Гийом Мюссо - Я не могу без тебя

20 часов

Давно уже наступила ночь, когда Клэр Джулиани вышла из операционной, с хмурым усталым лицом и черными кругами под глазами. Она бросила перчатки и халат в пакет для мусора, потом сняла хирургическую шапочку, освободив мокрые от пота волосы. Выкрашенная фиолетовым красителем челка упала ей на глаза, но у ее не хватило сил убрать ее. В ординаторской Клэр выпила чашечку кофе, переоделась и побрела на стоянку машин. Похолодало, но ей это даже понравилось. Несколько недель назад она приехала в Сан-Франциско, но уже соскучилась по Манхэттену. Ей надоел этот город с его претензией на сладкую жизнь, невозмутимые жители, красивые, довольные собой и окружающим благообразием, где все отравлено духом позитива. Она-то была иной: ни благодушной, ни красивой, ни позитивной. У Клэр была очень тяжелая жизнь, поэтому она предпочитала суровые нью-йоркские зимы нейтральному калифорнийскому теплу.

Она украдкой зевнула. Глаза покраснели и слезились: весь день Клэр провела, стоя у операционного стола, но помощь врачей в данном случае могла оказаться напрасной. Красавец-француз сильно покалечился, и худшее ожидало его впереди: психологический шок, легочная контузия, пневмоторакс… Перед уходом она посмотрела результаты сканирования, судя по всему, ночью может случиться кровоизлияние в мозг, тогда понадобится срочная операция, но, учитывая его состояние, он вряд ли ее перенесет. Даже если француз выйдет из комы, то можно ли быть уверенными, что удар не привел к повреждению спинного мозга, а в таком случае он на всю жизнь останется парализованным.

С ожесточением оторвав приклеенный к предплечью антиникотиновый пластырь, Клэр пошарила в «бардачке» в поисках завалявшееся сигаретки. Опершись на капот своей развалюхи, перекрашенной в идиотский сиреневый цвет, она закурила первую за два месяца сигарету, всем назло, хотя и с сожалением из-за того, что сорвалась.

«Давай, чертова табачная отрава, рано или поздно ты сделаешь из меня проститутку…»

В правой руке – окурок, в левой – мобильный: вот к чему приводят дурные привычки. В процессе долгой операции Клэр бросала взгляд на свой ноутбук, уже не надеясь заметить мигание красного глазка индикатора, что означало бы, что пришла эсэмэска или письмо. Она ждала звонка или письма от одного человека. От мужчины, из-за которого и сбежала из Нью-Йорка. Этот мужчина любил Клэр, но она не могла ему просто ответить «я тебя тоже». Клэр нехорошо поступала по отношению к нему. Она его обманула, разочаровала, ранила. И все это ради того, чтобы убедиться, что он все еще ее любит. Проверить, как долго он станет терпеть ее выходки. Потому что Клэр не умела любить иначе. Когда-нибудь, если у него хватит терпения дождаться этой минуты, она могла бы открыть ему свое сердце, решилась бы произнести заветные слова, способные все изменить.

Клэр достала свой компьютер. Вот уже неделю, как он не звонил, не писал, не объявлялся. Вероятно, он отступился, как и другие. Она машинально открыла официальный сайт больницы и вышла на портал справочной службы. Переходя по ссылкам, попала на страничку, которую вел Элиот Купер, посвященную несчастным случаям на мосту Золотые Ворота. Она узнала, что с момента открытия моста в 1937 году тысяча двести девятнадцать человек прыгали вниз, кончая жизнь самоубийством: примерно двадцать человек каждый год. И из этих тысячи двухсот девятнадцати несчастных выжили только двадцать семь!

«Всего лишь два процента», – грустно подумала Клэр.

Она по опыту знала, что подобную статистику трудно заподозрить во лжи.

20 часов 15 минут

В просторной комнате царит холодный, синеватый полумрак, на электронных приборах зеленая змейка жизни подрагивает и ритмично извивается на круглых мониторах, пищит сонар, как эхолокатор. Это реанимационное отделение больницы Ленокс.

В нескольких метрах друга от друга – две металлические койки, между ними – стул, на нем сидит женщина, сгорбившись, спрятав лицо в ладонях. Она сидит молча, устав плакать. Дежурная сестра или сиделка.

На койках – мужчины. Оба без сознания, в коме. Они так долго соперничали между собой, вместо того чтобы попытаться понять друг друга. Оба любят одну женщину, правда, каждый по-своему. Любить-то любят, но…

20 часов 30 минут

Клэр Джулиани потушила сигарету, застегнула доверху свое армейского кроя пальто с высоким воротником, где вместо пуговиц по борту располагались в ряд толстые английские булавки из серебристого металла. Ее дежурство закончилось. Наступил вечер 24 декабря, завтра ей исполнится тридцать лет. Если бы она была нормальной женщиной, то поспешила бы на праздничный ужин в кругу семьи или готовилась бы провести вечер со своим мужчиной, или хотя бы осталась в ординаторской, которую стажеры украсили по случаю Рождества. Но Клэр не была «как все» и не собиралась меняться. Предпочитала мучительную неопределенность отношений с глазу на глаз, а за неимением такой научилась довольствоваться гордым одиночеством, к тому же ее профессия способствовала подобному времяпрепровождению. Как и любому хирургу-травматологу, ей не раз приходилось сталкиваться с летальными исходами, и ежедневная близость к смерти разрушала ее изнутри. Правда, с некоторыми пациентами у нее устанавливалась невидимая духовная связь. Тонкие ниточки взаимоотношений придавали ей стойкость, а иногда, в такие вечера, как этот, например, казались ей едва ли не единственным каналом связи с человечеством.

На первый взгляд Клэр была вполне успешным человеком. Ей нравилась хирургия, она посвящала профессии много времени и при желании могла бы быть и хорошенькой, изображать эдакую героиню повседневной жизни, что-то типа Дориана Грея в белом медицинском халате, эротический ум при пылком сердце. Но она была не такая…

Клэр опять взглянула на экран компьютера – красненький глазок не мигал, не подавал признаков жизни. А если ей самой позвонить ему? Может, рискнуть и взять на себя смелость показаться слабой в глазах мужчины? Однажды она так сделала, правда, очень давно, и это плохо закончилось. После этого душа Клэр была разорвана на мелкие части, обескровлена, опустошена, как выжженная земля. Тогда она дала слово, что больше никогда подобного себе не позволит. Но со временем, становясь старше и мудрее, поняла, что с угрызениями совести, если нарушишь данное себе слово, можно легко договориться, однако с душевными муками справиться гораздо сложнее.

Клэр загрузила на экран телефонную книжку, выбрала из списка номер с загадочным именем Хим. Дрожащим пальчиком почти нажала кнопку вызова абонента, но решила дать себе немного времени на размышление. Сердце забилось чаще, но Клэр отбросила сомнения и…

Еще одна карета «Скорой помощи» ворвалась на территорию больницы и, завывая сиреной, остановилась с включенными проблесковыми маячками напротив автоматических ворот. Из машины доставали носилки с девочкой-подростком в бессознательном состоянии, на лице – расплывшаяся тушь для ресниц.

Клэр подошла ближе. Почему никто не занимается пациенткой? Она наклонилась к носилкам. На девочке были джинсы с низкой посадкой (слишком низкой) и облегающая маечка (слишком облегающая) с прикольной надписью: «Непорочная грешница».

– Что тут? – обратилась Клэр к врачу бригады «Скорой помощи».

– Школьница четырнадцати лет, попытка суицида, наглоталась какой-то химии: хлората натрия и пентахлорофенола.

«Клэр, как дела?» – откуда-то очень издалека послышался негромкий голос. Она кинула взгляд на мобильник. Это был его голос. Его голос! Понадобилось не более пяти секунд, чтобы она приняла решение. Клэр отключила телефон и занялась пациенткой. Серьезная попытка самоубийства, и это в четырнадцать-то лет…

Сегодня вечером прошлое странным образом преследует ее на каждом шагу.

Темнота. Темнота. Темнота. Тихий голос: «Любовь моя…»

Темнота. Шум в ушах. Попискивание биометрических датчиков. Ритмичный и шумный вдох-выдох, вдох-выдох, как у прибора искусственной вентиляции легких. Брезжит свет, или это только кажется…

Мартен с трудом открыл глаза. Он весь мокрый от пота, голова тяжелая, дыхание неглубокое и сбивчивое. Глаза наполнены вязкой и липкой слизью. Щеки горят. Он протер глаза рукавом рубашки и осмотрелся вокруг. Он в аэропорту, зажатый между металлическими стульями в зале ожидания. Выпрямил спину и резко встал. Мельком посмотрел на наручные часы: 8 часов утра, 25 декабря.

Рядом в кресле спит девочка-подросток: светлые всклокоченные волосы, размазанная по лицу тушь. Вдруг она неожиданно проснулась и с трудом открыла глаза. Ему показалось, будто девочка напугана. У нее на розовой майке поперек груди странная двусмысленная надпись: «Непорочная грешница».