Ник Кейв - Смерть Банни Манро

— Ты скажи, барашек наш, сколько шерсти ты нам дашь?

— Нам пора идти, — говорит Банни старику. — Пошли, Кролик.

— У меня был на это нюх. От меня нельзя было спрятать ни “чиппендейл”, ни коробку столового серебра восемнадцатого века под лестницей… Совсем чуть-чуть французского, удачно ввернутое “бон дежур”. А эти старушки, им скажи только несколько слов и посмотри на них эдак по-особенному… Ну так как, мадам, заключим сделку? Я мог почти даром выцепить из старой суки шератоновский секретер… Да, “шератон” с его изогнутыми линиями… Ни одной ровной доски, куда ни посмотри… Банни-старший рукой выводит в воздухе мягкие изгибы.

— Я был просто магистр искусств, черт бы меня побрал… Банни замечает, что стоит, покачиваясь, — виски колотит по нему со всех сторон сразу, и он оглядывается в поисках какого-нибудь стула, но ничего не находит, да и к тому же все равно он чувствует, что если немедленно не найдет сигарету, то просто отгрызет себе руку, и вот он снова обращается к отцу, который закрыл глаза и раскачивается в кресле, рисуя в воздухе что-то такое, что можно было бы принять за грудастую женщину.

— Отец, ты уверен, что не хочешь чаю? А то мы уже уходим. Старик роняет руки, открывает один полный злобы глаз и смотрит на Банни.

— Меня от тебя тошнит, — рычит он. Завод у механической птицы заканчивается, песня умолкает, и игрушка замирает на жердочке — Баннимладший разворачивается, делает шаг вперед и останавливается напротив деда.

— Папа может продать велосипед барракуде, — говорит он. Вдруг раздается противозвук, как будто бы воздух взорвался внутри себя самого, и этот противозвук тисками обхватывает голову Банни и заставляет его зажать руками уши, широко растянуть рот и щелкнуть пузырьками воздуха в суставах челюсти. Он чувствует себя так, будто его окунули на дно темного беззвучного океана и гидростатическое давление так велико, что кажется, кто-то тычет ему в барабанные перепонки вязальными спицами. Никто не произносит ни слова, и Банни, оцепенев от ужаса, болтается в воде. Потом, так же неожиданно, все звуки разом стремительно возвращаются, и старик вдавливает сигарету в блюдце, стоящее рядом с ним на сервировочном столике.

— Что ты сказал? — орет он.

— Отец, — просит его Банни. — Не надо. Старик поднимается на ноги и стоит, скрюченный, как вопросительный знак, как будто бы его древняя спина потеряла всякую способность удерживать разъяренный луковичный череп.

— Ты надо мной издеваешься? Ты издеваешься надо мной?? — взвизгивает он.

— Отец, прошу тебя! — умоляет Банни.

Он делает шаг навстречу старику и протягивает вперед руку, но в его крови слишком много виски, Банни спотыкается об ореховую подставку для ног — откуда только она тут взялась? — и падает лицом вниз.

Старик, будто дикий зверь, с ревом бросается к Банни-младшему, принимается яростно колотить его палкой по ребрам, и мальчик падает на пол. — Вздумал надо мной поиздеваться, маленький засранец?! — орет Банни-старший.

Мальчик изумленно смотрит на отца. Банни с трудом поднимается на ноги, видит, как побелели костяшки вцепившихся в палку пальцев, как страшно и до боли знакомо выглядит его вставная челюсть и как на бешеной скорости отматываются назад годы. — Не надо, папа, — говорит он тихо.

Банни-старший в бешеном скачке разворачивается — маленький злобный старикан, — замахивается палкой и колотит ею воздух, готовясь опустить ее на Банни. — Что ты сказал? Что ты мне сказал?! — грохочет он.

Банни съеживается, едва не вдавливается в пол, зажмуривает глаза и накрывает голову руками. — Папа, прости, пожалуйста, — шепчет он. И ждет.

Некоторое время спустя Банни открывает глаза и видит, что отец снова сидит в потрескавшемся кожаном кресле, палка лежит рядом с ним на полу, а он трет запястьями виски, и желтые предсмертные пальцы растопыриваются в воздухе, подобно вешалке из крошечных изуродованных оленьих рогов. Он тяжело вздыхает и оглядывает Банни своим единственным беспощадным глазом.

— Ты только посмотри на себя, — говорит он. Мальчик встает, тихий, напуганный и одинокий. Он смотрит на отца, грудой свернувшегося на полу. Старик нащупывает рукой палку и, подобрав ее с пола, указывает ею на Банни.

— Уведи его отсюда. Банни-младший подходит к отцу, и Банни поднимается на ноги. Старик разражается очередным приступом кашля, который тянется из самой глубины легких. Банни открывает дверь, и они с Банни-младшим выходят из комнаты.

— Сынок? — окликает его старик. Банни оглядывается и смотрит на отца. Старик держит перед собой испачканный носовой платок, и из его глаз бежит желтая вода.

— Я умираю, сынок, — говорит он. Глаза Банни наполняются слезами.

— Папа, — говорит он и собирается было войти обратно в комнату, но старик вытягивает вперед палку и из последних сил толкает ею дверь. Дверь захлопывается.

Дождь колотит по крыше “пунто” и хлещет в зеленые пакеты для мусора, приклеенные поверх разбитых окон — каким-то чудом они до сих пор не отклеились, не разорвались и не позволили дождю намочить энциклопедию Банни-младшего и тем самым толкнуть его на самоубийство или что-нибудь вроде того. Вверху урчит лиловый гром, раскалывая небо жилами молнии. Банни-младший прижимает энциклопедию к груди, как будто бы в целом мире это его единственный друг, — правда, сейчас и энциклопедия ему не помощник, он даже не представляет, что и думать. Он знает, что на страницах этой книги есть вся информация, которая вообще может понадобиться человеку, что в ней есть ответы на любые вопросы. Но все равно он не представляет, что и думать. Он знает, что Эдгар Райс Берроуз написал книгу “Тарзан”, знает, что есть такая четырехглазая рыба, которая видит одновременно над водой и под водой, и знает еще, что Жозеф Гильотен не изобретал гильотины, но вот чего он не знает, так это того, что ему делать с отцом, у которого по щекам текут слезы, который не говорит ни слова и понятия не имеет о том, куда он едет и чего ищет, — а только ездит и ездит бесцельно кругами. Однажды он остановился у магазина и купил себе пачку сигарет и бутылку виски и теперь курит как паровоз и пьет как рыба, ведет машину как маньяк и плачет как вообще неизвестно кто.

Банни-младший почему-то все никак не может забыть маленькую заводную птичку с разноцветными крыльями и хорошенькой песенкой, и, когда он о ней думает, ему еще больше хочется, чтобы папа перестал наконец плакать — и тогда настала бы его очередь. — Папа? — окликает его мальчик, когда Банни сворачивает на пустую стоянку у небольшого кафе на Вестерн-роуд.

Люди толпятся под полосатым навесом, с которого льется вода — пережидают дождь, курят и пьют кофе, в майках, мини-юбках и шлепанцах, застигнутые летним ливнем врасплох. — Я сегодня разговаривал с мамой, — говорит мальчик, выглядывая из-за энциклопедии, которую прижимает к груди.

Хромой старик бродяга, ковыляя, проходит мимо, один глаз у него заклеен пластырем телесного цвета, а невообразимо распухшие ноги замотаны промокшими тряпками. Он испачкал спереди штаны, а сверху натянул на себя слишком маленькую футболку, из-под которой выглядывает его заросший шерстью живот, а на груди — надпись: “Если пришел на вечеринку голым, будь готов ко всему”. Он стучится в окно “пунто” жестяной кружкой, заглядывает внутрь, осматривает водителя и мальчика своим единственным безумным глазом, в испуге трясет головой и, шаркая, уходит обратно в дождь.

— Что? — переспрашивает Банни, поворачиваясь к сыну, можно подумать, будто он только сейчас сообразил, что с ним в машине находится девятилетний мальчик.

— Я сегодня разговаривал с мамой, — повторяет Банни-младший.

— Что? — повторяет Банни.

— Это правда была она, пап. Мы долго-долго разговаривали.

— Что вы делали? — в панике снова переспрашивает Банни и принимается хлопать себя по пиджаку и смотреть во все стороны одновременно. Он отхлебывает из фляжки виски, затягивается “ламберт-и-батлер” и выдувает из носа столбы дыма.

— Что вы делали?? — кричит он.

— Она говорит, что скоро с тобой увидится, — делится Банни-младший.

— А? — произносит Банни сквозь шум дождя и снова проделывает ту же самую штуку с виски и сигаретами.

— Пап, мне, наверное, лучше вернуться в школу, — говорит мальчик.

— А? — произносит Банни, окидывает взглядом кафе и среди людей, прячущихся от дождя, замечает трех женщин, сидящих за столиком. Они пьют кофе, курят и увлеченно беседуют. Одна из них блондинка, вторая — брюнетка, а третья — рыжая.

— Думаю, нам надо вернуться домой, пап, — говорит мальчик.

— Куда? — переспрашивает Банни, и лицо его искажает приступ паники. Он отодвигает мусорный пакет и выглядывает в окно, чтобы рассмотреть трех женщин. Внутрь тут же врывается поток дождя, и мокрый до нитки Банни орет прямо в окатывающую его воду: