Денис Драгунский - Господин с кошкой

Стоит мороженщик. Я решил съесть сахарный рожок. Он стоил 15 коп. Роюсь в кармане, достаю двугривенный, даю мороженщику. Рожок за пятнадцать, пожалуйста. Приятного аппетита, молодой человек. Но сдачи не дает. Я молчу, он молчит. Смотрю на него, он на меня. Довольно долго смотрим друг на друга. Потом я спрашиваю:

— Вот это мороженое, — показываю на купленный рожок, — сколько стоит?

— Пятнадцать копеек, — равнодушно говорит он.

— А я вам дал двадцать копеек.

— Ну? — говорит он.

— Но мороженое-то сколько стоит? — говорю я.

— Пятнадцать копеек, — спокойно говорит он.

— Но я ведь вам дал двадцать копеек!

— Ну? — холодно говорит он. — Зачем повторяешь, а?

— А сдача где? — вежливо говорю я.

Вдруг он взрывается. Вся его полуденная разморенная меланхолия мигом улетает прочь. Он взмахивает руками.

— Ты бедный, да? — возмущенно кричит он. — Ты, значит, совсем бедный, да? Весь такой бедный-несчастный?! Совсем голодный, да?! Раз ты такой бедный, тогда на, на, на! — Налившись яростным кирпичным цветом, он достает из кармана десятку и пихает мне: — На, бери, бедный такой! Бери, купи себе хлеб, а то с голоду умрешь!

Я так обозлился, что взял эту десятку и спрятал в карман.

— Спасибо, — говорю.

Он рот раскрыл от возмущения. Молчит и руками разводит.

А я повернулся и пошел к своим ребятам, которые стояли в стороне и за всем этим наблюдали.

Мороженщику уже неудобно было давать обратный ход, кричать: отдай, отдай. Да и нас было четверо все-таки.

Хотя назавтра мы уже по этой улице не гуляли.

А послезавтра и вовсе уехали в Москву. Говорить же о том, какое применение мы нашли этой десятке — излишне, полагаю.

Дима Семицветов из фильма «Берегись автомобиля» был богат. У него был дом — полная чаша, и даже машина Волга. Для 1960-х годов это было ой-ой-ой. Для 1970-х тоже.

Потому что он работал продавцом в комиссионном магазине. Он мог придержать магнитофон фирмы Грундиг и получить за это деньги. У него был свой круг клиентов, пробиться в который было непросто.

Правда, тесть Семен Васильевич считал его воришкой. И страховой агент Юрий Деточкин тоже. Но это были исключения. Остальные искали с ним дружбы.

Комиссионный магазин — не просто скупка, барахолка, секонд-хенд.

Для обычных советских людей, не входящих в спецконтингент, то есть не прикосновенных к 200-й секции ГуМа, к магазину «Березка» и к поездкам за рубеж, то есть для 99 процентов советских людей, комиссионный магазин был почти единственным местом, где можно было безопасно приобрести дефицитный импортный товар. Безопасно — то есть не связываясь с фарцой.

Были знаменитые одежные комиссионки. Были технические (фото-радио) — на Новослободской, на Комсомольском, на Садово-Кудринской и на Смоленской-Сенной.

Знакомый продавец был очень нужен. Потому что пристойный товар сразу распределялся среди своих.

Надобно сказать, что в комиссионках часто продавались совершенно новые вещи. Потому что некоторые советские граждане ездили за рубеж. И привозили оттуда разное барахло, чтобы нажиться вдесятеро. Но многие из них боялись торговать самостоятельно, у себя на квартире. Поэтому они законопослушно несли всякие кофточки, брючки и магнитофончики прямиком в комиссионку. В комок, как говорили тогда.

А продавцы и товароведы бросались звонить своим клиентам.

Но, согласно правилам, вещь нельзя было держать в подсобке. Ее надо было вынести в торговый зал. Но можно было повесить на нее специальную бумажку, чек. Дело в том, дорогие дети, что товар у продавца надо было сначала выписать, а потом этот чек нести в кассу. Зачем, почему? А потому, что товар был в единственном экземпляре. Вот я решил его купить, говорю продавцу: «Выпишите мне эту вещь». Он выписывает. И я спокойно иду с этим чеком в кассу, и никто меня не обскачет на повороте.

Более того. Я мог сказать продавцу: «Выпишите, а я схожу за деньгами». Вот как удобно! Можно было выписать на целых два часа.

Продавцы этим пользовались. «Покажите мне эту кофточку!» — «Извините, она уже выписана».

Но некоторые опытные покупательницы говорили в ответ:

— Выписана? Так-с. А до которого часа? Покажите-ка чек. До половины шестого? Отлично! Сколько сейчас времени? Без пяти четыре? Отлично. Я подожду.

И ровно в половину шестого победно восклицали:

— А теперь выпишите ее мне!

Продавщица зубами скрипела, но ничего не могла поделать.

Бедная продавщица.

Бедная клиентка продавщицы, которая вся в мыле вбегала в магазин без двадцати пяти шесть, и увы.

Бедная опытная покупательница, которая маялась полтора часа у прилавка и покупала кофточку более из азарта и злости.

Бедные все.

Конечно, если ты от Петра Иваныча, тогда вообще не было никаких проблем с получением дефицитных товаров и услуг. Говори: я от Петра Иваныча. Плати, сколько скажут, и забирай.

Но сами по себе деньги, в одиночку, без поддержки со стороны Петра Иваныча, в той системе не работали.

И как трудно было человеку, которого жизнь заставляла вступить на стезю блата, нужных людей и полезных знакомств!

Честные и порядочные советские люди — и потомственные интеллигенты, и простые труженики — сходились в одном: Ну, не умею я давать взятки! И договариваться не умею! Слов таких не знаю!

Однако такие слова и выражения были. Например.

Продавцу мясного отдела:

— Мясо, значит, по два двадцать… А по три тридцать нету?

Находчивый мясник мог ответить:

— Есть по три пятьдесят.

Администратору в гостинице:

— Я по брони Госбанка (или Министерства финансов).

Если администратор был согласен, он отвечал «давайте паспорт». Надо было вложить туда червонец и протянуть в окошечко.

А вот как поступал один мой знакомый, житель одного прекрасного южного города.

Он приезжал в Москву, приходил в ГУМ, заходил в пустую секцию мужской верхней одежды, подходил к продавцу и говорил:

— Мне нужно два модных английских осенних пальто!

— У нас импорт бывает только Венгрия, — вяло отвечал продавец. — Но сейчас нету. Может, в конце месяца завезут.

— Вы меня не дослушали, — ласково говорил мой знакомый. — Я хочу купить два пальто. Модных, понимаете? Английских, так? Два! — Он поднимал два пальца. — Два, понимаете? Одно себе, другое — вам!

Продавец светлел лицом.

— Как раз сегодня утром подвезли, — негромко говорил он.

И приглашал пройти в примерочную.

Один знакомый римлянин советовал мне: когда в Риме садишься в такси (особенно если долгая дорога, из аэропорта, например), надо сказать таксисту: ricevuta, per favore! Квитанцию, пожалуйста.

Тут уж он не накрутит, поскольку ты можешь прийти в таксопарк и пожаловаться, имея на руках документ. Я на всякий случай всегда просил ричевуту.

Один раз вышло смешно. Таксист взял с меня 10 евро, а ричевуту написал — безо всякой моей просьбы — на 25 евро. Я спрашиваю — почему? Он говорит — раз вы просите ричевуту, значит, вы понесете ее на свою фирму, чтоб вам оплатили поездку на такси, ведь так? Ну, пусть вам заплатят побольше!

Логика такая.

Раз я не смог обжулить вас, давайте вместе обжулим вашу фирму!

Потому что она наверняка обжуливает государство. А государство как обжуливает своих партнеров на мировой арене, вообще кошмар.

Но, если честно, эти партнеры сами хороши. В общем, la vita è un gioco! Жизнь — это игра!

С ненулевой суммой, что особенно восхитительно.

Лет пятьсот тому назад я любил одну женщину. И она меня тоже, наверное. Потому что мы прожили вместе тринадцать месяцев. Мы с ней не были расписаны, но считали себя мужем и женой, и называли так друг друга в разговорах со знакомыми ведь мы жили под одной крышей и вели совместное хозяйство.

Я часто бывал к ней несправедлив, требователен, зол. Это было ужасно. Но это было понятно: я пришел к ней весь израненный-истерзанный; уж простите за такую красивость, но это я для краткости. Она меня приголубила и успокоила, подарила бесценное чувство любимости. По всем правилам мою душу должна была наполнять светлая благодарность и нежная терпеливая любовь, а вот поди ж ты… Впрочем, она меня тоже мучила. Потому что она тоже была израненная-истерзанная своим прошлым, даром что ей было чуть за двадцать, да и мне тоже.