Юлия Андреева - Мертвым не понять

Эта прогулка была на удивление долгой, я чувствовала растерянность и замешательство, тяготившее мужа моей знакомой; к слову, он вовсе и не собирался меня убивать, а, оказавшись на улице, и сам не знал, куда деваться от стыда. Шутка ли – чуть было не убил человека, выползшего на ночь глядя отнести лекарства его же жене.

Мы почти не говорили, помню, он держал меня под локоть, слишком сильно сжимая при этом пальцы, я чувствовала, как что-то твердое, как выяснилось потом, железный портсигар, впивалось мне в бок.

Потом, добравшись, наконец, до дома, я долго сидела в ванной и плакала в голос, затыкая себе рот вафельным полотенцем. Потом мне захотелось утопиться, но вода оказалась слишком горячей, и я вскоре сдалась. Было жалко Алексея и Лену, и стыдно, безумно стыдно зато, что такое вообще могло произойти, чтобы нормальный мужик в сорок с небольшим не мог найти себе работу, содержать семью, да что там, купить лекарство, чтобы уменьшить боль близкого человека. Ничего не мог! Так и с ума сойти можно. В глубине души я знала, что сегодняшнего происшествия ему хватит за глаза и за уши, и больше никогда… Но… все равно боль не унималась… и я чувствовала, что как-то виновата в том, что такое вообще возможно.

Я легла на спину и еще какое-то время думала, что же это все может значить? К чему? Может, Линда хотела сказать, что и я обречена, подобно Алексею, достичь последнего предала, обнаружив полную свою беспомощность и ужас?

Мы собрались уезжать на следующее утро. Уже перед выходом позвонил Владимир Глебович, и очень серьезно попросил незамедлительно заехать к нему. Я ощущала нарастающую слабость, колени дрожали, и мне пришлось опуститься на голубой пуфик, голова немилосердно кружилась, перед глазами плясали огоньки.

– Диана! – Доктор словно уловил мое состояние и пытался теперь вернуть меня к жизни. – Диана, дорогая моя, только не пугайтесь, но в вашей крови обнаружено… – в трубке зашуршало и защелкало, где-то по линии прорывалась междугородка. – Это серьезно! – Внушал мне голос. – Что вы принимали? Диана, не молчите, пожалуйста. Нужно срочно найти противоядие. Приезжайте, и будет лучше, если вы захватите с собой это… лекарство. Или я сам заеду.

– Не надо, я сама. – Теперь меня бил озноб.

– Вы помните, что вы принимали? – не унимался Владимир Глебович.

– Я должна найти бутылочку, – соврала я. – Возможно, я напутала с дозировкой. Это опасно?

– А как вы думали?! Обязательно привозите это лекарство, и тогда мы найдем противоядие.

– А если я не найду?

– Не шутите так!

– Ну, чисто теоретически – не найду и не обращусь за помощью? – В желудке накапливался жар, для того чтобы тотчас расходиться невидимыми кругами по всему телу.

– Теоретически то, что вы приняли, можно отнести к особому, достаточно редкому разряду галлюциногенов растительного происхождения. В больших дозах действующего как медленный яд.

– Медленный?.. Сколько же у меня осталось времени? – Пава показался из кухни с рюкзаком в руках.

– Не надо так, Дианочка… думаю, около недели, но тут нужны более серьезные исследования. Вы в состоянии приехать, или я пошлю за вами машину?

– Не надо. Я сама.

Я повесила трубку. Пава отнес рюкзак в машину и, поднявшись за мной, помог спуститься по лестнице.

«В неизвестность с пустыми руками…» – припомнила я фразу, оброненную как-то Шоршоной. Теперь моя судьба наконец решится. Травил меня Зерцалов, каждая клеточка моего тела знала об этом так же верно, как ждала его прикосновений, и значит, от него зависит, решится ли он вырвать жертву из лап смерти, или предпочтет в тайне от всех владеть мной, пока в этом теле не иссякнет последняя капля жизни. Но впервые мне было все равно.

Я свернулась калачиком на заднем сидении, то погружаясь в тяжелый сон, где были кошмары, но не было кому меня защитить, то резко просыпалась, в который раз давая себе обещание держаться.

За окном мелькали деревья в снегу и белые поля, за городом снег не торопится таять. Пава то и дело бросал на меня тревожные взгляды, так что пришлось-таки перебраться к нему от греха подальше. Я опять заснула, но в этот раз Зерцалов был там вместе со мной.

В полутьме будуара в стиле рококо каким-то фосфоресцирующим светом поблескивало зеркало и шкатулочки с полированными крышками, я лежала на постели, сделанной в виде белого лебедя, все еще не придя в себя после бешеной гонки. Перевернулась на живот и дотронулась до влажной спины юноши.

В комнату вошли служанки, в руках первой – немки Анны – сверкали два канделябра о трех свечах каждый, вторая – полная и неповоротливая Роза – внесла поднос с вином и закусками. Косясь на нас, девушки обменялись понимающими взглядами и начали молча расставлять угощения. Один из канделябров занял свое привычное место около зеркала, осветив сразу полкомнаты, второй был водружен посередине стола, куда мой гость положил свою табакерку с картинкой, изображающей гейш, занимающихся любовью на качелях.

Неловкая Роза задела ее рукавом, и безделушка со звоном шлепнулась об пол. Маркиз пошевелился во сне, в то время как мерзавка опустилась на колени с явным намерением не столько найти дорогую табакерку, сколько прикоснуться к бедру мужчины. Я бросила на нахалку гневный взгляд, а он улыбнулся и, пряча глаза от резкого света, ткнулся лицом мне в грудь. Девчонки захихикали и поспешили покинуть комнату.

Я посмотрела на молодого человека, не понимая почему изящный серо-серебряный парик так и не исчез с его головы.

– Позвольте представиться, прекраснейшая из прекрасных. Маркиз де Сад, и с этого момента – ваш самый пылкий обожатель.

– О-о-о, божественный маркиз! Какое чудо! – завизжали за дверью.

– Я узнала вас, сударь.

– Когда же? Неужели моя маска оказалась недостаточно непроницаемой? – Он откинулся навзничь и, подхватив веточку винограда, начал отщипывать от нее ягодку за ягодкой.

– Я узнала бы вас под любой маской, милый маркиз. Но уверенность появилась только здесь. – Я провела стопой по его ноге.

– Я рад, что мой дружок, – он кивнул на вновь напрягшийся член, – сумел должным образом отрекомендоваться, пока уста мои были заняты более интересным делом, чем произнесение праздных слов. Жаль, но уже сегодня я должен покинуть вас. – Он отыскивал разбросанные вещи.

– Но к чему такая поспешность? Скажите, я не понравилась вам? Неужели мне не удастся удержать вас хотя бы на…

– Ни на минуту… а то вы погибнете.

– Скажите просто, что я не сумела удовлетворить ваш изысканный вкус. Не знаю, быть может, вы ждали чего-то другого, скажем, чего-нибудь из восточной любви, или старые как мир новшества французского двора пришлись бы вам по вкусу? Во всяком случае, я вижу, что вы стремитесь от меня одной только своей глупой головой, в то время как ваш член выдает вас и готов уже к новой атаке. – Я приняла самую соблазнительную позу, на которую только была способна, запрокинув назад голову и полуоткрыв рот.

– Я ухожу не потому, что не хочу вас, лукавое вы создание, а лишь потому, что не желаю причинить вред.

– Вред мне? – Я повела бедрами, извиваясь всем телом.

Между нами дрожал воздух. Он покачнулся, но устоял на ногах.

– Любовь со мной не может быть игрой – это лобзание дьявола, сжигающее все, к чему я только ни прикоснусь.

– Ну, убей же меня! Убей! Только иди ко мне! Люби меня!

– Это не слова! – Он подался вперед и заскользил языком по моим икрам, пробираясь все выше и выше. – Мои поцелуи высасывают жизнь по капле, мои прикосновения – прикосновения пламени к нежным лепесткам лилии. Это правда. – Его руки нащупали мои ягодицы. Я застонала. И тут же маркиз одним рывком перевернул меня на спину, его лицо оказалось против моего лица, а грудь словно сжали в горячих тисках.

– …Я буду любить тебя, но до последнего! Две недели – потом ты умрешь. – Все еще смотря мне в глаза, он резко вошел в меня, причинив мгновенную боль.

– Да… Только люби меня… Мне больше ничего и не надо, – сказала я, – две недели – это целая жизнь. – А про себя подумала: «Дней семь, не больше, как и предсказывал Владимир Глебович, – но лучшего любовника все равно уже не будет. Так что и жалеть не о чем».

– Я открыла глаза, когда мы подъехали к небольшому красно-кирпичному домику в готическом стиле, какие уже года три как вошли в моду среди депутатов и их ближайшего окружения.

«Ага, маркиз все-таки расстался со своим париком», – подумала я, и тут же Павел выскочил из машины и одним прыжком взлетел на крыльцо. Я разглядывала его спину и торс. Наконец дверь поддалась, и он вернулся за мной.

«Последнее пристанище… – Я чувствовала себя разбитой. – Доктор сказал – неделя…».

Небольшой холл блистал чистотой, прямо на полу (списанном явно с какого-то дворца) стояла парочка пузатых ваз, из мебели здесь были лишь длиннущий диван для собаки или сторожа, телевизор на стеклянной тумбочке и шкафчик для обуви.