Александр Покровский - Люди, Лодки, Море Александра Покровского

Птиц, прежде всего — они нам комфорт создают.

А еще голоса близких, для чего к близким заранее приезжает зам домой, записывает их на своем допотопном магнитофоне, а потом — тебе на пост: "А у нас тут вам поздравления! От близких!" — в этот момент всегда находится несколько слов на букву "блин". Я, во всяком случае, не стесняюсь.

– Александр Николаевич! — говорю я. — Блин!..

Хотя, конечно, приятно, но я не люблю, когда горло перехватывает.

Перед самым Новым назначается массовик-затейник (у нас говорят "с вот таким затейником", но это, скорее, по привычке: нет такого дела, чтоб у нас его не обсмеяли).

Этот несчастный должен организовать "праздник Нептуна". Распределяются роли — Нептун, чаще всего толстый боцман, и свита — черти, русалки и прочие. Костюмы шьют заранее, потом корона, блестки, звезды. Зам все это дело контролирует. Он обожает контролировать, организовывать и руководить, собирать на спевки.

Народ в работу включается неохотно, а потом — праздник же — в какой-то момент все воодушевляются в который раз, и давай примерять на себя костюм русалки.

В русалок переодевают морячков повертлявей, а они преображаются, начинают ломаться, говорить по-женски, красить губы — в это время все можно, все смеются, становится весело.

На репетициях черти стараются тебя чем-то вымазать, а русалки — присесть на колени, прижаться — жеманятся, дальше некуда.

Наконец, он — день. Сегодня Новый год — у всех настроение.

В центральном посту торжественный зам приветствует Нептуна со свитой, обратившегося с речью:

– Ну-ка, что тут у нас? Моряки? Вы откуда в моих владениях?

– Владыка морей! — это зам, конечно. — Мы выполняем задачи. Заступили на боевую вахту по охране священных рубежей нашей родины…

Пафос, конечно, из зама прёт, но чёрт с ним, прощается.

Потом по отсекам понесутся черти — всех мазать, и русалки — всех целовать и обнимать, и Нептун пойдет из отсека в отсек, с носа в корму, обойдет всех, а рядом зам вертится, все гостю объясняет — кто тут у нас и что.

В отсеках долго не стихает смех, потом концерт — его отголоски слышны по корабельной трансляции — ее периодически включают, а ты сидишь на вахте, я в это время всегда сидел на вахте, но настроение все равно хорошее, ты улыбаешься.

Потом праздничный ужин — отбивная и торт.

Потом праздничный чай — ещё что-нибудь — и всё.

Празднику конец. Ещё один год разменяли.

У меня их таких десять…

Смешную книжку недавно прочитал: В. Бонч-Бруевич "Наш Ильич". "Не успеешь оглянуться, как он уже бежит по отлогому дну озера, потом нырнет — и пропал… И нет, и нет его… Какие только мысли в эти тягостные минуты не приходят в голову!"

Мысли о мировой революции.

Что ни фраза, то цитата.

Однажды главный редактор "Новой газеты" Дима Муратов сказал мне, что было бы здорово издать избранное из четырех моих книг. Дима Муратов обещал мне помощь, и эта помощь пришла. Так и появилась на свет моя пятая книга — "72 метра", куда я к уже известным историям добавил несколько новых. Одна из этих историй — "72 метра", давшая название книги, повествует о том, как несколько подводников остались в живых внутри затонувшей субмарины. Она заполнена водой, но еще есть воздушные подушки, и они в полной темноте переныривают из одного отсека в другой и на ощупь ищут эти замечательные места. Им надо выйти, а для этого они будут нырять и нырять. Они доберутся до первого носового отсека. Это отсек-убежище, и из него можно выбраться на поверхность. До нее всего-то 72 метра. Вот такая история, совсем несмешная. В той же книге есть и другие рассказики, веселые, и, читая их, знаменитый во всех отношениях Александр Любимов (известный журналист и прочая, прочая, прочая) чуть ли не врезался на своем потрясающем автомобиле во что ни попадя, потому что читал эту дивную книгу на ходу водителю, а тот, хохоча во все горло, вел машину по улицам Москвы самым замысловатым образом. Но все в той ситуации, слава Богу, выжили, и потом сам Александр Любимов захотел посмотреть на самого меня — Александра Покровского. И он на меня посмотрел — меня ему показали, не без того — после чего мы с ним тут же решили снимать фильм. Сценарий написал Валера Залотуха, потому что он давно хотел это сделать. А фильм снял Владимир Хотиненко, который, как выяснилось много позже, тоже давно хотел. Целиком весь фильм я не видел до сих пор, но зато я видел куски. Что тут сказать? Тут можно сказать, что и хвост слона может многое заметить о размерах этого животного. Ровно 6 февраля сего года, в кинотеатре "Америка-Синема" в отеле "Рэдиссон-Славянская" первые зрители — маститые журналисты и не очень маститые — смогут что-нибудь добавить к этим моим размышлениям, потому что ровно в 13.00 этого дня состоится пресс-показ фильма Владимира Хотиненко "72 метра", снятого по заказу ОРТ. На широкий экран фильм выйдет 11 февраля. Как примет фильм зритель, пока не знает никто.

Премьера, она же чем хороша? Тем, что люди как входят, так сразу хватают бокал шампанского, чтоб его другие не умыкнули, и кусок чего-нибудь, лучше с икрой. Потом они находят кого-нибудь и роятся.

Мне на премьере хорошо — я никого не знаю и меня никто не знает, значит, можно наблюдать за теми, кого я знаю, но они на меня внимания не обращают, потому как славу свою переживают. Например, за Володей Хотиненко. Он стоял при входе, держал в руках метровый букет желтых цветов (не знаю каких) и кого-то ждал.

Я подумал, что Марриконе, кого же еще. Не принес же он этот букет для самого себя.

Володя в последнее время то и дело появляется на экране, где рассказывает о детстве. О том, как он с детства о моряках хотел кино снять. Я слышал эту историю раз пять, но все равно смотрю на него с улыбкой — ну, снял человек кино, праздник, теперь он натянул на себя все одеяла, какие только были, и с ними ходит, ну что тут поделаешь, ну нравится ему. Он даже в титрах, там, где написано "сценарий Валерия Залотухи", приписал — "при участии Хотиненко". Валера называет его "Хотей" и очень за это обижается, а я Валере сказал, что это же здорово, теперь все ляпы можно на это "участие" списывать, мол, это не я, это лошадь, это у режиссера был сложный период возрастной перестройки, и романтические бредни — рыбки-птички-Грин — это оттуда.

Перед началом нас вывели на сцену, и Володя всем поднес микрофон, чтоб мы туда свое имя сказали. Все сказали, я тоже. Потом он обратился в зал со словами: "Мой сын тоже снимал… Он здесь присутствует! Ильюшенька, встань!" — Ильюшенька встал.

Все мои наблюдения за детьми великих и просто за детьми необычайно укрепляют меня в той мысли, что детям не следует идти по стопам родителей. Получается что-то вроде матрешки: каждая следующая меньше предыдущей.

О фильме. Народ старался, конечно, и это видно — фильм затягивает, не отпускает до самого конца. Пожалуй, немного растянуто начало, а так — ничего, живенько.

Над своими текстами, как только они пошли, я смеялся — куда ж деться.

Военным фильм нравился — слышались аплодисменты, особенно в сцене с украинской присягой.

А еще до премьеры показали картину адмиралам и Дыгало — они тоже кивнули.

Представляю, сколько пришлось всем пережить и какие были изгибы, чтоб кивок тот заслужить.

Какие это изгибы? Заботливое начальство.

Заботливое начальство я видел в жизни только один раз — в фильме "72 метра". Брюхатую Чулпан Хаматову, не растратившую к третьему ребенку веры в режиссера, в жизни должны были встретить фразой: "Вас сюда никто не приглашал! Сюда приглашали ваших мужей, а вас сюда не звали!" — это насчет того, что она поинтересовалось, где же ее муж пропадает. Одна жена лейтенанта, в мои времена, металась целую неделю, и ее отовсюду гнали чуть ли не взашей, так и не объясняя, куда же делся ее муж, ушедший в патруль. А мужа прямо из патруля тогда забрали в автономку.

Ох, жены, жены… памятник бы им поставить, хотя бы в виде беременной Чулпан.

Офицерские жены в гарнизонах — это что-то. От непрерывных невзгод они, во внутреннем своем устройстве, более всего напоминают танк. Они сквозь стены умеют проходить и при этом совершенно автономны. Через пять лет жизни в гарнизоне с тремя детьми, практически без мужа — он все время где-то там, под водой — в житейских вопросах это автоматический снаряд, не нуждающийся в мужской подаче.

Чулпан Хаматова должна была переродится в чулпаньхаматище и, при всей своей хрупкости, внутренне напоминать Нонну Мордюкову из фильма "Они сражались с Родиной".

Рыбка-птичка-Грин — это такой прием. Прием, прием, прием — и больше ничего. Наверное, нельзя судить его слишком строго, потому как идет воздействие на сознание зрителя (здорово сказал) — у него должны возникать образы (у зрителя), и опять же китайцы.