Хантер Томпсон - Ромовый дневник

Сала последовал за ним в кабинет. Стоя неподалеку, я услышал недоуменную реплику Шварца:

— Это ужасно — не знаю, чему верить.

— Худшему, — посоветовал я.

Тут к нам подбежал Моберг.

— Он не посмеет! — выкрикнул он, — Ни жалованья, ни выходного пособия — мы этого не потерпим!

Дверь кабинета Лоттермана раскрылась, и оттуда вышел явно расстроенный Сала. Следом за ним появился Лоттерман и позвал меня к себе. Он подождал, пока я войду, затем плотно закрыл за нами дверь.

— Пол, — начал он. — Что мне с этими парнями делать?

Я посмотрел на него, не вполне понимая, что он имеет в виду.

— Я на канатах, — пояснил Лоттерман. — И ты единственный, с кем я могу поговорить. Все остальные просто стервятники.

— Ну да, — возразил я. — Я еще какой стервятник.

— Нет, ты не стервятник, — быстро сказал он. — Ты лентяй, но не стервятник — не как этот вонючий Сала. — Он злобно сплюнул. — Слышал ты ту муть, которой он меня кормил? Слышал ты когда-нибудь что-то подобное?

Я пожал плечами.

— Не знаю…

— Вот почему я хочу с тобой поговорить, — продолжил Лоттерман. — Я должен справиться с этими парнями. Мы в настоящей беде — этот парень Стейн загнал меня в угол. — Он посмотрел на меня и кивнул. — Если я не смогу продолжить выпуск газеты, он продаст ее как утиль. А я отправлюсь в долговую тюрьму.

— Звучит скверно, — заметил я.

Он сухо рассмеялся.

— Ты еще и половины не знаешь. — Тут голос его сделался сердечным и целеустремленным. — А теперь я хочу заставить этих парней сплотиться и хорошенько поработать. Ты должен сказать им, что нам надо держаться вместе — иначе утонем.

— Утонем? — переспросил я.

Лоттерман выразительно кивнул.

— Отлично соображаешь.

— Что ж, — медленно заговорил я. — Предложение не из приятных. Что, по-вашему, скажет Сала, если я выйду и скажу ему, что нам надо выплыть или утонуть вместе с «Дейли Ньюс»? — Я поколебался. — А Шварц, а Вандервиц — или даже Моберг?

Лоттерман воззрился на свой стол.

— Верно, — отозвался он. — Думаю, все они дадут деру — как Сегарра. — Он треснул кулаком по столу. — Этот скользкий извращенец! Ведь он не просто сбежал — он об этом на весь Сан-Хуан растрезвонил! Разные люди то и дело говорят мне, что слышали, якобы газета — банкрот. Вот почему мне пришлось в Майами отправиться. В этом городке я и цента занять не смогу. Так меня эта сладкоречивая ящерица затрахала.

Меня так и подмывало спросить его, чего ради он вообще нанял Сегарру или почему он выпускает третьеразрядную газету, когда мог бы по крайней мере попробовать выпускать хорошую. И тут я вдруг понял, что до смерти устал от Лоттермана; он был мудозвоном и даже сам этого не знал, Лоттерман вечно болтал про Свободу Прессы и Продолжение Выпуска Газеты, но будь у него миллион долларов и вся свобода в мире, он все равно издавал бы никчемную газетенку, потому что у него элементарно не хватало ума издавать хорошую. Он просто был еще одним шумным мудаком в бесчисленном легионе прочих мудаков, что маршируют под знаменами людей больших и достойных. Свобода, Истина, Честь — достаточно потрещать сотней подобных слов, и за каждым соберется тысяча мудаков, помпезных хмырей, которые одну руку тянут к знамени, а другую под стол. Я встал.

— Знаете, Эд, — произнес я, впервые обращаясь к нему по имени, — пожалуй, я уволюсь.

Он взглянул на меня, и лицо его лишилось выражения.

— Да, — кивнул я. — В понедельник я вернусь за чеком, а потом, наверное, немного отдохну.

Тут Лоттерман выпрыгнул из кресла и подскочил ко мне.

— Ты, дешевый сукин сын из вонючей интеллектуальной элиты! — завопил он. — Видит Бог, я слишком долго терпел твою заносчивость! — Он толкнул меня к двери. — Ты уволен! — продолжил он орать, переходя на свинячий визг. — Убирайся из конторы, пока я тебя не посадил! — Он вытолкал меня в отдел новостей, затем вернулся в свой кабинет и от души грохнул дверью.

Я прошел к своему столу и рассмеялся, когда Сала спросил меня, что случилось.

— Старик совсем из ума выжил, — ответил я. — Я сказал ему, что увольняюсь, а он взбеленился.

— Что ж, — сказал Сала. — Все так и так кончено. Он пообещал мне месячное жалованье, если я стану всем говорить, будто он уволил Сегарру из-за того, что тот педераст. Пообещал, что выплатит из собственного кармана, — даже если Стейн не справится.

— Вот гад! — возмутился я. — Мне он даже цента не предложил. — Я рассмеялся. — Хотя подтекстом звучало, будто он готов дать мне работу Сегарры — до понедельника.

— Ага, в понедельник все решится, — подхватил Сала. — Если Лоттерман хочет выпускать газету, ему придется нам заплатить. — Он покачал головой. — Хотя я сомневаюсь, что он это сделает, — думаю, он Стейну продался.

Тут он фыркнул.

— И что мы имеем? Если он не сможет заплатить персоналу, ему конец — независимо от того, что он там хочет. В одном я твердо уверен — он будет выпускать самую серую газету в Западном полушарии, если в понедельник я не получу свой чек. Завтра утром я сюда приду и очищу всю фотолабораторию — девяносто девять процентов того барахла все равно мои.

— Да, черт возьми, — откликнулся я. — Придержи это в качестве выкупа. — Тут я ухмыльнулся. — Хотя, если Лоттерман нажмет, тебя свинтят за крупную кражу. Он даже может припомнить твой тысячедолларовый залог.

Сала покачал головой.

— Черт, все время об этом забываю. Как думаешь, он правда его выплатил?

— Не знаю, — сказал я. — Пожалуй, есть шанс, что он получил его назад, но мне бы страшно не хотелось на это рассчитывать.

— А, черт с ним, — махнул рукой Сала. — Давай к Элу закатимся.

Вечер был душный и жаркий, и мне безумно хотелось нажраться. Мы час с лишним сидели в патио, в темпе вальса употребляя ром, когда туда с ревом ворвался Донован. Он весь день провел на турнире по гольфу и только теперь узнал новости.

— Мать твою за ногу! — орал он. — Я вернулся в газету, а там никого, кроме Шварца, который скоро себе жопу на работе сотрет! — Он рухнул на стул. — Что случилось — нам кранты?

— Угу, — буркнул я. — Особенно тебе.

Донован с серьезным видом кивнул.

— У меня там по-прежнему крайний срок, — сказал он. — Я должен закончить с отделом спорта. — Он направился на улицу. — Вернусь через час, — пообещал он нам. — Мне бы только заметку про гольф сделать. Черт с ним, с остальным, — поставлю комикс на всю страницу.

Мы с Салой продолжали пить, а когда Донован вернулся, еще увеличили темп. К полуночи мы совсем оборзели, и я задумался про Шено. Я думал о ней еще примерно час, а потом встал и сказал, что еду домой.

По пути я остановился в Кондадо и купил бутылку рома. Когда я вошел в квартиру, Шено все в той же рубашке сидела на кровати и читала «Сердце тьмы».

Я захлопнул дверь и прошел на кухню смешать себе выпивку.

— Очнись и подумай о будущем, — бросил я через плечо. — Сегодня я подал в отставку и через пару минут был уволен.

Шено подняла взгляд и улыбнулась.

— Больше не будет денег?

— Ничего больше не будет, — ответил я, наполняя два бокала ромом. — Я уезжаю. Устал я от всего этого.

— Устал от чего? — спросила она.

Я принес один из бокалов к кровати.

— Вот, — сказал я. — В частности, от этого. — Я сунул бокал ей в ладонь, затем подошел к окну и выглянул на улицу. — А главное, — продолжил я, — я устал быть дерьмом — рыбой-прилипалой в человечьем обличье. — Я усмехнулся. — Знаешь про рыбу-прилипалу?

Шено помотала головой.

— У нее на брюхе такие махонькие присоски, — объяснил я. — И она цепляется к акуле. Когда у акулы бывает славная трапеза, прилипала питается объедками.

Она хихикнула и глотнула рома.

— Не смейся, — рявкнул я. — Ты тут наглядная демонстрация — сначала с Йемоном, потом со мной. — Гнусно было так говорить, но я разбушевался и готов был на все наплевать. — Будь оно все проклято! — добавил я. — И я не лучше. Если бы кто-то подошел ко мне и спросил: «Скажите, мистер Кемп, так какая у вас все-таки профессия?», я бы ответил: «Видите ли, я плаваю в мутной воде, пока не найду что-нибудь достаточно крупное и подлое, чтобы туда присосаться, — хорошего, знаете ли, добытчика, что-то с большими зубами и маленьким брюхом». — Я расхохотался. — Хорошая прилипала именно такую комбинацию ищет. Главное, чтобы брюхо поменьше.

Глядя на меня, Шено грустно качала головой.

— Это правда! — заорал я. — Я пьян и вдобавок свихнулся — ведь нет для меня никакой надежды, верно? — Я остановился и посмотрел на нее. — Клянусь Богом, для тебя тоже надежды мало. Ты такая дура, что даже прилипалу в человеке узнать не можешь! — Я снова принялся расхаживать. — Ты послала ко всем чертям единственного человека в округе, который без присосок на брюхе, а потом ухватилась за меня — из всей здешней публики, черт бы ее побрал. — Я покачал головой. — Господи, да ведь у меня повсюду присоски — я так долго питался объедками, что уже не знаю, как выглядит настоящая еда.