? Какое «домой»?! Вы пропустите меня или нет? — Я чуть не плачу. Нарвалась. На персонаж.

— Ну хорошо! Хорошо! Орет она. Пришла тут! Ну иди! Только потом не обижайся. Иди давай! — Одноглазый, по-моему, даже обиделся. — Второй этаж. Там будет дверь. Не думай заходить! Иди мимо. Дальше-дальше там. Иди-иди. Налево — р-раз, и заверни! Потом опять налево. Потом опять быстро-быстро налево! Зайдешь в белую две-е-е-е-ерь, там будет еще две-е-е-е-ерь, а та-а-ам…

— Послушайте, а вывеска? Есть там вывеска? На двери?

— Ну, есть, наверное. Вообще-то есть. Но их никто не читает. Они высоко. И в коридорах темно. Не видно же одним глазом.

— Ну я пошла?

— Иди… Только потом не говори, что я тебя не предупреждал. Только… Только если ты постучишь в дверь, а тебе не ответят, если ты подергаешь за ручку, а там будет закрыто, значит, ты попала совсем не туда, куда хотела, значит… — Тут он выпрямился и, набирая силу в голосе, зловеще-торжествующе продекламировал: — «Значит! Ты! Тоже! Потерялась!»

И я пошла. В широких, довольно мрачных коридорах учреждения действительно никого не было. Правда, шнырял то тут то там один довольно запущенный старичок с диковатым взглядом, но, когда я подошла спросить, как пройти и не помочь ли ему, он испуганно шарахнулся от меня и с мелким топотом унесся в какой-то боковой и, кажется, бесконечный гулкий проход. Видимо, это был один из тех, кто когда-то пошел искать и до сих пор не вернулся. Воистину, до этого учреждения здесь был местный филиал лабиринта Минотавра, воистину. Поднялась на второй этаж, прошла мимо разных таинственных дверей, нашла последнюю дверь, вошла, там была еще одна дверь, постучала и с надеждой прислушалась, мне ответили:

— Войдите!

Мы поговорили с доктором, он решил ехать прямо сейчас со мной, вышел, запер дверь на ключ и повел меня совсем другим, коротким путем, по другой лестнице, прямо к парковке машин, минуя стеклянную вахтерскую одноглазого.

— А-а-а-а-а… — догадалась я. И ведь, сокрушалась я про себя, одноглазый будет искренне горевать, что и я не вернулась и заблудилась, а ведь он мне добра хотел.

Я усадила доктора в машину, а сама побежала обратно. Вошла в учреждение опять через вахтерскую. Одноглазый все так же тоскливо, вытянув худую жилистую шею, по-птичьи боком смотрел в сторону темных пустых коридоров учреждения, где я, по его словам, должна была пропасть навсегда.

— А? О! Куэк это?! — квакнул от изумления и неожиданности одноглазый. — Ты, что ли?

— Я…

— Откуда?

— Оттуда… — кивнула я в темень коридоров.

— Нашла?!

— Нашла.

— Иди ты! Правда?!

— Да.

— Так, погоди… — Набирает номер, видимо, доктора, там, конечно, никто не отвечает, доктор-то сидит у меня в машине. Одноглазый медленно опускает трубку на рычаг, догадываясь, и мне: — А-а-а-а! Разыгрываешь, да? Никуда ты не ходила? Спряталась где-то? Дразнишься?

В ответ я решила больше не задавать ему вопросов, а неопределенно пожала плечами.

— Ну ладно-ладно тебе. Нашла время и место шутки шутить. Давай. Иди домой. Только капюшон надень. Там снег…

Есть у меня читатели, которым нужно знать самые мелкие детали, а главное, было ли это на самом деле или не было. Им нужно обязательно знать, правда или вымысел, и если правда, то есть ли тому свидетели, приглашали ли понятых, подписывали ли протокол. Вот написала я историю про цыгана по имени Чикаго. И суровые дотошные стали спорить, что этого быть не могло, чтобы какой-то один цыган мог увести корабль с лошадьми. А для меня это неважно — было или мой друг это все придумал. Потому что история про лихого цыгана Чикаго, который украл корабль с лошадьми, такая объемная и благоуханная, она уже есть. Она уже создана то ли чьим-то воображением, то ли самой жизнью. И кому надо до миллиметра — что, когда и во сколько, — просто уйдите.

Все!..